– То есть, вы не проводили вскрытие? – пугающе вкрадчиво осведомился Дерек. Он выдернул из-под стола табуретку, сел и представил, как сейчас выглядят шрамы на спине доктора, оставленные шпицрутенами. Должно быть, выражение его лица стало достаточно красноречивым, потому что физиономия Вернона мигом утратила ерническое выражение, и доктор миролюбиво произнес:

– Я проводил вскрытие, господин старший советник. Разумеется. И оставил по четырем жертвам отчеты, как положено. Но месяц назад какая-то мразь из ортодоксов швырнула в окно архива бутылку с зажигательной смесью… здешние ортодоксы меня не любят, прямо скажу. Полностью выгорел архив и часть прозекторской.

Значит, даже так… Ортодоксы действительно терпеть не могут ученых и врачей, считая, что незачем лезть в человеческие тела и менять в них то, что заложено Господом, но тот, кто швырнул именно эту бутылку, отлично знал, куда и зачем ее надо бросать.

Похоже, у упыря есть хорошие друзья в Эверфорте. Великое это дело – хорошие друзья.

Особенно те, которые обладают дорогими артефактами.

– А еще два трупа? – осведомился Дерек, стараясь не подавать виду, что не поверил ни единому слову про ортодоксов.

– Родители жертв отказались от вскрытия, – сообщил Вернон, и Гресян сразу же закивал и с готовностью подтвердил слова врача:

– Да-да, было такое. Папаша Угрюм прямо сказал: только троньте дочку, я вам кишки на уши намотаю. Мы с ним и связываться не стали.

Кишки на уши. Каков затейник.

– А второе тело?

– А там матушка – ортодокс, – сообщил Вернон. – Сразу вся община поднялась, орали тут на площади весь день. Говорят, раз уж не можете поймать изувера, так хоть честь покойной не трожьте. Ну и камни в руках наготове.

Да, Гресян явно недоговаривал, описывая Эверфорт как тихое и сонное болотце. Это был тот самый тихий омут, в котором водятся особенно зубастые черти.

– Они действительно были обескровлены? – спросил Дерек. Вернон кивнул.

– Я бы сказал, что им спустили кровь, как свиньям.

– В отчетах полиции говорится, что никто из шестерых не кричал, не звал на помощь. Их убили в полночь, а тела нашли только утром, – произнес Дерек. – Вы делали проверку на фармакологию?

– Разумеется, – Вернон вновь утвердительно качнул головой. – Все чисто, они ничем не были одурманены.

– Что ж, – вздохнул Дерек и поднялся с табурета, – благодарю за сотрудничество, доктор Вернон. Всего доброго.

Вернон выдавил из себя улыбку и вернул очки обратно на переносицу.

– Заходите в гости, Дерек. Буду рад.

Лучший городской пекарь, Папаша Угрюм был здоровенным мужичиной, едва не задевавшим потолок лохматой башкой, и на появление Дерека отреагировал скептически скривленной физиономией.

– Это, что ли, ты – следователь? Инквизитор?

– Я, – кивнул Дерек и, не дожидаясь приглашения, опустился на скамью перед прилавком, всем своим видом показывая, что не уйдет, не получив ответов.

Пекарня явно переживала не лучшие времена. Несмотря на прилавок, заставленный лотками со сдобой, тепло печей и умопомрачительный аромат свежей выпечки, было ясно, что пекарь просто плывет по течению, не заботясь о будущем. Пыль в углах и штора, сиротливо свесившая краешек с гардины, говорили об этом в открытую.

– Ты бы валил отсюда, – с нарочитым добродушием посоветовал Угрюм. – Подобру-поздорову. У меня от столичных жопошников тесто скисает.

– Я ищу того, кто надругался над вашей Эммой, – проникновенно сказал Дерек. Движение его руки в следующую секунду было легким и неуловимым: хлебный нож, лежавший на прилавке возле кассы, чиркнул Угрюма по левому плечу и вонзился в стену.

Форменный белый фартук пекаря, обрезанный слева, сиротливо повис на оставшейся лямке. Угрюм оторопело посмотрел на фартук, на нож, а потом перевел взгляд на Дерека.

Это было похоже на то, как рассерженный бык бьет копытом в пыль, готовясь кинуться. Конечно, папаша Угрюм при его комплекции вряд ли перемахнул бы через прилавок, но Дерек полагал, что при надобности эта громадина способна двигаться очень быстро.

– И я не жопошник, – с прежней проникновенностью произнес он. – Я просто меньше ростом, чем вы. Но это не помешает мне найти того, что лишил вас любимой дочери. Сколько было Эмме, шестнадцать? Вышла бы замуж, родила вам внуков… А какой-то ублюдок взял и загубил ее. И вы сейчас не хотите мне помочь. Играете на его поле.

Пекарь хлопнул ладонью по прилавку, и в это время стукнула дверь, и звякнул колокольчик – пришел покупатель. Дерек слегка покосился в его сторону: женщина в шубке. Папаша Угрюм махнул ладонью по лицу и дрогнувшим голосом спросил:

– Проходи, дочка, ты чего хотела-то?

– У вас тут просто такой вкусный запах, на всю улицу, – сказал знакомый голос. Дерек обернулся и увидел Аурику, снимавшую рукавички. – Захотелось чего-нибудь…

Она увидела Дерека и растерянно умолкла, словно эта неожиданная встреча была ей неприятна. Он вздохнул, поднялся со скамьи и сказал:

– Добрый день, дорогая.

Девушка опустила глаза и едва слышно откликнулась:

– Добрый день, Дерек.

Папаша Угрюм, который вытащил из-за прилавка корзину со сдобой, смерил Дерека и Аурику придирчивым взглядом и произнес:

– Вот, дочка, таких завитушек и у королевы не поешь. Ты с ним, что ли?

Он мотнул головой в сторону Дерека.

– Да, – ответила Аурика. – Это мой муж.

– Вот, значит, как… – вздохнул Угрюм. – Вот и Эми моя… эх!

Он махнул рукой и поджал губы, стараясь успокоиться. Его покрасневшее лицо болезненно дрогнуло. Дерек взял Аурику за руку – девушка пришла очень вовремя. Угрюм с удовольствием намял бы бока столичному франту, но ровесница дочери внезапно тронула его до глубины души.

– У нее горница была на втором этаже, – едва слышно произнес Угрюм. – Я-то сам, считай, неграмотный. Ну, имя свое написать могу, прочитать там что-то по складам. А она, голубка моя, всегда была тихая, слабая – к какой работе ее приспособить? Не тесто же месить… Я и говорю ей: Эми, учись. Жизнь вон какая стала, быстрая. Ученый человек всегда дорогу найдет, ученая жена мужу поможет. Книг у нее было – видимо–невидимо, она из столицы выписывала, я на книги никогда денег не жалел. Бывало, сяду вечером после работы, а она мне читает. То сказки, то про животных, то про артефакты эти, прости Господи. Век бы слушал…

Он снова провел ладонью по лицу и, выйдя из-за прилавка, повесил на двери табличку с надписью «Пекарня закрыта». Дерек подумал, что, возможно, эту табличку сделала покойная Эмма – пекарь дотрагивался до картонной полоски с такой осторожностью, словно это была святыня.