– По-видимому, заниматься сомнительными кольцами – это родовая черта Бенефорте, – сухо сказал Монреале. – Ты же знаешь, что мастер Бенефорте не записывал тебя в свои подмастерья.
– Я училась ювелирному мастерству много лет, вы же знаете, отец Монреале.
– Работа по металлу меня не касается.
– Вы знали, что я помогала ему с заклятиями.
– Да, помощью, какая положена магу, имеющему разрешение. Но это не работа помощника. И не работа неумелого любителя. Откуда у тебя такие знания?
– Я ведь очень часто ему помогала, отче. – После долгого выжидательного молчания она добавила неохотно:
– Заклинание я нашла в одной из книг батюшки. Вложить его в кольцо было нетрудно. Как лить золото, я уже знала. И просто старалась во всем следовать правилам. И как будто ничего не вышло. Даже вспышки не было. Сначала я огорчилась, мне показалось, что я не сумела, потому что… потому что Ури не надел его на палец. Я хотела подарить его ему.
– А! – сказал Монреале с внезапным интересом, но тут же замаскировал его откашливанием.
– Но потом оказалось, что его никто не может надеть. Тот солдат и вор – хозяин постоялого двора хотели завладеть им ради золота, но не смогли. – Она покосилась на Тейра. – А… а оно действует, отче?
– Об этом мы поговорим позже. Так ты читала книги отца. С его разрешения?
– А… э… нет.
– Фьяметта, это грех непослушания.
– Вовсе нет. Он мне не запрещал. То есть… я не спрашивала. Но потом я узнала, что он все время следил за мной и ничего не говорил, А это почти позволение, правда?
Тейр мог поклясться, что аббат Монреале сдержал улыбку, услышав этот логичный вывод, но его лицо сохранило суровость.
– Мастер Бенефорте не обращался ко мне за разрешением для тебя.
– Он собирался. Но последнее время был просто слишком занят солонкой, и Персеем, и всеми другими заказами. Но я уверена, он собирался.
Монреале снова поднял брови.
– Ну хорошо, – Фьяметта вздохнула. – Я не уверена. Но мы об этом говорили, правда, правда! Я его просила, уж не знаю сколько раз. Отец Монреале, я хочу стать магом! Я могу многое делать. Я знаю! Лучше, чем Тесео. Это несправедливо!
– Но и не одобрено, – сказал Монреале. – И не проверено надлежащим образом. Я видывал, как такая гордыня губила души, Фьяметта.
– Так дайте мне ваше одобрение! Батюшки нет, чтобы ходатайствовать за меня. И думается, я теперь могу просить за себя сама. Ведь больше некому. Я хочу стать хорошей, так помогите мне!
– Ты опережаешь меня, Фьяметта, – мягко сказал Монреале. – Прежде положены раскаяние, исповедь и епитимья. А потом отпущение грехов. А я еще даже не кончил мою проповедь о раскаянии.
Карие глаза Фьяметты загорелись предвкушением при этом проблеске юмора и поддержки за внешней строгостью Монреале. Она выпрямилась, чуть не запрыгав.
– Ах, поскорее наложите на меня епитимью, отче!
– Ты пойдешь к алтарю Пресвятой Девы в часовне и на коленях будешь молиться о ниспослании тебе терпения и смирения. Когда ты почувствуешь, что молитва твоя услышана, пойди вкуси полуденную трапезу, а затем возвращайся ко мне сюда. Мне немедленно нужен умелый помощник для брата Амброза, который утомлен не менее меня. Сегодня днем мне необходимо завершить кое-что перед вечерней.
– Какое-то заклятие? И вы позволите, чтобы я… я помогала вам?!
– Да, дитя.
Она затанцевала вокруг аббата, а потом изо всех сил обняла, забыв про его сан. Он отстранил ее, невольно улыбнувшись.
– Но прежде ты должна укрепить свой дух в молитве, не забывай! И не требовать: «Матерь Божья, даруй мне терпение и даруй сейчас же!»
– Но откуда вы знаете? – Глаза Фьяметты заискрились.
– Хм! Ну что же, полагаю, ты можешь попытаться. Кто я такой, чтобы судить, что сделает Богоматерь в неизреченной своей милости? Чем быстрее наградит она тебя терпением, тем скорее я смогу поручить тебе что-нибудь. А, да! Еще одно. Я посылаю твоего друга Тейра по одному делу, и, боюсь, большое золотое кольцо на его руке будет слишком бросаться в глаза. Я могу его сиять с помощью небольшого заклинания, но ты можешь просто снять его пальцами.
