— Вскоре мне потребуется пища. Я смогу принять облик любого человека, которого когда-то знал; достаточно будет лишь представить его. Приятные черты лица и обходительные манеры — отличное подспорье, чтобы одурачить жертву и застигнуть ее врасплох.

Врикиль многозначительно посмотрел на дверь.

— Я уже говорил, ваше высочество, вскоре мне понадобится пища. Чувствую, что мои силы начинают убывать.

— Вот ты и отправишься на подножный корм, — сказал Дагнарус.

Он бросил врикилю ключ.

— У меня есть для тебя поручение. Когда стемнеет, ты уйдешь отсюда. В самом Виннингэле чтобы и пальцем никого не тронул. У нас достаточно пронырливый начальник городской стражи, и мне не нужны его расспросы. Когда окажешься за городом, можешь делать что угодно.

Врикиль поклонился, показывая, что понял приказ и подчинится ему.

— Куда я должен отправиться, ваше высочество?

— В пределы Дункарги. Кстати, ты можешь ездить верхом? — спросил Дагнарус, удивляясь, как это он упустил из виду столь важную деталь.

— Вначале только надо заворожить лошадь, — ответил врикиль. — Эти твари чуют мою истинную природу и ни за что не подпустят к себе. Но моя магия позволяет заколдовать любую из них и заставить повиноваться мне.

— Прекрасно. Ты поедешь в город Карфакан. Там тебя дожидается один из королевских министров.

Олгаф, прежний король Дункарги, уже умер, не находя себе места от ярости, что Тамарос его переживет. На престол вступил его сын Рейнард — брат королевы Эмилии и родной дядя Дагнаруса. В отличие от отца Рейнард не был мастером плести интриги и вмешиваться в чужие дела. Ему была свойственна холодная расчетливость. Олгаф домогался богатств Виннингэля. Рейнард хотел владеть Виннингэлем.

— Передашь это послание сразу же, как окажешься в Карфакане; не важно, днем или ночью. Если советник короля будет спать, разбудишь его.

Дагнарус подал врикилю свиток. Послание было написано рукой Гарета, но запечатано печатью принца.

— Дождешься ответа и сразу же привезешь его мне. Полагаю, что твоя магия заставит лошадь бежать быстро?

— Он полетит, как ночная тень по земле, ваше высочество. Если лошадь вдруг падет, я без труда найду другую. Я доберусь туда за одну ночь.

— Тогда даю тебе одну ночь.

— Вы забыли, ваше высочество, — перебил его врикиль. — Вначале я должен добыть пищу и поесть.

— А кто тебе мешает? Только не затягивай свое пиршество. Даю тебе ночь на путешествие до Карфакана, час на то, чтобы вручить советнику мое послание и получить его ответ, и следующий день на обратный путь. Буду ждать тебя завтра, под вечер. В Виннингэле не показывайся, а жди меня возле городских ворот. Завтра — день моей Трансфигурации. Когда мы встретимся снова, я уже стану Владыкой.

— Примите мои поздравления, ваше высочество, — сказал врикиль, запихивая послание внутрь пояса, с которого свисал Кровавый нож.

— Окончательное решение еще не принято, но оно почти наверняка будет в мою пользу. Запомни: не уходить отсюда, пока не стемнеет. Примешь обличье одного из магов, это позволит тебе легко выйти за пределы Храма. Вот тебе план, как отсюда выбираться. Еще раз повторяю: в пределах города никого не убивать.

— Как прикажете, ваше высочество, — сказал врикиль. — Мне и самому не терпится убраться отсюда. Время еле тянется, особенно когда нет потребности во сне.

— Поскольку в твоем распоряжении такая бездна времени, учись не тратить его попусту, — заявил принц.

«Бездна времени, — думал Дагнарус, тайком возвращаясь в свою келью. — Сейчас ко мне перешли жизненные силы Шакура. В дальнейшем я заполучу жизненные силы других людей, ибо мне понадобятся новые врикили. Если я создам сорок врикилей, сколько же дополнительных лет жизни я получу? Принимая в расчет унаследованное от отца долголетие, получается — около четырех тысяч лет. А если я и дальше буду создавать врикилей, я смогу без конца черпать жизненные силы. Получается — я стану бессмертным и в то же время сохраню возможность наслаждаться крепким сном!»

Размышления, хотя и исключительно приятные, все же утомили принца, в особенности подсчет дополнительных лет жизни. Поэтому, вернувшись в келью, Дагнарус лег на койку и погрузился в глубокий и безмятежный сон. Однако негромкий стук в стену заставил его мгновенно проснуться.

