— Я знаю, но почему? — Хлоя сжалась у камина. — Я не понимаю. У нее было вдоволь еды, теплая одежда и… и дом. Почему вдруг она ушла?

— Иди сюда. — Хьюго сел на кушетку и усадил Хлою к себе на колени. — Я знаю, с этим трудно смириться, но ты не в силах спасти весь мир, хотя у тебя такое большое сердце.

— Я знаю, что не могу, — сказала она, глотая слезы, — но хоть кого-то все же хочется спасти.

Хьюго крепко обнял ее на мгновение, потом взял у нее из рук платок и стал вытирать ей слезы.

— Вытри нос.

Она подчинилась и откинулась назад, положив голову ему на плечо.

— Как бы мне хотелось, чтобы она никуда не уходила. Почему же она, не подождала… Я не понимаю, Хьюго. Что могло заставить ее?

— Я, право, не знаю, — сказал он, убирая волосы с ее лица. — Но люди иногда совершают поступки, которые мы не в силах понять. Пэг живет на улице. Она знает только такую жизнь. Там должны быть люди, которых она знает… Ведь у нее есть какая-то бабушка, да?

— Ее няня, — ответила Хлоя. — Она сказала, что иногда могла спать в прачечной… Но отчего же она поступила так, если могла жить здесь в тепле и сытости. Это же неразумно.

— А импульсивные поступки редко бывают разумными. Тебе следует вспомнить, что Пэг не погибнет на улице. Это ее мир. — Кончиком пальца он обвел изящный контур ее бровей.

— Я знаю, что невозможно заставить людей принять помощь, — сказала Хлоя, вновь продемонстрировав поразительную способность мыслить зрело, что всегда удивляло и радовало Хьюго. — И поскольку я не думаю, что помогала ей только для того, чтобы успокоить свою совесть, то, значит, я не должна переживать из-за того, что она предпочла поступить по-своему.

Она помолчала с минуту, а затем продолжила, чуть повеселев:

— Ладно, по крайней мере, она оставила ребенка. И, во всяком случае, она родила девочку в нормальных условиях… но… — Она резко отстранилась, пораженная новой мыслью. — Но ты же знаешь, что случится с ней: она опять забеременеет, ведь она ничего не знает об отварах или… или, ну… как раньше прервать… и все такое… Не успеешь оглянуться, как она окажется в таком же положении, она ведь так молода. Она сказала мне, что даже точно не знает, сколько ей лет, — тяжело вздохнув, Хлоя вновь прижалась к нему.

Хьюго сразу не ответил, удивляясь тому, что маленькая филантропка, сидевшая у него на коленях, слишком много знает об отварах и обо «всем таком», как она выразилась с простодушием и наивностью, которые так контрастировали с ее чувственностью и с только что высказанными суждениями.

Он неожиданно вспомнил, что не обнимал ее уже целую вечность, и близость ее легкого тела, каждый изгиб которого был знаком ему, вызывал у него непреодолимое желание, хотя сейчас в ней не было ничего чувственного. Она же совсем не ощущала этого, настолько была потрясена и сбита с толку бегством Пэг. Она, наверное, даже не чувствовала, как он играет прядями ее золотистых волос, водопадом спадавших ей на плечи.

Внезапно дверь библиотеки распахнулась.

— Ой, Боже мой… Я не думала… — Леди Смолвуд замерла в проеме двери, растерянно глядя на пару, сидевшую на диване. — Я искала Хлою.

— И вы нашли ее, — сказал Хьюго спокойно. — Девочка очень расстроена из-за Пэг. — Мягко и, как он надеялся, с совершенно безмятежным видом, он помог Хлое встать с коленей и поднялся. Долли не придаст этому никакого значения, она подумает, что опекун просто утешал свою подопечную.

— Да, и сколько суматохи, — заявила Долли. — Какая неблагодарность… Какая черная неблагодарность…

— Мы говорим совсем не об этом, — резко перебила ее Хлоя. Но дуэнья, сердито шмыгнув носом, с обычным для нее отсутствием такта, продолжила:

— Самюэль вернулся. Он говорит, что все обыскал, но ее нигде нет. И, слава Богу, если хотите знать мое мнение.

— Вряд ли мне когда-нибудь захочется узнать его, — заявила Хлоя, поджав губы. — Ваше мнение, мадам, не имеет ни малейшего…

— Хлоя, достаточно, — вмешался Хьюго, пока гневную тираду еще можно было остановить.

