На веранде посветлело. Сафронов потушил лампу, сказав:

– Кофе извели целый фунт, наверное. Будем экономить на керосине,

– Ничего-ничего, не беспокойтесь, этот «Мокко» я в Новгороде покупаю. Там дешевле, чем в Питере, – ответил Иван Дмитриевич, – Хотите еще?

– Спасибо. Лучше чаю.

– Да, неплохо бы чайку, – поддержал Мжельский. Пока все вместе хлопотали над самоваром, он говорил:

– Если эта история претендует на то, чтобы считаться реалистической, не многовато ли призраков? У вас, Иван Дмитриевич, прямо что ни персонаж, то и духовидец. Ладно, в одном случае списали на химию, в другом – на вешалку, в третьем – на белую горячку. Черт с ним! Но вот причина, по которой Рогов покончил с собой, кажется мне абсолютно неправдоподобной. Как он мог поверить в существование этих фантомов?

– Я ведь и сам поначалу поверил, когда прочел статью Довгайло.

– Тоже, кстати, странно.

– Простите, молодой человек, но как же было не поверить, если пишет известный ученый, профессор? Не всякому дано подняться над предрассудками своей эпохи. Это лишь сейчас все поняли, что за мудростью нужно не в библиотеку ходить, а ездить в Оптину пустынь. В мое время просвещение так далеко еще не шагнуло.

Из записок Солодовникова

Пока атакующие теснились в воротах, я заметил Зудина в сопровождении двоих прибывших с ним из Урги монголов. Сидя в седле, он крикнул: «Все, как я и говорил! Баир-ван убит!»– «Когда?»– опешил я. «Думаю, еще перед началом штурма. Он там», – указал Зудин и проехал мимо, направляясь в объезд Барс-хото. Мне бросилось в глаза, что все трое снаряжены по-походному, с навьюченными лошадьми в поводу.

Я поскакал к лагерю. Долго искать не пришлось, наш джян-джин лежал возле своей юрты, окруженный лишь кучкой чахаров из его конвоя. Все они постоянно должны были находиться при нем, однако ни один толком не сумел объяснить мне, когда и при каких обстоятельствах он погиб. Даже на вопрос, был ли генерал застрелен прямо здесь или тело перенесли сюда из какого-то другого места, внятного ответа я не получил. Эти люди явно были подкуплены или запуганы. Их неуклюжие попытки преувеличить расхождения между чахарским диалектом и халхаским, на котором я изъяснялся, и представить дело таким образом, будто мы просто не понимаем друг друга, выглядели подозрительно.

Я осмотрел труп, затем перевалил его на живот и обнаружил, что Баир-ван убит выстрелом в спину. При виде кровавого пятна в районе левой лопатки чахары старательно зацокали языками, словно для них это тоже большая новость. Похоже было, что опасения Зудина относительно военного переворота начинают сбываться. Никто, кроме Джамби-гелуна, не мог бы заставить этих разбойников сидеть в лагере и стеречь мертвеца, пока остальные делят сокровища мангысов.

Когда примерно через час после падения Барс-хото я въехал наконец в поверженную твердыню, грабеж был в самом разгаре. Некоторые лавки и склады с продовольствием охранялись караулами, состоящими почти исключительно из дербстов, из чего я заключил, что Джамби-гелун уже взял власть в свои руки. Прочие строения зияли дырами выбитых дверей и окон, цэрики тащили отгуда всякую рухлядь. Двое счастливцев с грохотом прокатили мимо меня огромный котел, добытый не иначе как в солдатской кухне. Дальше, на центральной площади, несколько бескорыстных вандалов самозабвенно разбивали прикладами ярко раскрашенные лица глиняных идолов перед.входом в какую-то молельню. Кое-где занимались пожары, тянуло гарью.

При въезде на площадь валялись тела раздетых донага китайцев, среди них одна женщина, тоже совершенно голая, с разрубленной головой и залитым кровью темным, грубым лицом степнячки. Ханьские поселенцы в Халхе женятся на монголках, и она, очевидно, погибла в бою, сражаясь бок о бок с мужем. В затылке одного из убитых торчал обломок стрелы. Ее сломали, чтобы удобнее было стаскивать с трупа одежду. Рядом лежал отломанный конец с характерным опереньем, свидетельствующим, что ночью к бригаде присоединились вооруженные луками торгоуты из окрестных кочевий. Для них даже парусиновое солдатское хаки было желанной добычей.

