Соломония тяжко вздохнула. Думала ли она, что жизнь государыни будет для неё невесела и гораздо хуже, чем жизнь до замужества, с относительной свободой в родительском доме? Там она могла сходить погулять с подругами или даже покататься верхом в дальней вотчине (отец, хоть и был древнего рода, но многое позволял детям). А в Кремле она всё больше и больше чувствовала себя затворницей. Окружавшие её мамки да свита уже не казались подругами, а больше напоминали надзирателей. Из посторонних мужчин никто не мог входить в её терем, кроме митрополита, духовника да ближайших сродников, отца и брата. А после смерти отца лишь брат и остался. Остальные же, ища её милостей и заступничества, обращались лишь через жён да матерей.

Вот только не верилось, что кто-то из тех, чьи судьбы она спасла от опалы своим заступничеством, заступятся за неё, когда Василий решится на развод. Нет, были и у неё заступники. Тот же Семён Курбский считал, что нельзя гнать от себя кроткой, святой женщины, ничем не повинной перед мужем. Да и старец Вассиан не забывал, изредка навещая её и поддерживая, как только мог.

Чёрные прекрасные глаза государыни взирали на икону, с которой скорбно улыбалась Матерь божья, словно подтверждая истину, что здесь, на земле, нет ей помощи, ни от кого. Ведь даже любовь, что вела её все эти годы, ныне почти затухла. От этой мысли хотелось реветь белугой, словно она простая баба, а не великая княжна. Но не было слёз.

А потом словно что-то ударило княгиню изнутри. Кровь предков, татарских князей, опять вспыхнула в жилах. А глаза засверкали, как раскаленные угли. Ну, нет, она так просто не сдастся! И пусть не многое в её силах, но то, что ей доступно она должна использовать со всей возможностью!

И раз не помогают святые места, то, возможно, помогут другие силы? Бабки-ворожеи, травницы. Есть, есть у них свои секреты, ведь слухи не на пустом месте родятся. Теперь главное, найти в своём окружении тех, на кого можно полностью положиться, ведь не сама же великая княгиня будет тех бабок искать!

В 1522 году Нидерланды считались вассальными провинциями испанской короны. При этом это был довольно развитый и богатый край. В Голландии, Фрисландии и Зеландии, где не так сильно ощущалось влияние консервативного цехового строя, крепостничества и католической церкви, ещё сохранялось достаточное количество свободных крестьян, которые наряду с сельским хозяйством занимались и морским промыслом. А слабое влияние цеховых традиций способствовало тому, что и промышленный центр страны постепенно начал перебираться из южных на северные территории.

Антверпен, долгое время бывший обычным пунктом меновой торговли, благодаря своей гавани и удобному месторасположению, стремительно расширялся, превращаясь в ключевой торговый и финансовый центр Европы, чему очень поспособствовал переезд в него почти всех иностранных купеческих представительств. В его гавани собирались тысячи кораблей со всех концов света, ведь с началом нового века он стал ещё и главным торговым портом португальской империи, куда португальские корабли, минуя Лиссабон, прибывали прямиком из Африки и Индийского океана.

Вот только главную роль в городе играли не свои, а иностранные (и в основном ганзейские) купцы. Именно иностранный капитал, концентрируя свою деятельность в Антверпене, обеспечил экономический подъем города, и именно иностранцам принадлежало большинство судов, прибывавших в местную гавань. Аннтверпенские же купцы занимались в первую очередь обслуживанием торговли, поэтому крупных денег и не зарабатывали, отчего своего флота у города практически не было…

Днём, когда конвой из далёкой Руси прибыл к устью Шельды, в Антверпене стояла нестерпимая жара. Однако это вовсе не мешало жизни огромного порта. Едва корабли приблизились к берегу, как им навстречу тут же рванулись маленькие и пузатые одномачтовые лоцманские боты, дабы предложить корабельщикам свои услуги по проводке их кораблей мимо речных мелей. Ведь город от моря отделял не один десяток вёрст.

