Москва же в эти осенние дни шумно и весело гуляла и праздновала. Шутка ли, древняя столица, вожделенный когда-то киевский стол, на котором в последний раз восседал шесть раз прадед нынешнего государя, великий князь владимирский Ярослав Всеволодович (потому как сын его, Александр Ярославич, прозванный Невским, хоть и носил титул киевского князя, но в самом Киеве так никогда и не побывал) вернулась обратно под руку его потомков. И пусть для большинства нынешних русичей киевский стол давно стал былинной сказкой, но в Кремле о нём помнили очень хорошо. И тот же Василий III Иванович уже требовал у Сигизмунда I Старого отдать его вместе со Смоленском и Полоцком. И потому государь всея Руси, едва Киев пал к его ногам, тут же велел вписать себе в титло новый титул, чем прямо обозначил свои намерения прочно удержать завоёванное. Хотя это резко ухудшило ситуацию в начавшихся было переговорах с Литвой, откуда ещё в августе прибыли в Москву Януш Костевич и Богуш Богарзенович. Но в Думе правильно посчитали, что проблемы литвинов русичей не волнуют. Да, обе страны устали от длившейся вот уже как девять лет войны, но прошедший градопад и нестроение среди знати, вкупе с пустой казной делали положение Вильно куда более худшим, а позиции Москвы более существенными.
Однако начавшиеся переговоры неожиданно обнажили одну проблему, которая могла стать миной замедленного действия. Прямо об этом, конечно, не говорили, но Андрей, уже немного пообтесавшийся в этой придворной тусовке, понимал ныне и полунамёки. И был вынужден тоже задуматься.
Дело в том, что предстоящий мирный договор грозился нарушить сложившийся при великокняжеском дворе баланс сил. Просто потому, что любимчик и ближник государя боярин и конюшенный Иван Андреевич Челяднин вот уже который год томился в литовских узилищах, а в его отсутствие вперёд выдвинулись другие, как именитые, так и не очень. И новая плеяда вряд ли обрадует бывалого царедворца. А ведь своего любимца государь за эти годы вовсе не забыл, и одним из первых его условий было требование незамедлительного обмена знатных пленников. В той, иной истории, ему некого было отдавать взамен, и большая часть русских пленников так и осталась навсегда в литовских землях, но в этот-то раз уже в великокняжеских порубах сидело немало знатных литвинов, а значит, возвращение Челяднина становилось неизбежным. Но те же князья Ростовский и Шуйский вряд ли были готовы без борьбы уступить пока ещё вакантную должность конюшенного. И это могло означать лишь новый всплеск интриг и обязательный передел мест. А поскольку сам Андрей ныне тоже принадлежал к новой волне царедворцев, то возвращение Челяднина, так уж получилось, вряд ли было выгодно и ему. Ведь по слухам Челяднин неплохо ладил с Сабуровыми, чьё положение при дворе слегка пошатнулось, да и без того не дурак был боярин, сразу поймёт, чью сторону в придворной борьбе примет молодой Барбашин.
Вот и получается, что вмешательства в историю не всегда дают положительный результат даже для вмешивающегося. Но это в прошлой жизни он слишком быстро устал от борьбы, о чём не раз успел пожалеть и до своей гибели там, а ныне же он за свою карьеру собирался драться до конца. А если учесть, что в той ветви развития Челяднин навсегда исчез из русской истории, то это наводило на самые разные (и порой не очень хорошие) мысли…
Но сейчас, пока старый боярин всё ещё "гостил" у литвинов, ему предстояло получить свою толику сыпавшихся на аристократию по случаю удачного года наград и почестей. Ради чего он, как завзятый царедворец, ныне с утра оббивал пороги великокняжеского дворца.
Давно прошло то время, когда в Кремле Андрей чувствовал себя белой вороной. Ныне он ничем не выделялся из сотни таких же дворян, что с утра заполняли дворцовые коридоры, где вдоль расписных стен на подставцах горели восковые свечи, и оттого в хоромах приятно пахло топленым воском. Причём многим из присутствующих ждать очереди, чтобы попасть хотя бы на глаза, а не то что на приём к государю, приходилось многие дни и месяцы. Однако в этот раз князь не успел и парой слов перекинуться со знакомцами, как к нему, кланяясь, подошёл сын боярский Еропкин, государев постельничий.
