А вот для московских воевод такое стремительное появление на Оке крымского войска оказалось полной неожиданностью. Причём первыми их обнаружили даже не разъезды, а два дозорных струга, что входили в речную флотилию, доставшуюся московскому князю от покойного брата Симеона. Правда, как с ними управляться, воеводы представляли плохо. Для них судовая рать существовала лишь для того, чтобы подвезти к месту сбора войска, артиллерию и припасы, да высадить десант в тылу врага. Потому и разбили её по частям, придав каждому полку по кораблику. Ночью струги отстаивались на своей стороне, а с утра выходили на патрулирование, которое в последние дни велось спустя рукава. Долгое ожидание степняков расслабило не только поместное воинство. Поэтому, увидав перед собой тёмную массу переправляющихся через реку татар, судовщики на какое-то время просто впали в ступор.
И большим благом для них оказалось то, что кормщиком на головном струге был Никифор, что десять лет назад принял свой первый речной бой ни где-нибудь, а на корабле князя Барбашина. Он первым пришёл в себя и зычным голосом погнал мужичков по местам готовиться к бою, потому как решил попробовать сорвать вражескую переправу, как и тогда, под Калугой, огнём и тараном. Увы, но, без поддержки большой рати, у него ничего не могло получиться. Ведь их было всего двое против всей Орды! И даже наоборот, струги, осыпаемые стрелами, чуть не сели на мель, проскрежетав днищем по речной гальке. А потому Никифор решил, что лучше будет отступить и известить свои войска, чем бесславно пасть, оставив воевод в неведении.
Их известие, подтверждённое и конной разведкой, оказалось для сонных от долгого ожидания врага воевод ушатом холодной воды. И заставило всех зашевелиться. Да только первоначальный замысел русского командования был уже сорван манёвром Мухаммед-Гирея, а запасного варианта действий у них не оказалось. Ну не посчитали воеводы крымского хана за достойного противника. И к умению ориентироваться в быстро меняющейся ситуации и принимать нестандартные решения они тоже оказались не готовы. Вот и получилось, что спешно собираемые со всех сторон отряды русских ратников один за другим громились поодиночке превосходящими силами степняков.
На военном совете в Серпухове разгорелись ожесточённые споры о том, как надлежит действовать в этой критической ситуации. А молодой, неопытный, но чрезмерно самонадеянный, князь Бельский, не дожидаясь новых известий и подхода дополнительных сил, приказал полкам, находящимся у него под командованием, немедленно выступать навстречу врагу, горя тайным желанием, чтобы вся честь и слава победителя крымского хана досталась бы ему одному.
Вот только, увы, получилось как по пословице: гладко было на бумаге, да забыли про овраги. И к вечеру воскресенья 28 июля главные силы русского войска были окончательно разгромлены, а его деморализованные остатки или разбежались, или укрылись в крепостях. Путь на Москву для крымцев был открыт.
А ведь много лет прошло с тех пор, как русская столица видела под своими стенами врага. Вот тут-то и выяснилось, что к обороне она была практически не готова. Зато трудно было описать тот хаос и анархию, что творились на московских улицах в те дни. И потому вряд ли стоит удивляться, что воспользовавшись суматохою, в ночь с воскресенья на понедельник рязанский князь Иван Иванович ускользнул из своего заточения. Да, заключение самого князя было строгим, но молодые рязанские бояре, Дмитрий Сунбулов и Гридя Кобяков, которые были задержаны в Москве вместе с ним, содержались в куда более лёгких условиях. Вот им-то и удалось связаться сначала с верными людьми, оставшимися на воле, а уж потом, подкупив стражу, и с самим Иваном Ивановичем.
Вскоре к побегу всё было готово, ждали только удобного случая, а как он представился – тут же покинули своё узилище и растворились на охваченных хаосом улочках Москвы. Впрочем, погоню за беглецами так никто и не послал. Государя в Москве уже не было, а оставшаяся власть пребывала в полной растерянности, больше думая как спастись самим, чем о чём-то ином.
