Они жили в усадьбе Черного Вилла уже неделю – охотились с собаками и соколами, осматривали окрестности и пытались привыкнуть к этим странным грубым людям и здешней суровой жизни. Попросив поутру горячей воды, чтобы умыться, Морлэнды совершили первую оплошность – первую в ряду подобных ей, со всей очевидностью свидетельствующих, что жизненный уклад Нортумберленда существенно отличается от обычаев йоркширцев. Но никто ни разу не упомянул об истинной цели их приезда. Подарки были придирчиво изучены – и с благодарностью приняты. И все. Об остальном же все молчали, словно сговорившись, – но вот, в канун праздника Всех Святых, дело сдвинулось с мертвой точки...

К этому празднику Мэри – Бог знает, сколь неохотно – впервые облачилась в женское платье. Наряд был роскошен – из богатого, темно-лилового бархата, с нижней юбкой из золотистой парчи. Но, хотя платье тщательно сберегалось, видно было, что оно не новое – такие наряды с квадратным воротом, ниспадающими широчайшими рукавами и юбкой колоколом вошли в моду лет тридцать назад. Ее изумительные светлые волосы падали из-под французской круглой шапочки, такой же старомодной, как и платье. Но несмотря на все это, Джон подумал про себя, что в жизни не видел более прекрасной девушки – лицо его говорило об этом так красноречиво, как если бы он во всеуслышание признался сам. Но Мэри Перси хранила прежнюю гордую осанку, не глядела на него и не улыбалась – словно женское платье требовало от нее куда большего мужества, нежели мальчишеский наряд.

Когда подали первое блюдо, Черный Вилл обратился к Полу:

– Ну, друг мой, вскорости вам надо отправляться к себе на юг – если, конечно, вы не хотите зазимовать у нас. Ведь с наступлением зимы все пути назад будут отрезаны до самой весны. Думаю, настало время перейти к делу.

Несмотря на то, что свадебные дары были приняты с благодарностью, Черный Вилл вовсе не горел желанием обсуждать условия предполагаемого брака – Пол подумал даже, что это тактический ход и что лорд просто набивает цену.

– Как вам будет угодно, – вежливо отвечал он, насаживая на острие кинжала очередной кусок куропатки и обмакивая его в соус. – Может быть, после ужина мы с вами уединимся и обговорим все условия...

Черный Вилл как-то странно взглянул на него:

– Нет, не в условиях дело. Видите ли, моя дочь – это поистине бесценная жемчужина. Она для меня и сын, и дочь. Когда она еще не умела ходить, она уже ездила в седле впереди меня – а когда ей исполнилось четыре года, у нее появился собственный пони, и она сопровождала меня, куда бы я ни поехал. Посудите сами, какую цену смертный может предложить за эдакое сокровище?

Пол нахмурился и взглянул на Джона, ища поддержки. Джон, облокотившись на стол так, чтобы видеть лицо девушки, мягко произнес:

– Ни один смертный не сможет предложить достойной цены – кроме искренней, вечной любви и преданности до гробовой доски. – Эти тихие слова возымели действие: Мэри Перси подняла на юношу глаза, полные изумления... Но тут же вновь отвела взгляд.

Черный Вилл терпеливо наблюдал за происходящим, не вмешиваясь. Потом произнес:

– О да, это поистине достойная цена. А что скажет на это моя голубка?

Мэри вытянулась в струночку и устремила взгляд в дальний конец зала, словно избегая смотреть на кого-либо. Брови ее слегка нахмурились:

– Нет.

Пол уставился на Черного Вилла, но того, казалось, непокорность дочери лишь обрадовала.

– Так ты не пойдешь за этого высокого молодого человека, который так любит тебя? Подумай, Мэри, пташка моя, где ты найдешь лучшего? – Полу вдруг показалось, что Черный Вилл насмехается над ними, но он не обнаружил обиды, не будучи вполне уверен в том, что его хотели оскорбить.

– Я не выйду за южанина, – заявила Мэри и снова занялась мясом.

– И таково твое последнее слово, моя птичка? – вкрадчиво спросил Черный Вилл. Она кинула быстрый, словно молния, взгляд на Джона, а затем ответила:

– Да. – Было ли в этом взгляде мгновенное колебание или же Джону это просто почудилось? Черный Вилл повернулся к Полу.

