— Отвратительной, — пробормотал Саймон. — Но об этом можно будет судить в свое время. — И тут же уснул.

Он спал, просыпался, чтобы поесть, и снова спал. Никто не тревожил его, и он не обращал внимания на то, что происходит в крепости Эсткарпа. Так животное лежит в своей норе, накапливая жир для зимней спячки. Но вот однажды он проснулся, оживленный, свежий, чувствуя во всем теле бодрость, какой не ощущал уже давно — с самого Берлина. Берлин — что это? Где Берлин? Воспоминания о далеком прошлом странно перемешивались с недавними.

И больше всего его преследовало воспоминание об уединенной комнате домика в Карсе, где гобелены закрывали стены, а женщина с вопросительным выражением на лице смотрела на него, и ее рука чертила в воздухе сверкающий знак. И другой момент, когда она стояла, опустошенная, истратив свой дар на магию для Алдис.

И вот, лежа и размышляя, чувствуя, что вся боль и усталость ушли из тела, Саймон поднял правую руку и положил ее на сердце. Но не почувствовал теплоты собственного тела.

Вскоре потребовалось его участие. Во время его сна Эсткарп собрал все свои силы. Маяки на холмах призвали вестников из гор, с Орлиного Гнезда, от всех, кто хочет противостоять Горму и той судьбе, которую он нес. Полдюжины салкарских кораблей, теперь бездомных, причалили в бухтах фальконеров, семьи экипажей остались в безопасности, а корабли вооружились и были готовы к действиям. Все согласились, что следует двинуться на Горм, прежде чем Горм принесет им войну.

В устье Эса разбили лагерь, палатки поставили на самом берегу океана. Из двери видна была тень на горизонте — это далеко в море вставал остров. А за руинами разрушенной крепости ждали корабли с экипажами из салкаров, фальконеров и пограничников.

Но вначале следовало преодолеть защиту Горма, и это должны были сделать те, кто владел Силой Эсткарпа. И вот, не зная, почему он оказался в этом обществе, Саймон обнаружил, что сидит за столом, который мог бы служить для игры. Но на столе не было разноцветных клеток, перед каждым сидением был изображен символ. И собравшаяся компания казалась странно смешанной, состоящей из представителей высшего правления.

Саймон увидел, что он сидит рядом с Властительницей, и символ относится к ним обоим. Это был коричневый сокол, обрамленный золотым овалом, а над овалом была нарисована маленькая труба. Слева виднелось сине-зеленое изображение кулака, держащего топор. А дальше нарисован был крупный квадрат, а на нем — рогатая рыба.

Справа, за Властительницей, были нарисованы два символа, которые он не мог рассмотреть. Перед ними сидели две волшебницы, положив руки на стол. Слева кто-то пошевелился, Саймон повернул голову и почувствовал необычный прилив сил, встретив знакомый взгляд серых глаз. Она молчала, и он тоже не заговорил. Шестым и последним за столом сидел юноша Брайант, бледный, неподвижно устремив взгляд на изображение рыбы перед ним, как будто эта рыба была живой и он силой взгляда удерживал ее на алом море.

Женщина, которая держала его руки, когда Саймон думал о человеке с Горма, вошла в палатку, с ней еще две, каждая несла по небольшой глиняной жаровне, из которых шел сладковатый дым. Жаровни поставили на стол, а первая женщина опустила свою ношу — широкую корзину. Она сняла покрывавшую корзину ткань и открыла груду маленьких фигурок.

Достав первую фигурку, женщина остановилась перед Брайантом. Дважды пронесла фигурку через поднимающийся дым и остановила ее на уровне глаз сидящего юноши. Это был прекрасно изготовленный манекен с огненно-рыжими волосами и такой естественный, что Саймон решил: это изображение какого-то живого человека.

— Фальк. — Женщина произнесла это имя и опустила фигурку в центр алого квадрата, как раз на изображение рыбы. Брайант не мог побледнеть: он и так был очень бледен, но Саймон заметил, что он конвульсивно глотнул, прежде чем ответить:

— Фальк Верлейнский.

