Барбара покачала головой.

– Сегодня мы уже ничего не можем сделать. Поехали домой.

– Но сначала самое главное. – Бретт остановил машину у обочины, и они поцеловались. – Теперь твой дом, – произнес Бретт, – уже по новому адресу: Кантри-Клаб-Мэнор, на Уэст-Мэмл.

И хотя события этого вечера гнетуще подействовали на обоих, Бретт, разворачивая машину в северо-западном направлении, почувствовал такое счастливое волнение, от которого захватывало дух.

Много позже, когда они лежали в темной спальне Бретта, Барбара тихо спросила:

– У тебя глаза открыты?

– Да. – Бретт лежал на спине и, закинув руки за голову, рассматривал потолок, едва различимый в темноте.

– О чем ты думал?

– Об одной пошлости, которую я тебе однажды сказал. Помнишь?

– Да, помню.

Это было в тот вечер, когда Барбара готовила в этой квартире ужин и Бретт приехал домой с Леонардом Уингейтом, – они тогда впервые встретились вместе. Потом Бретт попытался уговорить Барбару остаться у него на ночь, а когда она отказалась, он заметил: “Тебе ведь двадцать девять лет, ты наверняка уже не девственница, чего же ты боишься?”

– Ты тогда ничего не сказала, – продолжал Бретт, – но ведь боялась, да?

В ответ она рассмеялась своим приятным раскатистым смехом.

– Никто же ведь заранее не может знать…

– О'кей, о'кей!.. – Она почувствовала, что Бретт улыбается, потом он повернулся на бок, и они снова оказались лицом к лицу. – Почему ты мне тогда не сказала?

– Ох, не знаю! Обычно об этом не говорят. Ну скажи, неужели это действительно так важно?

– Для меня, представь себе, важно.

Чуточку подумав, Барбара сказала:

– Если тебе обязательно надо знать, то для меня это тоже было важно. Понимаешь, мне всегда хотелось, чтобы впервые это было с тем, кого я по-настоящему полюблю. – Она нежно провела пальцами по его лицу. – В конце концов так оно и вышло.

Бретт обнял ее, и они снова прильнули друг к другу.

– Я тоже люблю тебя, – прошептал он.

Он сознавал, что переживает одну из редких и незабываемых минут. Он все еще не рассказал Барбаре о решении, принятом в Лос-Анджелесе, и не поделился своими планами на будущее. Бретт понимал, что иначе они проговорят до утра, а в эту ночь его меньше всего интересовали разговоры.

И тут неудержимая тяга друг к другу заставила их обо всем забыть.

Когда они снова, умиротворенные, лежали рядом, Барбара проговорила:

– Хочешь, я тебе кое-что скажу?

– Ну.

Она вздохнула.

– Если б я знала, что это так чудесно, я бы не ждала так долго.

Роман Эрики Трентон с Пьером Флоденхейлом начался в первых числах июня, вскоре после их знакомства, когда, возвращаясь после уик-энда в “коттедже” у озера Хиггинса, Адам Трентон явился домой в сопровождении молодого гонщика, Несколько дней спустя Пьер позвонил Эрике и пригласил ее пообедать. Она согласилась. На следующий день они договорились встретиться в уединенном ресторанчике на Стерлинг-Хейтс.

Спустя неделю они встретились вновь, но на этот раз после обеда отправились в мотель, где Пьер уже зарезервировал номер. Без лишних разговоров они легли в постель, где Пьер оказался вполне достойным партнером, так что, когда Эрика вернулась вечером домой, она давно не чувствовала такого облегчения – и морального, и физического.

Весь остаток июня и в июле они продолжали встречаться, при первой же возможности – и днем, и вечером, когда Адам заранее предупреждал Эрику, что задержится на работе допоздна.

Наконец-то Эрика познала блаженное чувство удовлетворения, чего была так долго лишена.

