Госпожа де Соммьер наставила на него маленький лорнет, украшенный изумрудами, которые удивительно шли к ее зеленым глазам, помолчала несколько секунд и насмешливо ответила:

– Знаете ли вы, что в вашем возрасте опуститься на колено с подносом в руках и ничего не разбить при этом – истинный подвиг? Посмотрим, как вы сумеете подняться! Если вам это удастся, я вас прощу!

Усилие, которое профессор приложил, чтобы занять вертикальное положение, заставило его побагроветь, и он начал опасно покачиваться. И его ноша тоже. Увидев это, План-Крепэн прибежала к нему на помощь, взяла поднос и поставила его на стол.

– Будет жаль, если с этим шампанским что-то случится! – сказала она. – Это «Дом Периньон»!

– Разумеется! Оно заслуживает уважения! Благодарю, кузен!

Оперевшись обеими руками о согнутое колено, Юбер все-таки сумел встать. И тетушка Амели протянула ему руку.

– Заключим мир! – улыбнулась она. – Мы здесь для того, чтобы выяснить, что именно происходит у соседей, а не для того, чтобы воевать друг с другом. Вы согласны с этим, Юбер?

– Не беспокойтесь об этом, Амели! У нас есть, чем отпраздновать несколько перемирий: я купил три ящика шампанского в честь вашего приезда, прекрасные дамы! – сказал он, поднимая свой бокал.

Вечером госпожа де Соммьер, сославшись на усталость после путешествия, удалилась в свою комнату сразу после ужина, постаравшись освободить Мари-Анжелину, сгоравшую от желания устроиться на башне в обществе Корнелиуса, чтобы понаблюдать за виллой Маласпина и ее садами. Маркиза даже отказалась от помощи компаньонки при совершении вечернего туалета, хотя обычно во время поездок План-Крепэн ей помогала. Госпожа де Соммьер хотела остаться одна…

Она разделась, сняла легкий макияж, который себе позволяла, умылась, надела ночную рубашку и пеньюар из светло-голубого тонкого батиста, села перед туалетным столиком, распустила длинные волосы красивого серебристого цвета, долго расчесывала их, потом заплела толстую косу, завязала ее лентой и опустила на грудь. Наконец, она распылила облачко духов с ароматом жасмина, свежим и легким, которым пользовалась ночью.

Когда с вечерним туалетом было покончено, маркиза не стала ложиться в постель, которую приготовила Мари-Анжелина, а погасила свет и вышла на балкон. Она оперлась на перила и начала рассматривать великолепный ночной пейзаж, раскинувшийся у ее ног…

Ночь была теплой, как и тогда, запахи клевера походили на те, что она вдыхала много лет назад. Напротив, на другом берегу озера, поверхность которого ласкал луч луны, тысячами огней сверкал дворец… Он был слишком далеко, поэтому невозможно было расслышать звуки оркестра, но госпоже де Соммьер казалось, будто до нее доносится мелодия давно забытого вальса…

С тех пор прошло сорок лет, но она снова видела мир таким, как будто они только что расстались, пожелав друг другу доброй ночи. В тот вечер в гостинице был бал. Она остановилась там на несколько дней, проездом, в компании нескольких друзей. Они путешествовали, открывая для себя итальянские и швейцарские озера. Лугано был последним этапом перед возвращением в Париж. Праздник был очаровательным. Все веселились… А потом был тот мужчина, поклонившийся ей и пригласивший ее на вальс… Она подняла глаза на незнакомца и заметила в его взгляде столько нежности, что, перебросив через руку в перчатке кружевной шлейф с брызгами кристаллов, она позволила ему увести себя…

Она так и не поняла, какой магией он воспользовался, чтобы она почувствовала себя в его объятиях так хорошо. Ведь маркизу уже нельзя было назвать юной девушкой, оказавшейся на своем первом балу. Ей было около сорока, она уже десять лет вдовела. Да, она всегда обожала танцевать, и кавалеров, привлеченных ее красотой и веселостью, всегда хватало, но то, что она испытала в тот момент, ей было незнакомо. Она даже не обратила внимания на имя этого мужчины, когда он, приглашая ее на танец, представился. Он был англичанин, и глаза у него были такие же зеленые, как и ее собственные. И также блестели.

