Когда из темноты стали проявляться зелень деревьев и угрюмая серость неба, люди-звери пропали. Рогнеда не ведала, как и куда, а может, они и вовсе ей привиделись, но черноволосая девка по-прежнему стояла на поляне. Только плясать перестала. Но и без пляски она смогла бы заворожить любого. Темные густые волосы девки даже под дождем казались пышными, огромные карие глаза на худом лице сияли влажной темнотой, а маняще-алые губы чуть выпячивались вперед, придавая всему лицу загадочное и немного оскорбленное выражение. Будучи княжной, Рогнеда повидала немало красавиц, но подобной еще не доводилось. Очарование незнакомки было каким-то диким, опасным, сродни красоте лесной кошки. Может, так казалось оттого, что она была совсем голой и лишь длинные, чуть ли не достающие до земли темные волосы прикрывали ее узкое гибкое тело, а может, плавная грация ее движений напоминала легкую поступь опасного зверя, но кем бы она ни была, Рогнеда испугалась. Углядев в глазах княгини страх, незнакомка отступила к елям и, словно извиняясь, слегка склонила голову. Густые волосы, гладким, мягким покрывалом скользнув на ее лицо, прикрыли один глаз, а в другом заметались сострадание и боль.

– Прости, – певучим глубоким голосом произнесла девка. – Не хотела я тебя пугать… Просто привыкла, что ваш род меня не замечает. А коли и видят, то деревцем-березой иль змеей…

Змеей? Уж не той ли, что нынче отогнала от Рогнеды неминуемую смерть? Ведь давно уже миновал Овсень Малый, и все змеи до лета спрятались в свои норы. Откуда же взялась та, виденная ею? Рогнеда верила в старые сказки о болотной царице-змее Скоропее, о Волотах-богатырях, о говорящих птицах – одну такую, постоянно выкрикивающую бранные слова, княжна сама видела на торгу у заморского купца, верила, что когда-то, в стародавние времена, духи жили рядом с людьми и даже говорили с ними. А потом что-то не заладилось, и нежити ушли в деревья, траву, воду и землю. Правда, некоторые люди твердили о каком-то ином мире, называемом кромкой, где будто бы поселились духи, но почему они спрятались от людей, не знал никто, а Рогнеда с детства чуяла рядом их незримое присутствие. Она вздохнула. Что бы сказали братья, кабы увидели эту девку? Небось, не посмеялись бы, как раньше, не назвали бы выдумщицей… Только ныне не увидеть им ни девки, ни солнышка. Владимир убил малолеток…

– Я огорчила тебя, – с сожалением вымолвила незнакомка. – Прости. Я боялась, что волки съедят тебя. Ты такая красивая и такая несчастная…

Рогнеде давно не доводилось слышать ласковых слов, потому, не сдержавшись, всхлипнула и выплеснула тоску слезливым ручьем.

– Ах, Горислава! – Девка тут же оказалась рядом и, вглядываясь в искривленное горем лицо княгини, присела на корточки. – Бедная ты, бедная, Горислава.

– Почему – Горислава? – Произнесенное девкой имя так изумило княгиню, что она подавила всхлипы. – Ты ошиблась, обозналась… Меня Рогнедой зовут.

– Нет, нет. – Испуганно взмахнув руками перед ее лицом, девка отодвинулась. – Я-то знаю. Ты – Горислава, та, что горем славна. Отныне тебя так станут величать.

Рогнеда отерла лицо. Может, и права лесная незнакомка? Лучшего имени для нее нынче не сыскать. Горислава… Славная в горе…

– А ты кто? Как зовут? – спросила она. Вокруг, словно прислушиваясь к разговору, замерли мокрые деревья. Слабый дождик вяло покрывал их ветви серебристыми каплями, и, не умея удержаться на гладкой коре, те быстро сбегали вниз. «Деревья плачут», – внезапно подумала Рогнеда и вновь оглянулась на незнакомку:

– Ты что тут делаешь?

– Я – дух. Невидимая… Знаешь о нас?

Княжна помотала головой. Лицо девки разгладилось:

– Так я тебе расскажу! Невидимые – это те, кого прокляли иль выгнали на верную смерть. Меня матушка еще вот такой, – показывая, она слегка развела ладони, – задушила. Задушила и закопала под той елочкой, где ты от волков спряталась. А на беду под той елочкой змея жила. Так и вышло, что тело мое умерло, но посколь была мне Мокошей нить до семнадцати лет сплетена, то люди меня лишь змеей видят. А на самом Деле я просто – Невидимая. Нас много таких. Кто в дереве показывается, кто в травинке-камышинке, кто в камушке. Знаешь, отчего новые ложбины в земле появляются?

