Нужно было что-то делать, чтобы не подорвать свой авторитет, так опрометчиво отданный на волю судьбы. Я стал тянуть время, давая себе отдохнуть, и не спешил нокаутировать очередного чёрноротика, кося взглядом на группу товарищей, собравшихся на границе круга, ждущих своей очереди вступить в бой.

Там оставалось семь человек, пятеро из которых были обычные молодые негры, а двое — явно побывали не в одной битве. Эти двое были из числа пленных, разбитой армии верховного вождя Уука, и страстно жаждали реванша. Ладно, будет вам, суки, реванш, будет.

Вдоволь погоняв незадачливого воина и отдохнув, я вытолкнул его из круга щитом. Следующих четверых, пользуясь восстановленными силами, я вынудил проиграть, одного за другим. С пятым, я повторил ту же историю для восстановления сил, вяло реагируя на его удары, и неспешно перемещаясь по вытоптанной площадке. Пока он сам не ошибся, нанеся мне быстрый и мощный, но жутко неэффективный, удар. Удар копьём скользнул по щиту, и, чисто машинально, я подтолкнул его плечом, когда он, по инерции, двигался вперёд. Бой закончился немного раньше, чем я восстановил силы.

Время сжалось, заставив сердце работать с удвоенной мощью. Нбенге, прошептали мои губы. Два резких вдоха полной грудью, успокоили моё сердце. Руки крепче схватили верный хопеш, и теснее прижали щит к туловищу. Я был готов, и насмешливо посмотрел на очередного соперника, желавшего реванша.

Я осторожничал, а он — нет, орудуя своим копьём. Удар, ещё удар. Противоход. Удар хопеша о его подставленный щит. Треск проломленной древесины, подсказавшей мне дальнейшее развитие боя. Удар — треск, удар — треск. Его удар, принятый снова на щит. Удар — треск его щита, и треск переломленного копья, от удара хопеша. Мощный пинок ногой, и противник вылетает из круга, приземляясь на пыльную землю.

Остался последний, и самый опасный. Его движения, выдававшие в нём опытного воина, были хорошо продуманы, и несли в себе угрозу. Его прекрасная физическая форма была видна по быстрым ударам дубинкой, которые он делал, словно играючи.

Вторым оружием он избрал метательный нож. Чувство опасности холодной змейкой прошлось по моей коже, напоследок, оплетя ледяным хвостом запястье.

Он осторожничал, и я тоже. Кружа по кругу, мы практически не обменивались ударами, выжидая и ожидая подвоха. Первым не выдержал я, и ударил его хопешем. Медный топор описал круг, но встретил пустоту. Воин ускользнул от удара, выгнувшись под немыслимым углом, и нанёс свой, под который я, еле успев, подставил щит. Мощный удар потряс его, но не принёс никакого вреда.

Дальнейшее походило на своеобразный танец обмена ударами. Щит давал мне явное преимущество, но, я уже устал, а противник был свеж и бодр, и пользовался этим, на все сто процентов.

Я взвинтил темп, противник, с явным удовольствием, поддержал его. Удары сыпались, один за другим. Приняв очередной удар на щит, я не стал делать паузу, а, ускорившись, ударил не по телу противника, а по его дубинке, выбив её из рук.

Дубинка, перевернувшись в воздухе, улетела за пределы ринга. Ярость, смешанная с ненавистью, мелькнула в чёрных глазах моего противника, и его метательный нож нанес удар в мою незащищённую спину, не прикрытую ничем.

Скорее чувствуя, чем наблюдая его удар, я швырнул свой щит на землю, сделав кувырок через себя, оттолкнулся щитом от земли, и, в свою очередь, швырнул свой хопеш. Хопеш звонко встретился с метательным ножом, поднятым в самозащите, и оба орудия полетели на землю.

Негр бросился на меня, с голыми руками. Щит остался лежать на земле. Руки у меня слабые. То ли дело, ноги. Сильный удар в голову противника, и, добавочный, лбом ему в нос, выбросил целый фонтан крови. Резкий удар коленом в живот выбил из него дух. Удар локтём в затылок опрокинул его лицом вниз, на землю ринга. Бой был завершён.

