— Просто это у вас…

— У нас просто! Дмитрий Николаевич! — обратился он к вошедшему в кабинет референту. — Организуйте, пожалуйста, нам с Львом Лазаревичем чаек!

— Revenons a nos moutons[62], — сказал Кравцов, когда за референтом закрылась дверь. — Вы ведь знаете французский?

— Да.

— Вот и хорошо. В уничтожении товарища Краснощекова, — Макс специально выделил слово "товарищ", — заинтересованы некоторые видные деятели партии. Например, Валериан Владимирович Куйбышев. И я могу объяснить вам, почему. Во-первых, он "не наш". Социал-демократ? Несомненно. Но вот настоящий ли он большевик, многие сомневаются. Его биография раздражает: ведь он в социал-демократическом движении не меньше чем Сталин или Бухарин, хотя в ВКП(б) вступил только в семнадцатом. Он бывший глава государства, да и теперь, по-умному, должен был бы быть среди вождей. Но главное то, во что Краснощеков верит. Он ведь и в ДВР пытался внедрить — и небезуспешно — американскую экономическую модель, и сейчас выступает за НЭП. В контексте борьбы левой оппозиции против Новой Экономической Политики, уничтожение Краснощекова, как знаковой фигуры приобретает особое значение. Вы следите за ходом моей мысли?

— Да, — кивнул Никольский.

— Если вы доложите на Политбюро, что Краснощеков не виновен, ни Сталин, ни Каменев довольны не будут, а Крыленко вас не поддержит. Поддержу я. Если же вы сломаетесь и пойдете на поводу у "некоторых заинтересованных лиц", я положу на стол Политбюро свое собственное "дело Краснощекова" и в качестве превентивной меры размажу вас так, что, если даже Краснощекова посадят, сидеть будете вместе с ним. За фальсификацию следственных материалов. Dixi![63] Слушаю вас.

* * *

— Таким образом, — Кравцов мысленно перекрестился, но лицом не дрогнул. — Дело Краснощекова следует считать грубо сфабрикованной провокацией, имеющей целью компрометацию видного революционера и одного из крупнейших наших деятелей на экономической ниве. Мне, как члену Центрального Комитета, представляется, что вопрос этот можно и должно вынести на рассмотрение партийного съезда. Нет сомнения, что Новая Экономическая Политика принесла стране не только благо, разрешив сложившийся в Республике и грозящий самому продолжению Революции кризис, но и создала условия, в которых нестойкие, идейно невыдержанные товарищи идут, и будут идти на корыстные преступления. Эту правду мы от членов партии скрывать не можем и не должны. Но у нас есть ОГПУ, Органы юстиции, Военконтроль, наконец, если речь идет о Красной Армии, чтобы бороться с взяточничеством, растратами и иными экономическими преступлениями. Эту борьбу, однако, не следует превращать в кампанию, и тем более, не должны пострадать в ней невинные…

"Ну, вот я и заработал себе врага… и не одного".

Ни Сталин, ни Куйбышев, ни Дзержинский содержанием его речи довольны, по-видимому, не были. Но против связки Ленин — Троцкий выступить побоялись. Впрочем, прошло совсем немного времени, и они припомнили Кравцову его активизм. Он об этом, однако, отнюдь не жалел. Сделал доброе дело, — спас хорошего человека — и политику, которую считал верной, спас от одной из первых попыток ее дезавуировать…

Глава 9. Жаркое лето двадцать пятого

1.

Автомобиль пропылил по избитому телегами проселку, свернул на совсем уж ничтожную дорожку, поросшую клочьями травы, бурьяном да крапивой, отчаянно петляющую среди встающих все плотнее деревьев, и въехал в лес. Впрочем, не чащоба, какая-нибудь! Две минуты тарахтения мотора среди зеленоватого полусвета, пронизанного тут и там золотыми лучами, и они выбрались на берег реки.

— Нравится? — Бубнов вылез из машины, оправил рубаху под ремнем, повел плечами. — Хорошо!

— Неплохо, — хмыкнул в ответ Кравцов.

Он не относился к числу тех русских интеллигентов, кто впадает в раж, едва попав на лоно природы. Более того, он ее — природу эту во всех ее видах и проявления — после восьми лет войны на дух не переносил. Он родился в городе, вырос в Петербурге среди гранита и мостового камня, и если что и предпочитал суровой строгости Северной Столицы, так это милую бестолковицу итальянских городов, проникнутую токами истории и отмеченную аурой любви, тайны и красоты.