Эти встречи были совсем не похожи на ту авантюру, которую она позволила себе с Олли несколько месяцев назад. Мысль об этом свидании – хотя Эрика и старалась о нем не вспоминать – вызывала у нее чувство отвращения, прежде всего к самой себе, за то, что она допустила такое.

Сейчас же все обстояло иначе. Эрика не имела понятия, как долго продлится ее роман с Пьером, хотя была убеждена, что для них обоих это всего лишь роман и что однажды он обязательно кончится. Но пока она, как, впрочем, и Пьер, получала от этого только наслаждение.

Наслаждение породило в них чувство уверенности в том, что так все и должно быть, а это, в свою очередь, вызвало беспечное отношение к тому, что их могут увидеть вместе.

Вечерами они любили встречаться в уютной старомодной “Дирборн инн”, где хорошо кормили и приятно обслуживали. Другим достоинством “Дирборн инн” являлся коттедж (их было тут несколько) – точная копия дома, где когда-то жил Эдгар Аллан По. На первом этаже находились две уютные комнатки и кухня, наверху, прямо под крышей, – крошечная спальня. Верхний и нижний этажи были изолированы и сдавались отдельно постояльцам “Дирборн инн”.

Дважды, когда Адама не было в Детройте, Пьер Флоденхейл снимал нижний этаж коттеджа Эдгара По, а Эрика – верхний. Входная дверь запиралась, и затем никого уже не должно было интересовать, кто поднимался наверх или кто спускался вниз по внутренней лестнице.

Эрике так нравилась эта уютная, романтическая обитель с ее старинной мебелью, что однажды, лежа в постели, она воскликнула:

– Какое идеальное место для влюбленных! Просто грех использовать его для других целей.

– Угу! – только промычал в ответ Пьер, подтверждая тем самым, сколь мало волнует его этот разговор и вообще что бы то ни было, кроме автомобильных гонок и секса. Об автомобильных гонках Пьер мог говорить оживленно и бесконечно долго. Все прочие темы откровенно утомляли его. Например, когда Эрика касалась текущих событий, политики, искусства – а она порой затевала такие разговоры, – Пьер либо зевал, либо начинал ерзать, словно непоседливый ребенок, которому трудно сосредоточиться хоть на несколько секунд. Иногда, невзирая на физическую близость, доставлявшую Эрике столько радости, ей хотелось, чтобы отношения их были иными.

Примерно тогда же, когда это желание у Эрики стало перерастать в легкое раздражение, в “Детройт ньюс” появилась заметка, где рядом упоминались их имена.

Появилось это в рубрике светской хроники, которую редактировала Элеонора Брейтмейер, считавшаяся лучшей журналисткой своего жанра во всей Северной Америке. Ни одно сколько-нибудь значительное событие светской жизни автомобильной столицы не ускользало от прозорливого взгляда мисс Брейтмейер, и сейчас она писала:

Эта заметка в газете явилась тяжелым ударом для Эрики. Первой ее мыслью было то, что еще до конца сегодняшнего дня тысячи людей в Большом Детройте, в том числе друзья ее и Адама, тоже прочтут эту заметку и станут ее обсуждать. Эрику обуяло неудержимое желание залезть в шкаф и спрятаться от всех. Она только тут поняла, как беззаботно вели себя они с Пьером, словно намеренно выставляясь напоказ, и сейчас она глубоко в этом раскаивалась.

Заметка появилась в конце июня – примерно за неделю до того, как супруги Трентоны обедали с Хэнком Крейзелом, а потом были у него в гостях в Гросс-Пойнте.

В тот вечер, когда была напечатана заметка, Адам, как обычно, принес домой “Детройт ньюс”, и они оба, потягивая перед ужином мартини, читали газету по частям.

Пока Эрика наслаждалась страничками для женщин, куда входила и светская хроника, Адам просматривал новости на первой полосе. Но он неизменно прочитывал всю газету, и Эрика боялась, как бы он не обратил внимание на тот раздел, который был у нее в руках.

Она решила, что не стоит уносить газету из гостиной, ибо, как бы ловко она это ни проделала, Адам скорее всего заметит пропажу.