Когда гости потянулись в обеденный зал, где в этот вечер накрыли четыре длинных стола и свободного места практически не осталось, Корделия дернула племянницу за руку и оттащила от мэра и Джонаса, которые о чем-то беседовали с Френом Ленджиллом.

— Почему ты так смотрела на него, мисс? — яростно прошептала Корделия. Вертикальная морщина прорезала ее лоб. Глубокая, как окоп. — Что взбрело в твою красивую, но бестолковую голову?

Сюзан уже по первому слову поняла, что тетя вся кипит.

— Смотрела на кого? И как? — Она надеялась, что голос у нее звучит как должно, но что творилось у нее в сердце… Пальцы Корделии впились в ее запястье.

— Не пытайся обмануть меня, мисс Красотка! Видела ты этого молодца раньше? Говори правду!

— Нет, откуда? Тетя, мне больно.

Тетя Корд хищно улыбнулась и еще сильнее сдавила руку Сюзан.

— Маленькая боль сегодня лучше, чем большая завтра. Умерь свое бесстыдство. И прекрати строить глазки.

— Тетя, я не понимаю, о чем ты…

— А я думаю, что понимаешь, — оборвала ее Корделия и придавила к деревянной обшивке стены, чтобы не мешать проходящим в обеденный зал гостям. Когда ранчер, эллинг которого находился по соседству от их, поздоровался с ними, тетя Корделия тепло ему улыбнулась и пожелала долгих дней на земле, прежде чем вновь вперить свой взор в Сюзан.

— Слушай меня, Сюзан, и слушай внимательно. Если я видела твои коровьи глаза, считай, их видела половина компании. Ладно, что сделано, то сделано, но на этом надо ставить точку. Твое время для детских игр ушло. Ты понимаешь?

Сюзан молчала, лицо ее застыло маской упрямства, которую Корделия ненавидела больше всего. В такие моменты ей всегда хотелось отвесить твердолобой племяннице с дюжину оплеух, чтобы из носа у нее полилась кровь, а из больших серых глаз — слезы.

— Ты дала слово и заключила контракт. Бумаги подписаны, ведьма вынесла свой вердикт, деньги перешли из рук в руки. Ты пообещала. Если для тебя это ничего не значит, девочка, помни, что значило данное слово для твоего отца.

Слезы вновь сверкнули в глазах Сюзан, к вящей радости Корделии. В жизни толку от ее братца не было никакого, разве что поучаствовал в появлении на свет этой красотки… но хоть после смерти приносит пользу.

— А теперь пообещай, что будешь смотреть только себе под ноги, а если увидишь, что к тебе приближается этот мальчик, пойдешь другой дорогой.

— Обещаю, тетя. — прошептала Сюзан. — Обещаю.

Корделия улыбнулась. Улыбка делала ее красивой.

— Вот и хорошо. Тогда пойдем. На нас уже смотрят. Возьми меня за руку, дитя!

Сюзан схватилась за напудренную тетушкину руку. Бок о бок, шурша платьями, они вошли в обеденный зал. На груди Сюзан поблескивало сапфировое ожерелье. Многие отметили, как похожи тетя и племянница и как гордился бы ими бедный Пат Дельгадо, если бы мог их сейчас увидеть.

Роланд сидел за центральным столом, между Хэшем Ренфрю (ранчером, еще более широкоплечим и высоким, чем Ленджилл) и худосочной сестрой мэра Торина, Корал. Ренфрю уже крепко приложился к пуншу. А теперь, когда на стол поставили суп, отдавал должное элю.

Говорил он о рыболовстве («не то что я этим занимаюсь, юноша, но мутантов они вытаскивают все реже, а это благо»), фермерстве («растет тут что угодно, но предпочтение отдается пшенице и фасоли») и, наконец, о более близком и родном: лошадях. Дела у них шли как обычно, да, как обычно, хотя последние сорок лет выдались трудными для феодов, расположенных на прибрежных равнинах.

— Разве здесь не очищают породу? — спросил Роланд. Там, откуда он приехал, этим уже начали заниматься.

— Да, — согласился Ренфрю, проигнорировав картофельный суп и взявшись за обжаренное мясо. Куски он хватал прямо рукой и отправлял в рот, обильно заливая их элем. — Да, молодой мастер, с очищением породы дела идут неплохо, трое из пяти жеребят рождаются нормальными, их можно использовать и дальше для воспроизводства, четвертый годится только в качестве тягловой силы. И лишь один из пяти рождается мутантом, с дополнительными ногами, глазами или внутренностями, торчащими из живота. Это, конечно, хорошо. А вот рождаемость падает. У жеребцов вроде бы все стоит, но семя теряет силу.

