– А ты только об этом и думаешь. Обрюхатить всех?

– Нет, – невинно улыбнулся он, – только свою жену.

Тана рассмеялась, они покончили с едой и разошлись по своим конторам. Ей предстояло грандиозное дело, крупнее, чем все предыдущие. Фигурировали в нем трое обвиняемых, принимавших участие в целой серии жесточайших убийств, совершенных в штате за последние годы. Занимались делом трое защитников и два обвинителя, а она выступала в деле от окружной прокуратуры. Ожидался ажиотаж в прессе, и ей просто необходимо быть на высоте, поэтому она не собиралась на Восток с Дрю провести пасхальные каникулы с девочками. Возможно, это было и к лучшему. Дрю будет просто комком нервов, добиваясь подписания бумаг, а у нее в голове только это ее дело. Гораздо разумнее остаться дома и заняться работой, чем сидеть в номере гостиницы в ожидании.

Перед отъездом он прилетел в Сан-Франциско побыть с ней на выходные. В последнюю ночь они провели несколько часов, лежа на ковре у камина, говоря, говоря и говоря, громко, почти обо всем, что приходило в голову, и опять она поразилась, как же сильно влюблена в него.

– Ты когда-нибудь думала о браке, Тэн? – Он задумчиво посмотрел на нее; она улыбалась в отблеске каминного огня – само совершенство в мягком теплом мерцании, ее нежные черты казались вырезанными из бледно-персикового мрамора, глаза сияли изумрудным блеском.

– Раньше – нет. – Она прикоснулась пальцами к его губам, он поцеловал ее руки, потом губы.

– Как ты думаешь, ты могла бы быть счастлива со мной, Тэн?

– Это предложение, сэр? – улыбнулась она; получалось, что он ходит вокруг да около. – Ты же знаешь, что тебе совсем не обязательно жениться на мне, я и так счастлива.

– Счастлива, правда? – он как-то странно на нее посмотрел.

Тана кивнула:

– А ты разве нет?

– Не совсем. – Его волосы сверкали серебром, глаза напоминали ярко-голубые топазы, и она никого больше не хотела любить, только его. – Мне нужно больше, Тэн… Я постоянно хочу тебя…

– Я тоже, – прошептала она.

Дрю обнял ее, и их близость в мерцании камина была полна нежности, как никогда раньше. Потом он лежал и долго-долго смотрел на нее и наконец заговорил, зарывшись ртом в ее волосы, руки его блуждали по телу, которое он так любил.

– Ты выйдешь за меня замуж, когда я буду свободен?

– Да. – Тана с трудом выдохнула это слово.

Она никогда и никому этого не говорила, но сейчас именно это имела в виду. И вдруг осознала, как себя чувствуют люди, обещая… «в добре и в худе… пока смерть не разлучит нас…» Она больше не хотела ни дня жить без него. Те же чувства переполняли ее, когда она отвозила его в аэропорт. Тана посмотрела на Дрю испытующе:

– Ты в самом деле имел в виду то, что сказал вчера ночью?

– Да как ты можешь спрашивать такое? – Он был ошеломлен и вдруг с бешеной силой прижал ее к себе. – Конечно же.

Она удовлетворенно вздохнула и в этот миг выглядела скорее как его тринадцатилетняя дочь, а не как помощник окружного прокурора.

– Полагаю, мы теперь помолвлены, а?

И тут он расхохотался, глядя на нее, и стал похож на счастливого мальчишку:

– Несомненно, это помолвка. Я поищу в Вашингтоне достойное тебя кольцо.

– А, это неважно! Просто возвращайся живым и здоровым.

Предстояло провести десять бесконечных дней в ожидании его. И единственным спасением было ее огромное дело.

Сначала он звонил ей два-три раза в день и рассказывал обо всем. Что делал с утра до вечера, но когда возникли проблемы с Эйлин, он стал звонить раз в день, и Тана чувствовала его колоссальное напряжение. Однако в суде они уже начали отбор присяжных, и она была полностью захвачена этим, а ко времени его приезда в Лос-Анджелес Тана вдруг осознала, что они не разговаривали уже два дня. Он отсутствовал дольше, чем она ожидала, но игра стоила свеч, сказал он, и она согласилась с ним, а больше она тогда не могла об этом думать. Слишком уж она волновалась о присяжных, которые были выбраны, и о тактике, избранной защитой, о только что выявившихся новых деталях, показаниях, уликах, о судье, который должен был вести дело. Голова у нее была забита, а у Дрю прошло одно из редких судебных заседаний. Почти все, что он заготовил раньше, было направлено в суд, что было редким исключением для него. Это задержало его еще почти на неделю, и когда они наконец встретились, то снова почувствовали себя почти незнакомцами. Дрю подшучивал над ней, спрашивал, не влюбилась ли она в кого-нибудь, и они с дикой страстью всю ночь занимались любовью.