Молодой? Нет, молодым он уже не был, но он был лучше молодого! Пятидесятилетие посеребрило его виски, оттенив правильные черты лица. Немного грубоватые… Но улыбка была невероятно соблазнительной!

Они станцевали еще один вальс, обменявшись лишь парой слов, выпили в буфете по бокалу шампанского, снова танцевали – дважды! – а потом он вернул ее друзьям, извинившись за то, что похитил, и попрощался. На другой день ему нужно было рано вставать…

Когда он поцеловал ей руку, задержавшись на ней губами чуть дольше, чем требовали приличия, она почувствовала нечто похожее на боль. Исчезло ощущение единства с друзьями, которые от всей души предавались веселью. Поэтому и она ушла с бала.

Маркиза медленно поднялась по лестнице, отказалась от услуг горничной, которая, стоя на пороге спальни, предложила помочь ей раздеться, подошла к туалетному столику… Именно тогда с балкона вошел он, а его почти страдальческое лицо было олицетворением страсти.

– Простите меня, если можете, – прошептал он, – но я должен был прийти! Я так давно жду вас!

Она молча двинулась ему навстречу.

– Я тоже! – выдохнула она, и он заключил ее в объятия…

При воспоминании о той ночь Амели задрожала. Но никто так ничего и не узнал. Все могло бы повториться, потому что он пообещал вернуться, но так и не вернулся. Несколько месяцев спустя она узнала из газет, что сэр Джон Лейтон погиб в Гималаях во время экспедиции…

В тот момент она поняла, что ничего не знала о нем, только имя. Он же знал о ней почти все, потому что написал ей из Дели. В письме было всего несколько строк. Он признавался, что любит ее и, как только вернется, снова придет к ней… Дальше молчание, проходящие чередой годы…

От поднявшегося легкого ветерка старая дама поежилась, но осталась стоять на балконе, опираясь локтями на теплый камень балюстрады и рассматривая пейзаж, который она поклялась больше никогда не видеть. Именно поэтому она долго колебалась, когда План-Крепэн предложила эту поездку в Лугано, чтобы попытаться помочь Альдо заново построить свою жизнь… Затем она испытала какую-то странную радость… Напротив, это было бы замечательно снова окунуться в воспоминания о той волшебной ночи!

Поэтому несколько часов назад, сходя с поезда, она чувствовала себя почти счастливой! Зачем этому глупцу Юберу понадобилось все испортить своими дурными шутками?

Она была готова немедленно уехать, но теперь думала иначе. Возможно, эта прекрасная страна, которая однажды уже спасла Альдо от отчаяния, сможет снова сотворить чудо!

Оставив окно открытым, чтобы сквозь него проникали ароматы ночи, госпожа де Соммьер легла в постель, не зажигая света, и лежала с широко открытыми глазами, пока, далеко за полночь, сон наконец не захватил ее…

Когда в восемь часов утра План-Крепэн вошла в спальню госпожи де Соммьер, освободив Болеслава от подноса с завтраком, старая дама поинтересовалась, как провела ночь ее компаньонка? Ее мрачное лицо резко контрастировало с прекрасным утренним солнцем, которому открытое окно позволило затопить комнату.

– Мы хотя бы хорошо спали? – заботливо спросила Мари-Анжелина, ставя поднос с завтраком в изножье большой кровати.

– Почему «хотя бы»? Вы как будто продолжаете прерванный разговор… С самой собой, должно быть?

Не отвечая, родственница крестоносцев налила в чашку ароматный кофе, добавила сахар, взяла ломтик бриоши, который принялась яростно намазывать маслом, а затем предложила все это маркизе. Но та отказалась:

– Позднее! Когда вы мне расскажете, почему у вас такой вид! Вы плохо спали, повздорили с Юбером, с Болеславом или с ними обоими? О, думаю, я знаю! Мы в сотнях километров от церкви Святого Августина, а поблизости нет ни одного храма?

– Есть две церкви и один монастырь! Я собираюсь обойти их все, чтобы попросить Господа просветить меня…