– Нет, – слегка оторопев от словоохотливости девки, качнула головой Рогнеда.

– Оттого, что когда мы, Невидимые, вместе собираемся, Матери Земле нас не выносить – вот она и прогибается под нашей тяжестью… – радостно закончила рассказчица и, удовлетворенно тряхнув волосами, уселась напротив.

Рогнеда помотала головой. Совсем недавно ей грозил постылый плен, а теперь она сидела на лесной поляне, слушала рассказы неведомой девки и отдалялась от прошлого. Словно попала в иной мир… Туда, где смерть не страшна, жизнь бесконечна, а все счастье состоит в малом умении примириться с судьбой. Даже о своей собственной давней смерти ее новая знакомица говорила легко, словно повествуя о чем-то незначительном и досадном.

– Почему же ты свою мать-убивицу не сыщешь, не отомстишь? – не веря самой себе, произнесла княгиня.

– Так меня же здесь схоронили! – Девка удивленно приоткрыла рот, надула пухлые губы. – Неужто ты и того не ведаешь, что Невидимым от места, где их тела закопаны, далеко отходить нельзя?

– Нет.

– Забыли… – Девка удрученно покачала головой. – Люди забыли. Из всех, кого я знаю, один Сирома все помнит. – Она мечтательно вскинула руки к небу, подставила лицо дождевой мороси. – Сирома – самый могучий ведун. Он Меня научил выходить из змеиного тела и рассказал, как перед самой смертью стать видимой. Даже имя красивое выдумал – Мнилко. Сказал, что так в старину называли духов безлюдья, а уж мое-то место куда как безлюдно!

Словно подтверждая свои слова, она широко повела рукой. Капли дождя побежали по ее густым волосам, недавно беспечное лицо страдальчески сморщилось. Изумляясь столь внезапным переменам и почти не понимая произносимого, Рогнеда переспросила:

– Перед смертью?

– Ну да! – вновь повеселела Невидимая. – Мне нынче семнадцать стукнет – время умирать, вот я и показалась в человечьем обличье. А как хорошо, что ты тут очутилась! Хоть перед смертью мне с человеком поговорить довелось! – И лукаво склонила голову к плечу. – Скажи – я красивая?

– Очень, – честно ответила княгиня. Девка звонко расхохоталась и вдруг, посерьезнев, протянула руку, приложила тонкие холодные пальцы к замерзшему, белеющему через прореху в исподнице плечу Рогнеды:

– Чувствуешь?

Половчанка кивнула. Прикосновение Мнилки немногим отличалось от касания влажной древесной листвы, но все же отличалось. Была в нем какая-то ласка, какое-то неуловимое тепло человеческого сердца.

– Хорошо, хорошо! – Невидимая вскочила, закружилась, разбрасывая вокруг себя серебряные брызги дождя, и вдруг, словно вспомнив что-то важное, упала на колени и, придерживая обеими ладонями шелковые, спадающие на лоб пряди, заглянула в лицо Рогнеды. – Послушай, я ведь помогла тебе, да?

Вспомнив волков и их злые желтые глаза, княжна поежилась:

– Конечно!

Забыв о волосах, Мнилко сцепила пальцы перед грудью:

– Помоги же и ты мне! Я нынче умру, как все наши умирают. Тело мое Перун спалит вон там, на бугорочке. – Она потянулась и указала Рогнеде на едва приметный холмик посреди поляны, а затем, вскинув голову, поглядела на небо и, пошевелив губами, уверенно произнесла: – Уж совсем немного осталось. Ты уж пожалей меня – собери мой пепел и отнеси к Сироме. Он знает, как меня похоронить, чтоб я не сделалась блудячим огнем иль еще кем похуже. Он мне обещал, что поможет…

Слушая ее, Рогнеда заколебалась. Ей не хотелось оставаться на этой поляне и ждать того мига, когда яркая стрела Перуна сожжет это нелепое и прекрасное существо, но ведь девка помогла ей! Да и откуда Мнилке знать, что нынче Перун непременно погубит ее? Вон и грозы-то нет, дождик лишь… И вообще девчонка начинала казаться княгине странной. Верить в сказки – это одно, но наяву видеть перед собой помешанную, утверждающую, что она – дух, совсем другое. Может, объяснить этой дурочке, что к чему?