Древний городишко Кеттеринг оставался в стороне, но Любомир все-таки решил зайти туда. Зачем? Да он и сам не понял. Просто он бывал в нем ДО и захотел понять, а как же изменилась там жизнь. До Кембриджа было сорок миль, что для него означало три дня прогулочным шагом. Ну, или два дня непрогулочным. Любомир решил не спешить. Во-первых, он укладывался в поставленные сроки, а во-вторых, он должен был понять, к чему же ему надо быть готовым. Кембридж все-таки существенно больше, а значит и куда опаснее. Дороги были все так же пустынны. Он за все время встретил лишь пару человек, которые резко изменили направление, увидев фигуру явно молодого и сильного мужчины. Любомир сильно удивился бы, если узнал, что людей он встретил куда больше, чем двух. Просто большинство из них лежало в кустах и провожало его дулом ружья, пока он не скрывался из глаз. Тут почему-то перестали любить внезапные встречи на дороге. А нюх на неприятности у выживших был куда лучше, чем у него. Любомир пока и сам не понимал, насколько сильно он тут выделяется. Лицо без признаков голода и пережитого ужаса, аккуратная армейская стрижка, уверенные движения там, где уже давно передвигались только тайком. Да он был просто инопланетянином, и вызывал бессознательный страх у людей, которые привыкли доверять своей интуиции. И пару раз именно интуиция рекомендовала англам, лежащим в засаде, поберечь заряд картечи для более предсказуемой дичи. Например, для собаки. Ее ведь и съесть можно.

По дороге Любомир встретил несколько обжитых мест, которые больше напоминали крепости, чем фермы, коими были раньше. Он, как кадровый военный, обратил внимание на то, как грамотно были навалены кучи бревен, как устроены точки для стрельбы и ловушки. Один раз он чудом избежал волчьей ямы, что располагалась прямо на дороге к такой ферме. Спасла его только цепочка собачьих следов на свежем снегу, который еще не успел растаять. Они почему-то делали крюк прямо посередине дороги. Именно это отсутствие логики в увиденном и сохранило Любомиру жизнь. Иначе лететь бы ему вниз, прямо на гостеприимно наточенные колья. Любомир подошел к ферме, кожей чувствуя внимательный и недружелюбный взгляд. Он решительно постучал в ворота.

- Чего надо? – немедленно раздался недовольный голос. – Проваливай!

- Да мне бы заночевать, - попросил Любомир, - а завтра уйду.

- В Кеттеринге есть пятизвездочный отель, рекомендую заночевать там. У нас не слишком роскошно для вашего величества, - голос стал глумливым.

- Я заплачу, - сказал Любомир.

- Парень, проваливай, не вводи в грех, - в голосе появились стальные нотки. – Патронов мало, уже бы грохнули тебя, такого красивого.

- Красивого? – изумился Любомир. – Да ты что несешь? Спятил с голодухи?

- Слышь, бродяга, ты мне поговори еще. Я последний раз бритую морду уже и забыл, когда видел. Ты откуда такой взялся, а? – голос начал свирепеть. – Вали по-хорошему, иначе выйдем и на вилы тебя поднимем.

- Ну, выйди, подними, - лениво ответил ему Любомир. Ему было обидно до слез, надо же так проколоться. Вот что значит армейская привычка. Ведь он неосознанно брился каждое утро, даже не отдавая себе в этом отчета.

- Дураков нет, - отрезал голос, - уже просекли, как ты правый карман лапаешь, ствол у тебя там. Иди-ка ты отсюда, непонятный парень. Иди, пока по-хорошему прошу, а то ведь патрона не пожалею.

- Ну ладно, - пожал плечами Любомир. Он повернулся, и пошел было прочь, но получил в спину удар, который чуть не сбил его с ног. Самодельное копье не смогло пробить вшитую в куртку стальную пластину, но бросок был очень силен.

- Ну вот, я же говорил, странный ты человек, – голос излучал удовлетворение. - Теперь на тебя патрона почти не жалко. Если делаешь шаг в сторону ворот, я проверю, как твоя рванина выстрел из армейского карабина держит. Я уже начинаю думать, что пулю на тебя все-таки стоит потратить. Считаю до трех.

- Да ухожу уже, - сплюнул Любомир и припустил быстрым шагом прочь от негостеприимного дома, чувствуя затылком прицел ружья, что смотрел ему вслед. Волосы на голове встали дыбом, и это было самое мерзкое ощущение, что Любомир испытывал в своей жизни.