– Я хочу, чтобы в суде у тебя были такие затуманенные глаза, чтобы все гадали, что же, черт возьми, происходило с тобой прошлой ночью.

И его желание сбылось. Тана сидела в суде полусонная, не могла избавиться от мыслей о нем, она опять изголодалась по нему. Казалось, теперь ей всегда будет его не хватать, и во все время судебного заседания она тосковала по нему. Однако слишком важным было выиграть дело, и она постоянно заставляла себя работать без передышки. Суд тянулся до конца мая, и наконец, в первую неделю июня, приговор был вынесен. Все получилось именно так, как она хотела, а пресса, как обычно, восхваляла ее. С течением лет она завоевала репутацию неподкупной, жесткой, последовательной, безжалостной в суде и с блеском ведущей все свои дела. Было приятно видеть такие очерки о себе, а у Гарри чтение их часто вызывало улыбку.

– Я никогда бы не распознал либералку, которую знал и любил, в этих очерках, Тэн! – он широко и довольно улыбнулся.

– Но мы все должны же когда-то повзрослеть, разве нет? Мне уже тридцать один.

– Это не оправдывает твоей жесткости.

– Да я не жесткая, Гарри. Я хорошая, – и она была права. Да он и сам это знал. – Они убили девять женщин и ребенка. Нельзя позволить этим нелюдям ускользнуть. Все наше общество распадается. Кто-то должен делать эту работу.

– Я рад, что это ты, Тэн, а не я, – Гарри похлопал ее по руке. – Я бы валялся без сна ночами, боясь, что они достанут меня в конце концов. – Ему противно было даже говорить так, но иногда он волновался за нее из-за этого. Ее же это, похоже, совсем не беспокоило. – Между прочим, а как дела у Дрю?

– Отлично. На следующей неделе он едет в Нью-Йорк по делу и привезет с собой девочек.

– Когда вы поженитесь?

– Отстань, – она улыбалась. – Да мы даже и не говорили с ним об этом с тех пор, как я погрузилась в свое громкое дело. Фактически я почти не разговаривала с ним.

А когда она рассказала Дрю о своем успехе еще до шумихи в прессе, его голос прозвучал как-то странно:

– О, это здорово!

– Ладно, не возбуждайся, это плохо действует на сердце.

– Ладно уж, – рассмеялся он. – Прости. У меня было еще кое-что на уме.

– И что же?

– Ничего важного.

Но он оставался таким до своего отъезда, еще хуже получился его звонок с Востока, а когда он вернулся из Лос-Анджелеса, то вообще не позвонил ей. Тана уже забеспокоилась, не случилось ли с ним чего-нибудь, стала даже подумывать, не полететь ли ей туда, устроить ему сюрприз и поставить все на нужные рельсы. Все, что им требовалось, – это побыть немного наедине, разобраться во всем. Оба они переработали, ей знакомы были эти признаки. Однажды вечером она посмотрела на часы, раздумывая, успеет ли она на последний рейс, но вместо этого решила позвонить. Всегда можно полететь и завтра, тем более что им предстояло много чего утрясти после ее двухмесячной изматывающей работы. Она набрала номер, который знала наизусть, услышала три гудка и заулыбалась, когда там сняли трубку. Но улыбка тут же исчезла. Ей ответил женский голос:

– Алло?

Тана почувствовала, как сердце у нее останавливается, и сидела целую вечность, уставившись в ночь, затем опомнилась и торопливо положила трубку. Сердце билось толчками, кружилась голова, она потеряла чувство места и времени, ощущая какое-то странное неудобство. Тана не верила в то, что услышала. Может быть, это был не тот номер, говорила она себе, но пока она собиралась с духом, чтобы набрать номер снова, телефон зазвонил, она услышала голос Дрю и внезапно все поняла. Он, должно быть, догадался, что звонила она, и теперь запаниковал. У нее было чувство, что жизнь кончилась.