А между тем никто и ничто уже не мешал татарам зорить русские земли. И ведь это были далеко не дикие окраины. Впервые крымские войска прорвались в глубинные районы Руси, предавая их грабежу и пожарам. Паника охватила значительные регионы. Женщины, старики и дети, убегая от кочевников с телегами, повозками и поклажей, больше мешали друг другу, устраивая заторы на дорогах и в воротах крепостей. А крымцы млели от счастья. Давно они не имели столь богатого полона. Особым успехом стал захват "поезда", на котором из Москвы эвакуировались боярские семьи. Судьба жен и дочерей была как очевидна, так и трагична. Детей же, в том числе грудных, просто разбросали по ближайшему лесу. Тех, кто всё же выжил, потом собирала специально посланная государем воинская команда…
Наконец первые отряды крымцев показались в 10 верстах от Москвы. Их вёл сын хана, царевич Богатыр-Салтан. В государевом селе Воробьево, захватчики громко отметили победу разграблением великокняжеских винных погребов. И многие в тот день забыли заповедь про питиё забродившего виноградного сока. Не видя иного выхода, Василий III согласился выдать Мухаммед-Гирею кабальную грамоту, в которой обязывался стать данником хана, какими были его предки, и вновь платить ненавистный "выход". Таким образом, Мухаммед-Гирей испытал полный триумф своей политики. Казалось, дело объединения осколков Орды почти окончено. Имея такую экономическую базу как вассальная Русь, Казань и Астрахань будут легко прибраны к рукам, а потом можно будет обратить свой взор и на литовских князей.
Но было в этом триумфе и существенное отличие. В той, иной реальности, Сагиб-Гирей и его казанцы атаковали восточные окраины Московского государства – муромские, мещерские и нижегородские места, граничившие с казанскими владениями. Ныне же они завязли под свежепостроенными на волжском пути русскими крепостями, ведь новый хан разумно рассудил, что негоже идти в набег, оставляя в тылу чужие гарнизоны. Тем более что на реке полностью господствовал русский флот. Нет, малая часть казанского войска дошла-таки до русских окраин, но собранные тут для обороны полки оказались им совсем не по зубам. Потому, пограбив по окрестностям небольшими отрядами, казанцы не солоно хлебавши, убрались назад.
Точно так же вместо прямого и победоносного пути на Чердынь споткнулись о линию Усолье-на-Камском – Княжгородок черемисские отряды. А попытка обойти их лесными тропами провалилась из-за лихих партизанских действий небольших, но достаточно мобильных летучих отрядов, обученных лесной войне местными вогуличами, которые заодно выступали в этих же отрядах разведчиками и проводниками.
Но главное отличие произошло совсем в другом месте.
Началось всё в Пропойске.
Дело в том, что, несмотря на прямую угрозу с юга и наметившиеся переговоры, рать против Литвы никто не отменял. Сильные полки встали в Полоцке, Смоленске, Киеве и Пропойске, готовые как отразить возможный удар, так и сами совершить быстрый набег. Причём двухтысячный отряд в Пропойске должен был поддерживать как киевское, так и смоленское направление. А воеводами в Пропойск были назначены "вместях" (дабы избежать местничества из-за "порухи чести") князь Пётр Засекин и князь Иван Барбашин, уже сдавший к тому времени воеводство в Друе новому назначенцу.
Вот только растерянность высшего руководства от действий крымского хана передалось и на западное направление. Воеводы просто не знали, что им делать и куда выступать. Даже более того, многие стали готовиться к встрече татар. Да-да, даже в далёком от Москвы Пскове укрепляли стены. Воистину нет ничего хуже, чем паника и растерянность генералитета во время войны! Зато в такие моменты как раз и восходит звезда тех, кто достаточно умён и решителен. Тех, кто готов рискнуть всем ради возможного взлёта.