К счастью, в этот момент в библиотеку вошел Самюэль. Его пальто было в снегу, на густых бровях блестели снежинки.

— Все напрасно. Никто ее не видел. Я расспросил всех на улице. Хотя разве ж что увидишь в такую погоду, — добавил он, подойдя к окну и посмотрев на густую пелену снега.

Он оглянулся на заплаканную Хлою и ворчливо сказал:

— Послушай-ка, девочка, ты только не волнуйся. Она наверняка знает, куда пойти. Пэг совсем не дурочка. И я думаю, что она сейчас довольна, как сверчок: от ребеночка избавилась. У нее есть деньги, что ты ей дала, и все эти хорошие вещи. Она сейчас, должно быть, в какой-нибудь пивной, в тепле, и гуляет на всю катушку.

— Пока не закончатся деньги, — ответила Хлоя, отказываясь радоваться нарисованной Самюэлем картине, которая, как ей следовало бы признать, вполне соответствовала желаниям самой Пэг. — Может быть, она вернется, когда деньги кончатся.

Самюэль пожал плечами.

— Мне кажется, сейчас надо бы прежде подумать о ребенке.

— Нужна кормилица, — сказала Хлоя. — Но где мы ее найдем в такую погоду?

— Жена старшего грума только что родила. Думаю, она не откажется взять еще одного малыша за несколько гиней.

— О, Самюэль, ты просто чудо. — Хлоя кинулась к нему и расцеловала его в обе щеки, не обращая внимания на возмущенные причитания леди Смолвуд.

— Да полно тебе, — сказал Самюэль, покраснев. — Принеси-ка лучше ребенка, а я отнесу его на конюшню, там уж Тэд дожидается:

— А потом, когда ей больше не нужна будет кормилица, она может жить с нами, — заявила Хлоя.

— Если, конечно, твой муж не будет иметь ничего против ребенка неопределенного происхождения, — заметил Хьюго довольно сухо.

У Хлои дрогнуло сердце, когда она поняла, что невольно выдала свою надежду на то, что у них все-таки будет общее будущее, несмотря на нынешнюю отчужденность.

Пытаясь скрыть замешательство, она сказала, небрежно пожав плечами:

— О, я уверена, что Персефона смягчит даже самого жестокосердного человека.

— Персефона! Господи ты, Боже мой! Что же это за имя для несчастного незаконнорожденного ребенка из трущоб? — воскликнул Хьюго, отвлекаясь от размышлений о том, как Дэнис де Лейси отреагирует на предложение усыновить чужого ребенка.

Губы Хлои упрямо сжались.

— Не понимаю, почему подкидыш из трущоб не может иметь красивого имени?

— Хьюго, — вмешалась леди Смолвуд, — Боже мой, что же она заявит дальше? Хорошо, что ее никто больше не слышит! О, мое бедное сердце, как оно бьется! — Она опустилась в кресло и открыла ридикюль в поисках нюхательной соли.

Хьюго перехватил взгляд Хлои, полный озорного веселья. За ее спиной расплылся в улыбке Самюэль. Хьюго, с трудом сдерживая смех, принялся сильно кашлять.

— Ну, так я принесу Персефону, — заявила Хлоя, глядя на своего опекуна с притворной озабоченностью. — Хьюго, как ужасно ты кашляешь.

Он, наконец справился с приступом смеха.

— А она обязательно должна быть Персефоной?

— Да, — коротко ответила Хлоя, поворачиваясь к двери. — И раз уж я иду на конюшню, я подумала, что в такую ужасную погоду ему одиноко и холодно, может…

— Нет, — сказал Хьюго.

— Но я обещаю держать его на поводке; он очень спокойно к этому относится. Я впущу его только сюда, не дальше. Они с Данте смогут поиграть и полежать у огня…

— Нет.

— О, Хьюго, пожалуйста.

— Она говорит о том диком звере? — Леди Смолвуд, едва оправившись от сердцебиения, снова заволновалась. — Я не… я ни за что не останусь под одной крышей с диким зверем.

— Но, мэм, он будет в библиотеке, — сказала Хлоя. — Вы его даже не увидите. — Она обратила к Хьюго глаза цвета темной фиалки. — Демосфен целый день не играл с Данте. И ему так одиноко.

Огромный пятнистый пес и медвежонок действительно подружились. Правдой также было и то, что в мгновение ока эта парочка могла устроить в комнате нечто невообразимое.

— Нет, — повторил Хьюго.