– Видишь сам – она отказывает ему. Нет, не говори ничего – я не буду ее принуждать!

Пол был в полнейшей растерянности:

– А что тогда делать... Лорд Перси говорил...

– Да, да, и мы ничем не должны оскорбить лорда Перси, Северного принца. Но что же нам делать? – Он переводил взгляд с одного на другого, и, казалось, наслаждался ситуацией и полнейшей беспомощностью гостей. И вдруг он изо всех сил ударил кулаком по столу – вино выплеснулось из покачнувшегося кубка. – Вот что, господин Морлэнд! Как ты смотришь на то, если твой сынок поживет с нами и попытается добиться внимания дочки? Коль хватит у него ума, то он ее добьется!

Пол открыл было рот, чтобы с возмущением отказаться, но Джон опередил его.

– О, да! Отец, разреши мне остаться! – громко взмолился он. Потом, словно устыдившись порыва, понизил голос и продолжал: – Вдали от нее я не обрету покоя. Позволь мне остаться и добиться ее любви – если, конечно, я сумею...

Черный Вилл снова захохотал, и громовые раскаты его смеха не дали Полу высказать все, что накипело у него на сердце. Девушка была в ярости, Джона обуяла страсть, а Черный Вилл наслаждался этой сценой – Пол оказался как бы не у дел. Так все это было продумано заранее? Он терялся в догадках. Ведь если Джон останется здесь на правах гостя, то обещание поддержки, данное Полом лорду Перси, невозможно будет взять назад! Он будет повязан по рукам и ногам. А ведь брака может и не последовать – никакой уверенности в успехе у Пола не было. Джон может долгие годы провести здесь, питаясь бесплодными надеждами. Да, в его власти было воспретить сыну остаться – но одного взгляда на Джона было достаточно, чтобы понять, сколь это было бы глупо. Джон впервые в жизни мог воспротивиться отцовской воле и уронить его престиж в глазах Черного Вилла. Единственное, что ему оставалось – это благоразумно согласиться на предложенные условия и тешить себя надеждой, что Джону удастся завоевать девушку, жениться на ней и присоединить ее богатства к достоянию семьи. Пол переводил глаза с одного на другого – ничего другого ему не оставалось, кроме как спасать свой престиж любыми средствами. Он с усилием улыбнулся и приподнял шляпу.

– Прекрасно! – воскликнул он. – Так давайте выпьем за успех и за будущий союз наших семей!

Черный Вилл поднял кубок и шумно отхлебнул. Дети сидели молча, каждый подле своего отца. Мэри Перси смотрела в пол, а Джон – на Мэри Перси, с любовью и надеждой.

Придворные церемониалы были изысканны, поражали блеском и – на удивление изматывали. Но королева Елизавета, как и покойный ее отец, прекрасно знала, что «король должен выглядеть королем» – поэтому при ее дворе скрупулезно соблюдались все нормы и правила этикета. Но за порогом ее спальни эти мучения кончались – там королева мгновенно преображалась и становилась просто Елизаветой Тюдор. Понятно, в ее покои не допускался никто из придворных, кроме двух ближайших фрейлин – Кэт и Нэн, да постельничих. У каждой из этих двух леди были свои, строго определенные обязанности – Кэт, словно сорока, приносила на хвосте новости, болтала без умолку, развлекала госпожу и обихаживала ее как нянька. Делом Нэн было успокаивать государыню, выслушивать ее – и давать мудрые советы. В обязанности обеих входило любить госпожу – но это было скорее удовольствием, нежели долгом...

...Стоял август – день был на удивление жарким и влажным, но дождь все еще не начинался. Выдался на редкость тяжелый день, и государыня была утомлена. Платья придворных дам были необыкновенно тяжелы, но королеве приходилось труднее всех: ее наряд, расшитый жемчугом и золотым кружевом, был тяжелее всех прочих. Когда Кэт и Нэн освободили ее от платья, стройное тело королевы тотчас же выпрямилось, словно травинка, освобожденная от гнета давившего на нее каблука. В одной белоснежной льняной сорочке она уселась перед зеркалом, опершись локтями на подзеркальник, сплошь уставленный флаконами духов, пудреницами и щетками для волос. Кэт неодобрительно взглянула на нее.