Дагнарус ждал этого сигнала. Даже во сне принц не забывал, что ждет его, и потому, заслышав стук, моментально стряхнул с себя сон. Соскочив с койки, он поспешно бросился в шкаф, испытывая волнение.

— Ну? — тихо спросил он.

— Голосование состоялось, ваше высочество, — сообщил Гарет, — Вам суждено стать Владыкой.

В детстве Гарет участвовал в торжественном шествии по случаю Трансфигурации Хельмоса. Воспоминания о том дне были для него особенными, ни с чем не сравнимыми, словно сверкающий драгоценный камень в ожерелье из деревянных бус. Как тогда он был возбужден и заворожен скоплением народа, разноцветными нарядами зрителей и всей радостной суетой, царившей в Храме и за его пределами... Сегодня ликующая толпа действовала на него угнетающе, пестрота красок, усиленная ярким светом солнца, раздражала, а шум и крики вызывали головную боль.

Гарету выделили почетное место среди близких Дагнаруса; вместе с Сильвитом он должен был идти перед королем. К несчастью, впереди них оказался Хельмос со своей свитой. Прежде чем занять отведенное ему место, Хельмос пробрался к Гарету и сказал ему несколько добрых слов, потонувших в неожиданном и оглушительном реве толпы. Причиной столь бурного ликования был штандарт Дагнаруса, поднятый над замком. Тем не менее, по выражению лица кронпринца Гарет понял, что Хельмос старается его приободрить и поддержать. Измученный беспокойной и бессонной ночью, отягченный виной пособничества Дагнарусу и попытками повлиять на мнение короля и Совета, Гарет был готов упасть к ногам Хельмоса и заплакать.

Но он не упал, а только поклонился и пробормотал в ответ несколько невразумительных слов, чувствуя, как жаркая кровь приливает к его лицу. Хельмос встревожено посмотрел на него, однако в эту минуту королевский камергер, следивший за порядком передвижения, осторожно взял кронпринца за локоть и учтиво-требовательным тоном попросил его занять свое место, чтобы процессия могла тронуться в путь.

Гарет глубоко вздохнул и тут же подпрыгнул от неожиданности: в его руку больно впились длинные пальцы эльфа.

— Мы участвуем в радостном событии, господин Гарет, — сказал Сильвит, понизив голос, хотя среди такого гама их вряд ли кто-либо мог услышать. — Смотрите веселей!

— Как у вас язык поворачивается говорить такое? Сегодня Дагнарус отправляется на смерть, — терзаемый угрызениями совести, ответил Гарет. — И виноват в этом я.

— Случись такое, виноват в этом будет сам принц. Вы сделали все от вас зависящее, стараясь его удержать, — спокойно парировал Сильвит и добавил: — Нашей жизнью распоряжаются боги, не так ли?

Гарет зло посмотрел на эльфа, думая, что тот шутит или издевается, однако лицо Сильвита было бесстрастным и белым, словно молоко.

— Вы прекрасно знаете, что боги отвернулись от нас с принцем, — негромко ответил Гарет, раздраженный словами Сильвита и расценивший их как беззастенчивое самодовольство. — Те, кто принимает Пустоту, прежде должны обязательно отречься от богов.

— И все же в вечной тьме ночи ярко сияют звезды, — сказал Сильвит.

Поклонившись Гарету, камергер принца отошел, чтобы занять свое место в ряду. Гарету следовало бы сделать то же самое, но он не мог сделать и шага. Слова Сильвита буквально пронзили его. Он похолодел до самых кончиков пальцев. Скорее всего, эльф хотел его успокоить, хотел сказать, что боги наблюдают за Дагнарусом независимо от того, достоин принц их заботы или нет. Однако Гарет понял: у этой блестящей монеты обязательно должна быть и другая, неприглядная сторона. Эта мысль наполнила его ужасом и отвращением.

Королевский камергер уговорами и понуканиями загонял участников шествия на свои места. Появились носилыцики с паланкином королевы. Ее величество то и дело громко кричала на толпившихся вокруг нее фрейлин, которые все делали не так. Среди придворных дам Гарет заметил свою мать. Та выглядела раздраженной и издерганной, но все эти хриплые выкрики королевы и общий гвалт доставляли ей явное удовольствие. Отец Гарета, сраженный приступом подагры, участия в параде не принимал. Замыкал процессию паланкин короля. До сих пор его величество участвовал в подобных церемониях, восседая на лошади, но в этот раз был вынужден изменить традиции. Хотя Тамаросу шел девяностый год, причина была не только в возрасте. Горячо любимая королевская лошадь умерла от старости. Король сказал, что с ее смертью верховая езда для него закончилась.