Женщина достала из корзины вторую фигурку и подошла к соседке Саймона. Теперь Саймон мог лучше оценить совершенство ее работы. Она держала в руках, окуная в столб дыма, совершенное изображение той, которая просила средство, чтобы удержать Ивьяна.

— Алдис.

— Алдис Карсская, — ответила его соседка, когда крошечные ножки опустились на кулак с зажатым топором.

— Сандар Ализонский. — Третья фигура заняла свое место справа от Саймона.

— Сирик. — Толстая фигурка в просторной рясе заняла еще один символ справа.

И вот женщина достала последний манекен, взглянула на него и окунула в дым. Поставив фигурку на изображение перед Саймоном и Властительницей, женщина не назвала никакого имени, но протянула фигурку Саймону, чтобы тот мог рассмотреть и узнать ее. Он смотрел на маленькую копию главы Горма. По его мнению, сходство было абсолютным.

— Горм! — Он признал это, хотя не мог дать колдеру лучшего имени. И женщина аккуратно поставила фигурку на коричнево-золотого сокола.

Пять фигурок стояли на символах своих земель, пять совершенных изображений живых мужчин и женщин. Но почему и с какой целью? Саймон снова посмотрел направо. Крошечные ножки Алдис держала в руке волшебница, ноги фигуры Фалька — Брайант. Они напряженно всматривались в фигурки, причем в лице Брайанта было видно беспокойство.

Внимание Саймона вновь обратилось к стоявшей перед ним фигурке. Смутные воспоминания о старых сказках ожили в его мозгу. Неужели сейчас будут втыкать иглы в сердца фигурок, чтобы их оригиналы заболели и умерли?

Властительница крепко взяла его за руку; точно так же его брали за руку в Карсе при изменении внешности. Другая ее рука образовала полукруг около основания фигурки в шапке. Саймон повторил ее жест, и кончики их пальцев сомкнулись.

— Думайте о том, кто перед вами, с кем вы были связаны спором о власти или кровью. Выбросьте из сознания все остальное, оставьте только его. Вы должны согнуть его, подчинить себе и использовать для нашей пользы. Либо мы выиграем игру Силы за этим столом в этот час — либо навсегда проиграем!

Взгляд Саймона был сосредоточен на фигуре в шапке. Саймон не знал, смог ли бы он оторвать взгляд, если бы захотел. Он решил, что его пригласили участвовать в этой странной процедуре только потому, что он единственный из всех видел офицера из Горма.

Крошечное лицо, полузакрытое металлической шапкой, росло, оживало. Через расстояние Саймон снова смотрел в него, как смотрел в той комнате в сердце Сиппара.

Вновь глаза этого человека были закрыты, он занимался своим загадочным делом. Саймон продолжал изучать его. Он знал, что вся его вражда к колдерам, вся ненависть, рожденная тем, что он видел в городе, их обращением с пленниками, собралась воедино в его мозгу, как человек собирает смертоносное оружие из мелких незначительных деталей.

Саймон больше не находился в этой палатке, где шумел морской ветер и шуршал песок на изображении сокола. Он стоял перед человеком в шапке в сердце Сиппара, приказывая ему открыть глаза, взглянуть на него, на Саймона Трегарта, вступить в сражение не мышц, а разумов, в сражение воли.

Глаза открылись, и Саймон заглянул в их темные зрачки, увидел веки, поднятые, будто в узнавании, в признании надвигающейся угрозы; Саймон как будто заглянул в котел, в котором кипели все ужасы и беды.

Глаза удерживали глаза. Постепенно уходили плоские черты лица, само лицо, металлическая шапка над ним, оставались только глаза. Саймон чувствовал, как из его руки и из руки Властительницы Эсткарпа льется поток силы, их силы объединились; Саймон почувствовал себя нацеленной стрелой.

Вначале колдер смотрел на него уверенно; вот он попытался освободиться от этой связи глаз, разумов, но слишком поздно понял, что оказался в ловушке. Он боролся, не желая в своем высокомерии признавать возможность поражения.

Саймон чувствовал нарастающее напряжение, в глазах колдера появилось выражение страха, оно сменилось ужасом, а потом все выгорело. Саймон знал, что смотрит лишь на пустую оболочку, которая выполнит его приказ так же, как рабы Горма выполняли приказы своих хозяев.