Лагерь они разбили в молчании, молча наблюдали, как Роланд разжигает костер, молча сели у костра, наблюдая, как заходящее солнце обратило лежащий перед ними огромный стеклянный дворец в огненный замок. Башни и крепостные стены поначалу яростно пламенели, потом стали оранжевыми, золотыми и, наконец, охряными, как только над ними поднялась Старая Звезда.
Нет, подумала Сюзанна голосом Детты. Это не Старая Звезда, детка. Это Северная Звезда[17]. Та самая, что ты видела дома, сидя на коленях у папашки. Но неожиданно для себя Сюзанна поняла, что ей хочется видеть над собой Старую Звезду, Старую Звезду и Древнюю Матерь. К своему изумлению, она осознала, что тоскует по миру Роланда, а потом задалась вопросом: а чему она, собственно, изумляется? В том мире, в конце концов, никто не называл ее гребаной негритоской (по крайней мере пока), в том мире она нашла мужчину, которого полюбила… и добрых друзей. От этой мысли у нее на глаза навернулись слезы, и она прижала к себе Джейка. Джейк не возражал, он улыбался, полузакрыв глаза. А в отдалении тянула свою ноющую песнь червоточина. Звук неприятный, но еще терпимый, даже без затычек-патронов.
Когда же сумерки смыли последние остатки желтого со стен дворца, Роланд приготовил ужин, раздал еду. Поели они в молчании (Сюзанна заметила, что Роланд едва прикоснулся к своей порции). К тому времени как они закончили трапезу. Млечный Путь раскинулся над дворцом во всей красе: звезды отражались от стеклянных стен, как от стоячей воды.
В конце концов молчание нарушил Эдди:
— Ты не обязан. Тебя простили. Или отпустили грехи. Или сделали все, что требуется, для того чтобы стереть это выражение с твоего лица.
Роланд пропустил его слова мимо ушей. Он пил, придерживая бурдюк локтем, как какой-нибудь крестьянин, хлебающий самогон из горла, закинув голову, глазами к звездам. Последний глоток выплюнул на обочину.
— Вода — дар Божий, — буркнул Эдди без тени улыбки.
Роланд ничего не сказал, но его лицо побледнело, словно он увидел призрак. Или услышал его.
Стрелок повернулся к Джейку, который пристально смотрел на него.
— Я прошел обряд совершеннолетия и стал мужчиной в четырнадцать лет, самым младшим в моем ка-тет… ты бы сказал, в моем классе. Возможно, самым молодым во все времена. Кое-что я тебе рассказывал, Джейк. Ты помнишь?
Ты всем нам что-то рассказывал, подумала Сюзанна, но рта не раскрыла и взглядом предупредила Эдди, что лучше помолчать. Роланд в то время был не в себе, в его сознании одновременно существовали два Джейка, живой и мертвый, короче, он боролся с безумием.
— Когда мы преследовали Уолтера? — спросил Джейк. — На привале, незадолго до того, как я… как я упал?
— Совершенно верно.
— Кое-что я помню, но смутно. Как помнят сны.
Роланд кивнул.
— Тогда слушай. На этот раз я расскажу больше, Джейк, потому что ты стал старше. Полагаю, и мы тоже.
Сюзанна и во второй раз ловила каждое слово. Роланд обнаружил Мартена, советника отца (и его колдуна) в покоях матери. Разумеется, не по воле случая. Мальчик, проходя мимо двери, ведущей в покои, не удостоил бы ее и взглядом, но Мартен открыл дверь и пригласил его войти. Мартен сказал Роланду, что мать хочет его видеть, но печальная улыбка и опущенные долу глаза подсказали мальчику, что в этот самый момент Габриэль Дискейн меньше всего хотела видеть сына.
Румянец на щеках и отметина от поцелуя на шее сказали ему все.
Результатом стал обряд совершеннолетия, слишком ранний для мальчика его возраста, но выбор оружия, им стал его сокол Давид, оказался сюрпризом для учителя, и Роланд сумел победить Корта, отнял у него палку… и приобрел смертельного врага. Мартена.