Отойдя на милю, он раскрыл рюкзак и, вытащив любимую бритву, остервенело растоптал ее ногой. Хрупкое изделие, служившее ему многие годы верой и правдой, умерло с обиженным хрустом.

- Вот ведь я дурак набитый, - клял Любомир себя почем зря. – Тут люди с голоду умирают, а я иду такой чистенький, уверенный, как на прогулке. Спиной повернулся, и тут же прилетело. Ох, нужно срочно привыкать к местной жизни. Ведь может и не повезти так больше. Вдруг у следующих ребят патронов побольше будет. Ведь сразу грохнут, как пить дать.

Любомир только что понял, что он так и не увидел жителя фермы. Или жителей. И он даже не понял, откуда прилетело тяжелое копье, что должно было проткнуть его насквозь. Он, как кадровый военный, да еще и из разведроты, наделал столько ошибок, что теперь кусал губы от стыда. Его какой-то штатский, как мальчишку, сделал. Он ведь жив только по счастливой случайности остался. У тех ребят, может, патронов и вовсе не было. Потому и разошлись без стрельбы. А ведь все могло совершенно по-другому закончиться. Ох, и дурак он, все-таки. Срочно нужно приходить в себя, иначе так и до Кембриджа не дойти. А ведь ему в этих, ни разу не тепличных условиях, пять лет чалиться. Да, нелегко майорские нашивки и Звезда достанутся. А, с другой стороны, кто говорил, что будет легко? Никто! Значит, подбираем сопли, делаем выводы и идем дальше, в город. С деревенской жизнью он уже, считай, познакомился.

***

Кеттеринг встретил его мертвыми глазницами выбитых витрин, пустыми улицами и вездесущими стаями собак, что провожали его долгим внимательным взглядом. Судя по всему, он попал им на заметку. Псы были умны, и движение руки в направлении правого кармана приводило к тому, что они скрывались за ближайшей выбитой дверью, и наблюдали за ним рывками, периодически показываясь оттуда, и вновь прячась. Люди тоже наблюдали, но Любомир это понял только потому, что в нем стало пробуждаться какое-то новое умение, к обычным органам чувств не относящееся. Иначе с чего бы парню смотреть в неровно заколоченное окно, где и в помине не было признаков движения. Ответ был прост. Над домом вился дымок, и именно поэтому он смотрел на это окно, выделяя его из всех прочих. Но это он осознал уже потом, когда уже точно знал, откуда именно за ним наблюдают.

Сказать, что город был грязен, это не сказать ничего. Его несколько месяцев сознательно уничтожали и не делали ни малейшей попытки убрать хоть как-то. Любомир помнил небольшой ухоженный городишко, небогатый, но опрятный и чистенький, как бывает чистым небогатый дом. Тот, где живут аккуратные, но не слишком состоятельные люди. Теперь, если пользоваться той же аналогией, это был дом, где беспробудно пила и буянила целая банда пациентов ближайшего дурдома.

Острые зубы выбитых стекол еще торчали кое-где, но, в основном, и этой слабенькой защиты лишились ограбленные дочиста магазины. Теперь стекло лежало на загаженной мостовой, неприятно хрустя под рифленой подошвой армейских ботинок. А магазины стояли, как бы укоризненно напоминая о других, куда лучших временах. О тех, когда молочник ставил под дверь бутыль и забирал деньги в конце месяца. Неужели это было на самом деле? Или все это только снилось? Любомир уже и сам склонялся ко второму варианту, ведь он видел так мало целых стекол и совсем не видел дверей, что не были взломаны. Все выглядело так, будто в город ворвался враг, который ненавидел именно Кеттеринг, ненавидел люто и искренне. Иначе произошедшие перемены было не объяснить. Каждый пятый дом имел следы огня, черной копотью над окнами показывая, где языки пламени вырвались на волю. Почему был пожар? Неужели ко всем несчастьям нужно было еще и поджигать свои жилища? Любомир этого решительно не мог понять.

Людей он иногда видел. Они, как и прежде, держали дистанцию, особенно женщины, которые передвигались стайками. Некоторые и вовсе, при виде его, скрывались в ближайшем проулке. Они явно не привыкли ждать ничего хорошего от рослых плечистых парней с уверенными лицами. Его считывали моментально, как выпускник старшей школы читал текст из детского букваря. С одного взгляда всю страницу целиком. Он был виден местным ясно, как на ладони. Сытый вид теперь внушал не просто страх, он внушал ужас. Как можно нагулять такую харю в городе, где еды нет уже так давно, что уже и убивать за нее почти перестали? Не людоед ли, что вышел на охоту, этот парень? Или сектант? Непонятно, что хуже.