– Князь, государь желает видеть тебя.
Кивнув собеседникам и ловя на себе самые разнообразные взгляды, от поддерживающих до злых за то, что раньше кого-то к государю зван, он пошёл следом за постельничьим, что семенил впереди, угодливо распахивая перед князем тяжёлые двери.
Князь Василий встретил его, восседая на массивном стуле в малой палате своего дворца. Кроме него там находился ещё и Шигона, скромно стоявший за спиной государя. Андрей привычно уже отвесил низкий поклон, коснувшись пальцами руки пола, и скромно застыл посреди полаты.
– Ведомо мне уже о твоих художествах, – усмехнулся государь. – Скажу, что никто не верил, что удастся тебе сотворить такое. Что же, молодец, хвалю. Наместничество новое подтверждаю, однако не может стряпчий исполнять сию должность, а потому, – тут Василий, как заправский актёр выдержал строго дозированную паузу и, как ни в чём не бывало, продолжил: – а потому жалую тебя чином окольничьего и местом в Думе Боярской.
Андрей снова выгнулся дугой.
– Милостив ты ко мне, государь.
– За службу милую, – снисходительно ответил Василий. И тут же построжел лицом: – Однако доносят тут до меня, что в нарвском пограблении есть и твоя вина. Что скажешь?
– Скажу, государь, что не в своё дело полезли те людишки. Может в войне земной они и доки, а вот в морской ничего не смыслят. Коли есть у государства берег, то завсегда найдётся тот, кто его пограбить захочет. Немцы на том хорошо руку набили, а нам только ещё научиться предстоит. Не будь меня, сей набег всё одно случился бы. И пока мира у нас с Жигимонтом не будет, возможно, что и ещё не раз они на подобное соберутся. Им ведь наша торговля, что серпом по одному месту. А добыча знатная выйдет. Недаром их кораблики у орденского побережья труться. По той же причине.
– Ну да, донесли до меня про твои победы. Сам магистр, в который раз, просил о совместной атаке на Гданьск, но я с Сигизмундом ляшским не воюю и тебе не велю. Купцы то одно, а город на саблю взять, то иное.
– Так и в мыслях такого не было, государь. Оболгали тут меня недруги.
– Помню, помню, – усмехнулся в бороду Василий, – про твои рассказы о войне каперской, потому слухам тем не верю.
После чего разговор плавно перешёл на новое наместничество. Ну, к нему-то князь подготовился заранее, а потому имел ныне при себе большой пергаментный свиток, на котором была начертана карта новых владений. Конечно, была она лишь копией, списанной в основном с найденных шведских карт и чертежей, а оттого по меркам Андрея, далеко не полной, и её ещё предстояло редактировать и редактировать, но побережье, реки и основные пути были насенены на ней относительно верно. Здесь же уже были обозначены и места под будущие крепости, которые по мысли нового наместника было необходимо заложить или хорошенько отремонтировать. Было их, правда, пока немного, но занимали они три ключевых точки: Торнио, Овла и Олафсборг. Теперь же нужно было выпросить под них денег из казны, поскольку строить города за свой счёт государь не велел, да и не потянул бы этого Андрей. Ведь поскольку строить нужно было сразу основательно, то сумма выходила немаленькая. Одна сажень каменной стены обходилась в среднем в 17,5 рублей. А башни стоили в разы дороже. Зная прижимистый характер государя, Андрей больше боялся, как бы тот не отверг сии прожекты или не велел ставить их деревянными, мотивируя тем, что деньги больше для южных рубежей нужнее. Мотивируя тем, что сам же ведь всем уши прожужжал про ордынскую опасность. Но Василий Иванович был не только осторожным политиком и прижимистым экономистом. Умел он правильно оценить необходимость вложений. Правда, никогда не спешил с ответом. Вот и теперь, внимательно рассматрев карту, он оценил стратегическое положение предложенных к постройке крепостей, но принимать решения не стал, отложив это на более поздний срок. Тем более что убывать к новому месту Андрею предстояло нескоро. Впрочем, никто не говорил, что время это уйдёт на праздности: иных дел было невпроворот.
