Параллельно его барке резал волну краер "Чайка" под красным флагом с белой рукой сжимающей саблю. Королевский капер. Глупцы, не понимающие, что создав свой флот, польский король сразу же перестанет нуждаться в услугах городской гильдии. И что тогда делать бравым капитанам и их командам? Идти в купцы или к кому-то наниматься? Он, конечно, не состоял в магистрате, но имея возможность вращаться в нужных кругах, прекрасно знал о тех словесных баталиях, что шли за стенами ратуши. Но сторонники короля пока ещё держались. Правда, сил и влияния у них становилось с каждым годом всё меньше. И виной тому, как ни странно, были те, против кого их и набирали – русские. Которые не только несколько раз разбили королевских последышей, но и стали в ответ – подумать только! – сами грабить честных гданьских купцов. И вот это было уже через-чур. Ибо от такого подхода уже начали страдать доходы гданьских патрициев, которые в свою очередь принялись винить во всём не только русских, но и тех, кто поддался на королевскую авантюру. Хотя в начале были настроены куда как благосклонней.

Симон задрал голову и с удовлетворением разглядел в вышине, на вершине грот-мачты извивающийся и хлопающий под мощным напором ветра красный флаг с белыми коронам. Флаг ганзейского города Данциг, переименованного поляками в Гданьск. Города, который посмел оспаривать владычество Любека в Ганзе и вести свою политику на морях и в торговле. Города, в порт которого приходили сотни кораблей из Англии, Франции, Нидерландов и даже Испании. Вот чей флаг должен бороздить моря, а вовсе не тот, что дарован был королём нескольким неудачникам, один из которых и шёл ныне рядом с его "Конкордией".

Оторвавшись от лицезрения морских просторов, Симон повернулся к рулевому. Подходило время смены галса, и он уже готов был дать отмашку боцману, однако тут сверху раздался зычный голос вперёдсмотрящего:

– Паруса по корме!

Ленин резко переместился на ют и до рези в глазах вгляделся в блестевшую сотнями ослепляющих искорок даль, но ничего не увидел. Однако матрос давно прославился своим орлиным зрением, а потому не верить ему у капитана причин не было. А это значило, что нашёлся тот, кто решился погреть руки на бедственном положении орденских купцов и либо не боялся, либо просто надеялся проскочить мимо гданьской блокады. Что же, будет интересно посмотреть, кто это нашёлся такой наивный!

Спустя три часа Симон был уже не так уверен в себе. Подходивший караван был довольно большим, сам капитан насчитал в нём аж пятнадцать вымпелов. Причём идущие впереди три ранее им никогда не виданных корабля явно были кем угодно, но вовсе не торговцами. Зато на ум сразу пришли те страшилки, что рассказывали те немногие счастливчики, кто сумел выжить в схватке с русскими каперами, ведь передовые корабли весьма сильно смахивали на те, что описывали последние в своих рассказах.

Симон перевёл взгляд на "Чайку" и поразился разительной перемене произошедшей на её палубе. Это было что-то среднее между подготовкой к бою и паникой. Наблюдая за всей этой катавасией, Ленин зло ощерился. Да чтобы какие-то лесовики посмели так не уважать моряков вольного города! Что же, придётся преподать урок, как тем, так и своим, забывшим, что сильнее Ганзы на Балтике нет никого. Причём, судя по разлившейся над морем серебристой трели труб, заигравших на флагманском корабле, их командор подумал точно так же. Впрочем, о чём ещё должен думать начальствующий над восемью каперами человек? Ну не о сдаче же.

Да, в трюмах их кораблей было уже немало собранной у таких вот непонятливых купцов добычи: бесчисленные тюки тканей, янтаря, кожи, меха, различные руды, лён, пенька, сало, солёная рыба – любая добыча была кстати. Как только время их патрулирования подойдёт к концу, то в родной гавани все это превратится в звонкую монету, обогатив участников рейда. Однако это вовсе не значит, что можно пропустить очередных глупцов в гавани Кенигсберга. Блокада ведь не только для сбора чужого добра организовывается. Всё в этой жизни взаимосвязано. Не продадут купцы свои товары – не заплатят магистру, не получит денег магистр – не сможет оплатить войско. Потому как кёнигсбергская торговля была для Ордена единственным реальным источником доходов. Остальные – пожертвования из Германии, налоги и сборы – не могли полностью и стабильно покрывать содержание огромной наёмной армии, крепостей и замков, а также весь административный аппарат. Поэтому, хочешь, не хочешь, а за процветанием торговли рыцарям приходилось следить.