– Но… оно застряло. Я сама видела. Как же я его сниму, если Тейр не смог?
– Попросту говоря, ему этого не хочется.
– Нет, я правда старался, отче! – сказал Тейр.
– Я знаю. И когда не надо будет так торопиться, поговорю с тобой о структуре заклятия мастера Клюни.
Недоуменно хмурясь, Фьяметта повернулась к Тейру. Он послушно протянул к ней руку, и ее тонкие смуглые пальцы сомкнулись на львином кольце. Оно соскользнуло к ней в ладонь так легко, будто было смазано жиром.
Монреале протянул ей длинный ремешок:
– Советую, Фьяметта, носить его на шее, чтобы никто не видел. Пока не сможешь его вернуть. – Он посмотрел на нее загадочным взглядом.
Палец Тейра стал каким-то легким, холодным, опустевшим без его… нет, ее кольца. Он потер чуть ноющее место, уже чувствуя, как ему недостает уверенности, которую дарило прикосновение к кольцу.
За дверью послышалось шарканье сандалий, в филенку осторожно постучал монах, а потом всунул голову в щель.
– Отче? Герольд сеньора Ферранте у ворот.
– Иду, иду! – Монреале махнул, чтобы он удалился. – Тейр, днем отдыхай. Когда настанет время, я пошлю брата разбудить тебя. Фьяметта, жду тебя здесь после полуденной трапезы. Идите. – Он выпроводил их через кабинет в коридор, а сам задержался у стола с братом Амброзом. Тейр спустился следом за Фьяметтой по лестнице в прохладу галереи по сторонам двора. На залитой солнцем траве важно прохаживались голуби, тщетно поклевывая землю в поисках крошек.
Между колоннами, поддерживающими арки галереи, стояли каменные скамьи. Соблазнившись, Тейр сел, и Фьяметта опустилась на край той же скамьи. Ее пальцы коснулись нового жесткого ремешка на шее, прижались к губам и легли на прохладный камень.
Вздохи ветра в соседнем лесу, птичий щебет и звонкие трели, приглушенные звуки голосов в монастыре – все навевало обманчивое ощущение мира и покоя. Тейру очень хотелось, чтобы так было на самом деле. Красота дня казалась жестоким обманом. За стенами, потея, кряхтя, угрожая, рыскали тупые звери вроде того, с кем он дрался в прошлую ночь. И он хотел оградить от них Фьяметту.
Фьяметта же все еще хранила блеск в глазах и вся кипела радостью, так что Тейру вспомнилась подпрыгивающая крышка на материнском чайнике.
– Аббат Монреале верит в меня. – Она захлебнулась смехом. – Хочет, чтобы я помогала… но с чем, хотела бы я знать?
– Может, с соглядатными предметами? – сказал Тейр.
– Соглядатными предметами?
– Он хочет, чтобы я выдал себя за литейщика и пронес в замок Монтефольи соглядатные предметы и попрятал их там и сям. Его птицы-лазутчики перехватываются, понимаете?
– Он хочет, чтобы ты выбрался из монастыря? Несмотря на осаду?
– Мы же пробрались. («Еле-еле!») Он пошлет меня, когда стемнеет.
Фьяметта замерла. Тейр ждал, что она скажет «побереги себя» тем тоном, каким говорила это его мать каждое утро, когда он уходил на рудник.
– Дом моего отца на другом конце города, если идти от замка. Вряд ли ты сможешь туда выбраться и посмотреть, стоит ли он еще, но если представится случай… это последний дом на вид Новара. Самый большой, квадратный. – Она помолчала, и в ее голосе наконец-то зазвучала тревога. – Аббат Монреале ведь не поручает тебе ничего слишком сложного, правда?
– Нет.
Он отвел взгляд от нее на залитую солнцем траву, где полувзрослый кухонный котенок подбирался к голубям. Большие уши, серая шерсть в черную полоску, и не по росту большие белые лапы. Усы у него топорщились, глаза косили – таким напряженным стал его взгляд. Он припал к земле, виляя всей задней частью туловища в подготовке к прыжку.
Женитьба? Жар и мягкость этой девушки принадлежат ему одному? А что, если… Но ведь аббат Монреале сказал бы что-то, если бы…
– Мадонна Бенефорте, – выпалил он, – вы же еще не помолвлены?
Она отодвинулась и неуверенно посмотрела на него.