Жестоко страдающий, с изорванным в клочья лицом, напоминающим страшную маску гоблина, какую только может представить себе ребенок, Корт нашел в себе силы не потерять сознание и, прежде чем провалиться в темноту, успел дать последний совет самому юному подмастерью[18] из тех, кого ему доводилось учить: держись подальше от Мартена, во всяком случае, пока.
— Он посоветовал мне подождать, пока история нашего поединка превратится в легенду. — Стрелок обвел взглядом Эдди, Сюзанну и Джейка. — Подождать, пока у моей тени на лице вырастет борода и начнет преследовать колдуна в его снах.
— Ты последовал его совету? — спросила Сюзанна.
— Мне не дали, — с печальной, полной душевной боли улыбкой ответил Роланд. — Я хотел подумать над этим, серьезно подумать, но… все изменилось. И очень резко.
— Да, так бывает, — кивнул Эдди. — Уж я-то знаю.
— Я похоронил моего сокола, первое оружие, которое выковал, и, возможно, самое лучшее. Потом… и вот об этом я тебе точно не рассказывал, Джейк… пошел в Нижний город. Летнюю жару охладили грозовые ливни, и в комнатке над одним из борделей, в которых так любил бывать Корт, я впервые лег в постель с женщиной.
Он задумчиво пошебаршил палкой в костре, внезапно до него дошло, сколь точно его движение ассоциируется с последними сказанными им словами, и с кривой усмешкой отбросил палку. Дымясь, она упала около колеса брошенного «доджа-аспена».
— Мне понравилось. Секс — это хорошо. Конечно, не так хорошо, как мы представляли себе, шепчась об этом между собой, но…
— По-моему, молодые преувеличивают достоинства купленных удовольствий, сладенький, — вставила Сюзанна.
— Я заснул, хотя внизу громко пели под пианино, а в окно бил град. Проснулся наутро в… ну… скажем так, меня разбудил человек, которого я никак не ожидал увидеть в таком месте.
Джейк подбросил в костер сушняка. Он вспыхнул, окрасив багрянцем щеки Роланда, зачернив тени под его бровями, нижней губой. Пока Роланд говорил, Сюзанна буквально видела, что происходило в то давнишнее утро, пахнущее мокрой брусчаткой и пропитанным влагой летним воздухом: что случилось в маленькой комнатенке шлюхи над общим залом в Нижнем городе Гилеада, откуда барон правил Нью-Канааном, маленьким феодом, затерянным в западных землях Срединного мира.
Мальчик, еще не отошедший от вчерашнего поединка, только что познавший тайны секса. Четырнадцатилетний мальчик, во сне тянувший разве что на двенадцатилетнего, с густой бахромой ресниц, лежащих на щеках, с веками, прикрывающими удивительные синие глаза, с ладонью, охватывающей грудь проститутки, исцарапанным когтями сокола запястьем поверх покрывала. Мальчик, досыпающий последний спокойный сон, мальчик, который вскоре отправится в дальний путь, покатится, как высвободившийся камешек по крутому склону. Камешек, вышибающий второй, третий, четвертый, те камешки в свою очередь вышибают другие, и так до тех пор, пока весь склон не придет в движение и земля не задрожит от грохота несущийся лавины.
Мальчик — камешек на склоне, освободившийся от земных уз и готовый покатиться вниз.
В костре рванула шишка. Где-то в поле взвизгнул зверь. Сюзанна наблюдала, как искры пролетели мимо невероятно древнего лица Роланда, и увидела в этом лице мальчика, мирно спящего летним утром в постели шлюхи. А потом она увидела, как с треском распахнулась дверь, оборвав сон последнего романтика Гилеада.
Мужчина влетел в комнату и широкими шагами пересек ее, прежде чем Роланд успел открыть глаза (прежде чем женщина, лежащая рядом с ним, начала соображать, что в комнате они не одни). Высокий, стройный, в вылинявших джинсах и пропыленной рубашке из синей шамбре[19], темно-серой шляпе с лентой из змеиной кожи. По бедрам били видавшие виды кожаные кобуры. Из них выглядывали отделанные сандаловым деревом рукоятки револьверов, которые мальчику предстояло пронести по землям, каких этот хмурый мужчина с пронзительными синими глазами и представить себе не мог.