— Прошу извинить, мэм. — Ренфрю, чуть наклонившись вперед, обратился к Корал Торин. Та сухо улыбнулась (совсем как Джонас, подумал Роланд), зачерпнула ложку супа и ничего не сказала. Ренфрю опустошил кружку с элем, смачно чмокнул и протянул ее слуге. Как только ее наполнили, вновь повернулся к Роланду.

— Ситуация не так хороша, но могла быть и хуже. Могла бы быть хуже, если бы этот негодяй Фарсон добился своего. — На этот раз он не счел нужным извиняться перед сэй Торин. — Они все должны держаться друг за друга, богатые и бедные, великие и малые, в стремлении сделать жизнь лучше.

Тут он повторил слова Ленджилла, сказав Роланду, если ему и его друзьям что-то нужно, чего-то им не хватает, достаточно просто обратиться к нему.

— Нам необходима информация. — ответил Роланд. — Цифры.

— Естественно, счетоводу без цифр никуда, — согласился Ренфрю и расхохотался. По левую руку Роланда Корал Торин поклевала салат (к мясу она даже не притронулась), снова чуть улыбнулась и окунула ложку в тарелку с супом. Роланд догадывался, что со слухом у нее все в порядке, а потому ее братец получит полный отчет о застольном разговоре. Или, возможно, Раймер. Потому что у Роланда начало складываться ощущение, хотя наверняка знать этого он не мог, что реальная сила в феоде — Раймер. Возможно, в компании с сэй Джонасом.

— К примеру, о каком количестве верховых лошадей, имеющихся в наличии, мы можем сообщить Альянсу?

— Общем количестве или том, что мы может отправить Альянсу?

— Общем.

Ренфрю поставил кружку, вроде бы начал что-то подсчитывать. Роланд тем временем посмотрел через стол и заметил, как быстро переглянулись Ленджилл и Генри Уэртнер, конезаводчик феода. Они все слышали. Когда же он вновь повернулся к соседу, не укрылся от его внимания и еще один нюанс: Хэш Ренфрю, конечно, выпил, но не перебрал меры, в чем ему очень хотелось убедить юного Уилла Диаборна.

— Общем, говоришь… не тех лошадях, которые мы задолжали Альянсу и можем отправить хоть сейчас.

— Да.

— Давай поглядим, молодой сэй. У Френа сто сорок голов. У Джона Кройдона около сотни. У Генри Уэртнера сорок своих и шестьдесят принадлежащих феоду. Государственные лошади, мистер Диаборн.

Роланд улыбнулся:

— Это я понимаю. Разбитые копыта, короткие шеи, низкая скорость, бездонные животы.

Ренфрю загоготал, согласно кивая… но у Роланда остались сомнения, а так ли тому весело. В Хэмбри движение поверхностных и глубинных слоев воды не совпадало.

— Меня же последние десять или двенадцать лет преследуют напасти: песочные глаза, мозговая лихорадка, копытная гниль. Одно время по Спуску скакали двести лошадей с тавром «Ленивой Сюзан». Сейчас наберется не больше восьмидесяти.

Роланд кивнул.

— Значит, мы говорим о четырехстах двадцати головах.

— Нет, это еще не все, — хохотнул Ренфрю. Потянулся к кружке с элем, но вместо того чтобы поднять, неловко задел рукой и перевернул. Выругался. все-таки поднял, потом обругал слугу, который замешкался и не сразу наполнил ее.

— Не все? — Роланд вернулся к прерванному разговору, когда Ренфрю успокоил себя, ополовинив кружку.

— Вы должны помнить, мистер Диаборн, что мы не только разводим лошадей, но и ловим рыбу. Мы, конечно, подтруниваем друг над другом, мы и рыбаки, но многие из них держат лошадку-другую у дома или в конюшне феода, если у их лошадей нет крыши над головой. Как держал там своих лошадей ее бедный отец.

Ренфрю кивнул на Сюзан, которая сидела по другую сторону стола на три стула ближе к голове, чем Роланд… первой по свою сторону, рядом с мэром, который, естественно, занимал место в торце. Роланда это удивляло, потому что жена мэра сидела чуть ли не у дальнего конца, между Катбертом и ранчером, с которым его еще не познакомили.