Тут им на руку было то, что Кёнигсберг занимал довольно выгодное с точки зрения географии положение. Здесь пересекались два важных транспортных пути: один – соединяющий Самбию с Натангией, а другой – проходящий вдоль реки Преголи на Литву, причём Преголя была судоходной вплоть до Инстербурга, а это имело огромное значение для торговых караванов, если вспомнить то отвратное состояние что царило на сухопутных путях. Впрочем, их тоже не стоило сбрасывать со счетов. Большое значение имел так называемый воловий тракт, ведущий из внутренних районов Польши до Кёнигсберга и проходящий через Луков, Ломжу и Кольно. Был проложен торговый путь из Познани до Кенигсберга, идущий через Торунь, Грудзендз, Квиджин, Эльблонг и Бранево, а также литовский тракт, соединяющий, в том числе Гродно и Августов с Кёнигсбергом. Этими дорогами пользовались также и зимой, когда в орденскую столицу в течение одного дня нередко прибывали до 600 гружёных саней, позволяя Ордену контролировать потоки таких товаров как медь, воск, меха, зерно, лес и, конечно же, янтаря. А кроме того город экспортировал сельдь, золу (поташ) и смолу (дёготь). А ещё вездесущие голландцы, что проникли в кёнигсбергскую гавань и сочли сей порт достойным своего внимания. Но тут, как говорится, ничего личного, просто конкурентов не любит никто.

Так что пропускать кого-либо внутрь Вислинского залива было явно не в интересах гданьчан. А значит, пришла пора постричь и этих овечек!

Повинуясь его команде, боцман свистками и матами погнал моряков на реи и, поставив все, какие только могла, паруса, так что даже мачты, казалось, изогнулись, "Конкордия" начала манёвр. Симон решительно повернул к берегу косы, что виднелся в туманной дымке, дабы закрыть гостям возможность поискать там спасения. Ну уж нет, глубоко осевшие от груза в воду чужие суда должны стать законной добычей гданьских граждан, точно так же, как это было уже не раз. Следом за ним спешно доворачивали ещё трое каперов. Остальные, ведомые командором, пошли прямо на караван, стараясь отрезать их и от моря. И на всех кораблях лихорадочно велись приготовления к бою.

Симон окинул взором своих. Двадцать два молодца в кожаных куртках с нашитыми металлическими бляхами и вооружённые кто чем – кто булавой, кто мечами, а кто и алебардами – собрались на шкафуте, дабы не мешать артиллеристам, копошившимся сейчас на баке. С десяток парней крепко сжимали в руках рукояти взведённых арбалетов. В носовом замке "Конкордии" были выставлены обе корабельных пушки, готовые в любой момент послать врагу свой громовой привет и продырявить его бока. Впрочем, Симон редко использовал артиллерию в бою, больше полагаясь на старый добрый абордаж и силу, и умение своих парней.

Часто ходивший с ним в паре на своей быстроходной пинке Ганс Киленканн привычно вырвался вперёд и почти настиг ближайший корабль, когда четыре глухих пушечных выстрела прокатились над морем. Надо признать, канониры на чужаке были великолепны: тяжело повреждённая пинка точно споткнулась и, увалившись под ветер, закачалась на волнах. Расстояние до русских сократилось достаточно, и Симону хорошо было видно, как суетятся чужие канониры, готовясь расстрелять неосторожно подставившегося товарища. А ведь Киленканн располагал только одной маленькой пушкой, и потому артиллерийская дуэль между ними была изначально неравной. Пора было спасть своих.

Обе пушки "Конкордии" оглушительно рявкнули, посылая каменные ядра к цели. Увы, подскочившая в момент выстрела на волне барка сбила прицел, и из двух снарядов один упал сразу в воду, а второй, ударившись о чужой борт, не смог проломить его, раскололся и просто осыпался в море. Однако противник, получивший столь горячий гостинец, начал круто уходить на ветер, избегая как нового обстрела, так и абордажа. Ведь "Конкордия" так ходить не могла, и Симон в полной мере осознал всю ярость тех, кто попадал в подобную ситуацию. Воистину, этим схизматикам помогал сам дьявол, дабы сильно осложнить жизнь честным католикам.