— Брось, Петя, это цифры, а тут люди. Сироты. Строй. Я тебе даже приказываю — строй! — И опять слёзы и опять обниматься.

— Это дело надо обмыть. Красота такая. Как, Леонид Ильич? — Черненко оглядел народ и повернулся к Брежневу.

— По сто. Не больше. Зубровки принесите. Пётр, мы сейчас в Заречье поедем. Давай с нами.

— Леонид Ильич, я в костюме. И ружья нет.

— Ерунда какая. Миша, помохи товарищу переодеться.

Выбили по стопочке Зубровки.

— Белорусского разлива, — подчеркнул Гречко.

Потом с Мишей ушли в отдельную комнату. Твою!!!! Штук под сотню разных ружей. Правду говорили, что коллекционирует.

— Вот, Пётр …

— Миронович.

— Вот, Пётр Миронович, из этого ряда выбирайте. — Три огромных сейфа. Глаза разбегаются.

Двустволки, вертикалки. На этих резьбы и инкрустации поменьше. Увидел знакомую эмблему Гамо. Потянулся.

— Нет, Пётр Миронович, это воздушка.

Ну, да, у него была такая в той жизни. Между прочим, скорость выстрела будет составлять порядка 360 м/с. Доску дюймовую легко пробивает, а если сухие доски, то и две.

— Вот советую. Ружьё фирмы Вестли Ричардс. Англия. Лондон, — Миша протянул ему оружие. Красивый приклад. Инкрустирован вставочками в виде зверей, — Пойдёмте костюм вам подберём. Мы с вами примерно одного роста. Мой и возьмёте.

Одели, вооружили. Вышли назад к народу. Ковёр уже исчез, основная масса, перебрасываясь словами, толпилась у выхода.

— Вот совсем другое дело, а то приехал тут орденами трясти. Маловато, кстати. Ну, да исправим, — хохотнул Генсек. Уже спокойный, деловой. Вождь.

У Брежнева карабин с оптикой. Прямо, такой, как на ковре. Расселись по УАЗикам, тронулись. Ильич Штелле с собой забрал.

— Ты вообще, как к охоте-то относишься?

— Леонид Ильич, разве это охота?

— А что? А какая? — встрепенулся.

— Вот когда ему охота и ей охота, вот это — ОХОТА!

Грохнули все.

— Ей охота! Запомню! Вот умеешь ты, чёрт эдакий. Ещё есть анекдоты. Люблю их.

— Сидели с Кузьмичем ночью у костра, я его спросил:

— Кто там так кричит на болоте?

— Выпь.

И так я его спрашивал, пока не напился и меня не сморил сон, но Кузьмич так и не сказал, кто же кричал на болоте.

Секундное молчание, а потом опять грохнули. Даже шофёр подключился.

Ещё парочку рассказал. А потом как вырубило. Заснул. Правильно. В двадцать девятый раз этот чёртов синопсис переписывал. Хотя какой синопсис (вспомнил это мудрёное слово), самый настоящий сценарий. В этот раз вроде чекистов обе версии устроили. Теперь ведь ещё итальянского француза уговорить на такой неординарный ход.

Сама охота Петру конкретно не понравилась. Сидели себе на вышках, стрельнули пару раз по кабанам. Что удивительно, настреляли прилично. Брежнев тоже одного косача завалил. Потом дождь зарядил, вообще стало холодно. На обратной дороге Пётр опять уснул. Всё же почти неделю спал урывками.

Вот зачем, вообще, потянуло в шпионские игры. Хотел Чё спасти? Ну, дело хорошее. Символ. Хотел фашистского ублюдка Барбье поймать? Тоже плюсик на карму. Да, ещё если это оттолкнёт Францию ещё дальше от США и чуть приблизит к СССР. Чёрт с ним, хорошее дело. Снять культовый фильм с участием советских актёров, и вообще, на годы задержать Де Сику в стране. Если получится, то тоже хорошо. Ославить ЦРУ на весь мир? Может, поснимают их там всех. А ведь сейчас серьёзные враги в этой супер спецслужбе окапались. Как ни смотри — плюс.

А значит, правильно ввязался. На том свете отоспимся.

После охоты уже переодетому Петру Брежнев лично отрезал килограмма два кабанятины.

— Я за тебя сам деньги внесу, — прогудел чуть захмелевший после Зубровки Ильич.

— Деньги?

— А ты думал. Мы по два рубля десять копеек вносим на счёт охотохозяйства за мясо.