Разумеется, на русских кораблях отказываться от лоцманских услуг никто не собирался, и когда вопросы с оплатой были решены, на мостики кораблей не спеша поднялись проводники, после чего караван вновь тронулся в путь. Лоцманы с невозмутимым видом стояли рядом с рулевыми, всматриваясь в одни им ведомые знаки и по временам отрывисто и лаконично командуя.

А мимо проплывали плоские, низкие берега, мелькали в зелени деревьев посёлки и фермы. По реке, мутной и почти грязной, под парусами или на вёслах неразрывным потоком поднимались или спускались суда всевозможных конструкций и величин.

Плавание по реке длилось довольно долго, пока, наконец, среди чащи судов и леса мачт не показались стены долгожданного города. Но и на этом поход далеко ещё не кончился. Ведь весь берег был буквально заставлен кораблями, так что пришлось ещё долго выискивать место, прежде чем бросить якорь.

К середине 16 столетия Антверпен, несмотря на бурный рост и строительный бум, по прежнему полностью умещался на правом берегу Шельды, защищаемый со всех сторон мощными стенами. Впрочем, город поразил русичей отнюдь не своим многолюдием, а колоссальностью обмена товаров, осуществлявшемуся в нём.

Сотни судов загружались и выгружались у его пристаней при помощи кранов и иных приспособлений. Громадные тюки и бочки под лязг цепей, скрип лебедок и приглушённый топот ног портовых грузчиков подавались с берега на корабли и, наоборот, с кораблей на берег, укладываясь правильными рядами. Чего тут только не было? Пшеница, льняное семя, пенька, сало, шерсть, бумага, металлы, индиго, перец, фрукты и товары мануфактур – всё это лежало на причалах в каком-то гигантском количестве и не спешило убывать, хотя огромные возы непрерывным потоком увозили выгруженное добро на склады. На этом фоне даже многократно разросшееся в последние годы Норовское выглядело очень и очень бледно. Да что там Норовское! Даже Любеку было далеко до Антверпена!

Сразу по прибытию в город Сильвестр развил бурную деятельность. Окружённый учениками, он внимательно вникал в биржевые сводки, изучал предложенные образцы товаров, показывал свои. К русским, впервые прибывшим на местное торжище, купцы из разных стран – испанцы, португальцы, итальянцы, немцы, англичане, датчане – поначалу отнеслись с некоторой настороженностью, но того сговора, каким они же встретили русских в семнадцатом столетии в иной реальности, как и предсказывал Андрей, не произошло. Потому что отличие Антверпена 16 столетия от прочих торговых мест как раз и состояло в том, что здесь не было склада товаров с преимуществом покупки для какой-либо одной нации или какого-нибудь союза купцов. Здесь равны были все! Да ещё и контора могущественных Фуггеров сказала своё веское слово, прозрачно намекнув, что Руссо-Балт давно и успешно сотрудничает с ними. Так что уже довольно скоро русские стали на местных торгах если не своими, то чем-то привычным, хотя окончательно из разряда экзотики им уйти получится лишь наладив сюда регулярные рейсы.

Зато русские зеркала вызвали вполне ожидаемый компанейцами фурор, ведь до того изделиям венецианских мастеров достойных конкурентов на бирже не было. А князь недаром долго и упорно требовал шлифовать технологию их изготовления, самолично осматривая все партии, которые для того специально возились в Москву. И вот теперь русские зеркала оказались вполне на уровне венецианских, что заставило купцов из республики Святого Марка изрядно нахмуриться.

Однако кроме чисто торговых дел, Сильвестр не забывал и о княжеских поручениях. Антверпен ведь был не только портом, но и ремесленным центром, и славился своим сукноделием, а также изготовлением льняных и шелковых тканей, стеклянных изделий, мыловарением, производством пива и сахара. Ну и, кроме того, Антверпен был одним из ведущих в Европе центров книгопечатания, что подразумевало множество книжных лавочек, где продавались книги на любую тематику.