Внезапно слева от меня, на юго-западной стороне крепости, где до сих нор не утихала стрельба, вспыхнул храм Гэсэра. Деревянные, высушенные гобийским зноем стены и кровли мгновенно охватило пламенем. Оно взметнулось вверх сразу высоко и мощно, почти без дыма, со странным воющим звуком, от которого мороз шел по коже, хотя в тот момент я еще не знал, что в храме заперлись и теперь заживо сгорают вместе с ним десятки отказавшихся сложить оружие китайских солдат. Причиной этого звука я счел вихреобразное движение воздушных потоков, образованных резким перепадом температур. Попавшийся навстречу знакомый писарь из бурят объяснил мне мою ошибку. По его мнению, гамины предпочли не капитулировать, а умереть в огне, потому что им стал известен приказ Джамби-гелуна: сохранять жизнь лишь тем, кто не отрезал себе косу– символ верности свергнутой в позапрошлом году маньчжурской династии Цинь, всегда якобы покровительствовавшей буддизму. Китайцев стриженых, каковыми были все военнослужащие республиканской армии, следовало убивать на месте.

Вплоть до этой минуты я надеялся, что влияние буддизма с его основополагающей заповедью «щади все живое» удержит монголов от резни или, по крайней мере, позволит свести к минимуму неизбежные в таких ситуациях эксцессы. Тошнотворный запах горелого человеческого мяса быстро развеял остатки этих иллюзий. Командир ойратского дивизиона, милейший человек и мой добрый приятель, прямо у меня на глазах пристрелил двоих пленных с голыми затылками. Они ползали у него в ногах, повторяя: «Нойон! Нойон!» Хлебнувший трофейной ханшины нойон был неумолим. Я пытался помешать ему, но он оттолкнул меня со словами: «Вы, русские, что? Камыш! Подожжем– и вас не останется здесь, как нет и китайцев!»

В течение дня мне пришлось наблюдать несколько подобных сцен. Прекратить убийства было не в моих силах, первая же попытка угрожать карабином закончилась тем, что его у меня отобрали и вынули все патроны из обоймы. В ответ на призывы к милосердию мне напоминали об оскверненных монастырях, расстрелянных ламах, зверски убитом Тумарджин-гуне[17]. Что я мог возразить? Зарезанные и сгоревшие в храме Гэсэра китайцы были, наверное, не без греха, но главные преступники благополучно скрылись от возмездия, как это чаще всего и бывает не только в Монголии.

Выяснилось, что амбань и наиболее близкие к нему чины гражданской и военной администрации ночью бежали в Шара-Сумэ. Им удалось тайно покинуть крепость в промежутке между верблюжьей атакой и началом утреннего штурма. Предательство открылось на рассвете, тогда же командование принял на себя некий Чжан Во, выпускник военного училиша в Нагасаки. После того как положение стало безнадежным, он, раненый, с группой кадровых офицеров и солдат отступил в казарму, там они забаррикадировались, чтобы никто не помешал им умереть достойно, легли и отравились опиумом. Покончить с собой не решился единственный из всех– молоденький лейтенант с нежным и розовым, как у девушки, лицом. Я видел,, как его выводили на улицу. Говорили, что он лежал в казарме среди трупов, притворившись мертвым, но был разоблачен. Джамби-гелун распорядился оставить его в живых.

Большинство оказавшихся в Барс-хото поселенцев были выходцами из северных провинций Китая. Они не так сильно ненавидели маньчжуров, как южане, составлявшие костяк революционной армии, и, в отличие от них, не спешили расстаться со своими косами отчасти по привычке, отчасти из тех обывательских соображений, что мало ли куда еще заворотит в ближайшее время. Сейчас их вместе с семьями отовсюду сгоняли во внутренний двор острога. Здесь мужчины проходили проверку на лояльность, и я принял активнейшее участие в этой процедуре. Слава Богу, мое слово еще кое-что значило.

Ближе к вечеру я почувствовал, что в крепости происходит или, вернее, вот-вот произойдет что-то необычное. Помню, меня вдруг поразила тишина в соседних дворах. Я выглянул за ворота. Нигде не видно было ни души. Дул ветер, закат сыпал розовыми перьями. Вдали дотлевал храм Гэсэра. крепостные башни стояли безмолвные, черные от выгоревших внутренностей. Все живое переместилось в сторону центральной площади, оттуда уже давно доносился возбужденно-сдержанный, как в театре перед началом спектакля, гул толпы, слышался разнотонный и в то же время однообразный стук барабанов и барабанчиков. Временами гнусаво и низко вступали духовые. Судя по тембру, знакомому мне с тех пор, как в Урге я снимал квартиру неподалеку от Майдари-сум, это были трехсоставные храмовые трубы-ганлины. Среднее их звено изготавливается из берцовой кости человека.