Брежнев платит за мясо собственноручно убитого кабана? Завтра надо начать игру против Горбачёва. Сгноить перестройщика в колхозе убыточном, бригадиром.

P.S.

Рецепт приготовления дикой утки от повара Глухова, потчевавшего ею Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева. И тому очень нравилось.

Ощипать и отварить утку.

Натереть её сливочным маслом, затем сметаной с горчицей, а также специями и травами: чабрецом, базиликом, кардамоном, сельдереем и мускатным орехом. (Работа трудная, но результат вы почувствуете сразу же, как только проглотите первый кусок.)

Посолить.

Опять обмазать сметаной и поставить на умеренный огонь в духовку.

Периодически поливать утку сметаной, до тех пор, пока не образуется хрустящая корочка.

Перед употреблением выпить немного водки по вкусу. Опыт показывает, что лучше всего подходит «Зубровка» белорусского разлива.

— "Лямур пердю" по-французски значит "любовь проходит"…

— Блин, красиво-то как…

За окном настоящая осень, с дождём, с порывами холодного ветра, последние самые цепкие листочки с деревьев обрывающего. Жаль Фурцевой не пришло в её шальную голову в кабинете камин соорудить. Сейчас затопить бы. Разуться, вытянуть ноги, обязательно в толстых вязаных носках, поближе к весёлым язычкам пламени. Сидеть смотреть, на всполохи огня, на сдающиеся, чернеющие в непосильной борьбе с огнём, полешки. И обязательно кот огромный пушистый на коленях. Урчит. Водит ухом. Время от времени когти, чуть выпуская, показать, что на страже. Ты котёнок спи, если что мы им зададим.

— Пётр Миронович, вам барон Бик звонит.

Нет. Нет в мире гармонии. И камина у Фурцевой не было. И не могло быть. У Штирлица могло, а у министра Культуры нет. Беготня и кошмары круглый день. Или это год круглый? А день? Квадратный?

— Соедините, Тамара Филипповна.

— Привьет. Давно не звоньить. В Лиссабоне. Снимаись. Снимайся.

— Снимаюсь.

— Бьен. Снимаююсь. От Мишель привьет.

— И ей привет.

— Пьетер, я нье бандит. Я полицейский! Консультьянт сказаль — нельзья один польицейский. Два. Я и Бельмондо. Он держит Мишель, а я срываюсь юбка. Там на трусельях надпись БИК. Оранж, — на том конце в два голоса прыснули.

— Апельсины? — не понял Пётр.

— Нет, апельсьины. Цвет надпись оранж.

— Понял, надпись «БИК» оранжевого цвета.

— Да, — опять ржут.

— Красиво, наверное, сам бы сорвал юбку, — решил пошутить.

— Ньет. Мишель моей, — прямо рычит.

— Моя, — поправил на автомате.

— Ньет! Моя! — французы горячий народ.

— Твоя, твоя, Я произношение поправил.

— А понимать. Моя. Да, моя.

— Звонишь, то чего, похвастать, что с невесты юбку сорвал? — Бик перевёл на французский, и там опять залились колокольчиком. Повезло парню, такую Анжелику отхватил. Ну, как «парню»? Полтинник, поди.

— Ньет. Получиль письмо с новыми идьеями. Вызвал дизайнер и управляющий. Они говорьят: «Карашо». Дизайнер нравится зубной щьётка с толтой ручкой и пуьирышек. Правильно?

— Пупырышки.

— Бьен. Пупьирышки. И детский щётка с головой Артемон. Будьим делать.

— А с рулеткой что?

— С рульеткой всё.

— Что «все»? — Пётр даже головой замотал, неужели такая замечательная идея не прошла.

— Приньят. Всё. Уже отдать в рабьёт. Очень карашо.

— Фу, слушай Марсель, там нужно с одной стороны нанести сантиметры, а с другой дюймы разделённый на 16 частей, — только сейчас вспомнил бывшую у него рулеточку.

— Ты умньий, Пётр. Я тоже умньий, сам додумал. В Америка продавать без дюйм глюпость.

— Молодец. А что с термометрами?

— Мой бухгалтер ведьёт переговоры с Famar France о производстве пеналов для термометр в виде Мальвины и Буратино. Предварьительно договорьились. По миллиону розовых и голубых. Они хотят коробочки для лекарств. Ти не протьив? — Блин, как сам-то до такой замечательной идеи не додумался.

— Конечно. Подожди. Там ведь ещё есть крупная германская фирма Байер. Можно и с ними поговорить.

— Ми думать одинаков. Уже договорьились о встрьече.