Приветственных криков я уже не слушал, хватало и того шума в голове, что появился у меня под конец боя, да и кровавая пелена перед глазами, не придавала эйфории. Подобрав оружие, я дал знак о завершении соревнований, где я подтвердил свой статус умелого воина, и вождя. Возвращаясь, усталый, обратно, я смотрел в спины довольных, как удавы, воинов.

Как же, почти каждый из них, имел возможность вступить в бой с самим команданте, и, даже, имел шанс победить. Главное, ведь, не победа, а участие, особенно, когда бьёшься с колдуном, и воином Мамбой. И я их понимал.

На следующий день мы приступили к очередным тренировкам. Все сотни, кроме хамелеонов и аспидов, тренировали опытные воины, специально для этого назначенные.

А с этими двумя сотнями, проводил занятия лично я. Ну, как проводил, в части засад и нападений я приводил им успешные примеры, из моей истории, вызывая удивление своими познаниями. Всё остальное они делали сами. Учили друг друга прятаться, сидеть в засаде, и прочее. При этом внимательно прислушивались к моим советам, которыми я старался помочь.

Воинов нужно было только направить в нужную сторону. Дети дикой природы, они чувствовали все нужное, отметая придуманное, или искажённое мною. Варьировали и изменяли, полученные от меня знания, подстраивая их под местную специфику.

Единственное, что они не умели, это стрелять, и ухаживать за оружием. Много, много труда мне стоило обучить их элементарным правилам стрельбы. Они не могли учиться на чужом опыте, только на своём, и только на печальном.

Из десяти винтовок, выделенных для обучения стрельбе, все десять были выведены из строя, как я ни старался следить за ними. У одной заклинил затвор, в другой грязь попала в такие щели, что я не смог очистить патронник, и патрон никак не хотел залезать в ствол. В третьей — разбили приклад, зачем-то используя его, вместо дубинки. Ну, и так далее…

Но, особенно, меня добило зрелище, когда, вроде уже обученный мною, воин, стал старательно вставлять в патронник патрон, от усердия вытащив свой язык, и прижимая его к щеке. Только вот, вставлял он его не пулей в ствол, а гильзой, и упорно продолжал запихивать, не понимая, почему он не лезет.

Минуты две я в шоке смотрел, что он делает. Потом опомнился, и спросил: «Ты что делаешь?»

— Вставляю маленький гром в ствол большого грома.

— Так он же у тебя не вылетит!

— У Накаи всё вылетает, он может вставить что угодно, и кому угодно. И радостно засмеялся… дебил.

— Ну вот, я тебе сейчас и вставлю, кое-что и кое-куда.

Почувствовав неладное, воин не нашёл ничего лучшего, как бросить, и то, и другое, и убежать, от греха подальше, и от моего гнева… Козёл, блин, чёрный. Или нет, не козёл — сайгак…, однорогий. Пся крев.

В результате, научиться стрелять, они — то научились, израсходовав все боеприпасы к французским винтовкам. И, довольно, неплохо. Но, вот ухаживать за оружием, ни хрена.

Что я только не делал, чего только не придумывал, всё бесполезно. Даже печальный случай разрыва ствола винтовки, никого не научил, кроме пострадавшего. Все остальные продолжали также стрелять, но отказывались чистить оружие, под разными надуманными предлогами. Либо соглашались, а потом обманывали,… сволочи чёрные.

К концу занятий я имел кучу неисправных французских винтовок, которые принёс в жертву прогрессу. Из пятидесяти четырёх, исправных осталось всего лишь двадцать девять. Ужас просто. Я не знал, что делать, и как приучить придурковатых детей природы ухаживать за оружием.

Самое обидное, что у них были даже кожаные чехлы для наконечников копий. Один из них красовался на моём копье, когда я брал его в дальний поход. А вот винтовка, по их мнению, была колдовством, а колдовство, в отличие от старого, доброго, холодного оружия, не нуждается в уходе и защите.

Уже почти отчаявшись, я, наконец, додумался до простого и очевидного решения, и, собрав всех стрелков, начал им объяснять.

— Винтовка — это живое существо, и, как всякое живое существо, она любит поесть. Но, у неё нет рук, поэтому, метать огонь постоянно, она не может. Потому что… что? Правильно, она устаёт, и хочет кушать. А глотка забита сажей.