Макс оглядел берег, небыструю воду, струившуюся из ниоткуда в никуда, и, вытащив из кармана кисет, стал набивать трубку.

— Вопрос о кооптации тебя в ЦК практически решен. На следующем пленуме и проголосуем. — Бубнов неодобрительно глянул на трубку — мол, стоит ли пакостить табачным дымом эдакую благодать? — но промолчал.

— Проголосуете, буду, — пожал плечами Кравцов.

— Да, ты, братец, никак не доволен? — улыбнулся начальник Политуправления РККА.

— Окстись, Андрей! — по-сталински взмахнул трубкой Макс. — Я что карьерист, какой, чтобы такому делу радоваться? Работы больше станет, ответственности…

— Прав.

— Намекаешь?

— Интересуюсь.

— Спрашивай, — предложил Макс, закуривая.

С Андреем Бубновым они совершенно неожиданно сошлись и подружились на Украине. И встречались, вроде бы, нечасто, и общались не подолгу, а все равно взаимная симпатия была очевидна. На "ты" перешли сразу, и с тех пор никогда в разговорах не ходили вокруг да около. Спрашивали один другого напрямую, и отвечали друг другу точно так же.

— Твоя позиция в дискуссии о централизации экономики?

— Андрей, нам пока нечего особенно централизовывать. — Макс пыхнул трубкой, еще раз поглядел на воду и перевел взгляд на Бубнова. — Да и эффективность наших — советских — "предпринимателей" оставляет желать лучшего. Ты знаешь, за что меня в двадцать третьем поперли?

— За то, что товарищ Троцкий тебя открыто поддержал. Ты, брат, слишком близко к его платформе стоял.

— Ну, если так, то скорее уж Ленин меня тогда поддерживал. Как Владимир Ильич слег окончательно, так и поехало… — вздохнул Макс, вспоминая то время. — Но конкретно, мне Куйбышев дело Краснощекова простить не мог. И понимаешь, я все удивлялся, никак уразуметь не мог, что же он так взъелся на Краснощекова, а заодно и на меня? Ну, лопнуло дело. Ну, оказался человек невиновен. Ну, пусть даже ослабило это компанию против "стяжателей", что с того? А потом разобрался. Это же целая философия, и не на пустом месте, заметь, выросшая. Обвинения против Краснощекова инициировались теми же самыми людьми из Наркомфина, что "ушли" его в свое время с должности замнаркома. Они да Госбанк, вот откуда там ножки росли. А дело-то простое, как кавун! Промбанк Александра Михайловича за счет гибкости кредитования привлекал огромные капиталы. Из Америки доллары рекой текли. Эффективность налицо! Внутренние затраты минимальные, нахлебников, почитай, и нет. А в Госбанке? Это, Андрей, называется плохим капиталистическим словом "конкуренция". Только наши товарищи решили соревнований не устраивать, а просто убрать конкурента с дороги, и все. Так проще, но, с другой стороны, они исключительно искренние люди. Они так видят ситуацию. И Куйбышев видит то, что видит: успешная работа Краснощекова — это реклама капиталистических методов хозяйствования, американской модели, и нож острый для противников НЭПа. Просто удар в спину Революции и ее идеалам, понимаешь!

— Допустим, — спокойно кивнул Бубнов. — Пусть так. Но индустриализацию нам руками нэпманов не провести, это тоже факт, или я чего-то не понимаю?

— Да все ты правильно понимаешь, — усмехнулся Кравцов. — И я, заметь, с тобой не спорю. Не будут нэпманы проводить нам индустриализацию, сами не будут. Но прими в расчет и другое. За сохранение НЭПа — пусть и в урезанном виде — выступает не только Троцкий, которому сейчас — по уму — следовало бы о судьбах мировой революции радеть, а не о выпечке калачей в Пензе, но и Рыков! Рыков тоже за, потому что одно другому не помеха, если в крайности не впадать. На самом деле мы с помощью НЭПа решили проблему товарного голода. Концессионеры вместе с нэпманами, худо бедно, поднимают из могилы местную промышленность, крестьяне сдают хлеб по государственным закупочным ценам, имея возможность продавать излишки на рынке. Развивается внутренний рынок, почти восстановилась обескровленная войной и Революцией деревня. Кооперация опять же…