Оказаться на свободе спустя шесть лет! Снова обрести дар жизни! Я и сегодня вижу себя стоящим на огромной лестнице Потсдамского вокзала в Берлине и с интересом смотрящим на суету Потсдамской площади. Так я долго стоял, пока, наконец, ко мне не обратился один господин, спросивший меня, куда мне нужно. Должно быть, я дико взглянул на него и пробормотал что-то глупое, потому что он тут же удалился. Для меня не существовало этого движения вокруг, я чувствовал себя кинозрителем. Это освобождение произошло слишком внезапно и неожиданно, и всё вокруг меня было таким неожиданным, слишком чужим!

Одна берлинская семья дала мне телеграмму, которой пригласила к себе. Хотя я хорошо знаю Берлин и легко нашел нужную квартиру, на первых порах мне пришлось нелегко. В первые дни меня всегда кто-нибудь сопровождал, когда я осмеливался выйти на улицу, потому что я не замечал дорожные указатели, не замечал опасностей, связанных с оживленным уличным движением. Желая сделать для меня что-нибудь хорошее, меня таскали на кинофильмы, в театры, на всевозможные мероприятия, в общество — короче, в места, которые житель большого города считает необходимыми. Теперь это обрушивалось на меня со всех сторон, и хорошего стало слишком много. Я же был совершенно раздавлен этим и мечтал о покое. Я хотел как можно скорее сбежать от шума, спешки и суеты большого города. Вон из него — в село. Спустя десять дней я покинул Берлин, чтобы занять место сельскохозяйственного служащего. Приглашений совместно отдохнуть у меня еще оставалось много. Но я хотел работать. Отдыхал я и без того достаточно долго.

Планы, выполнением которых меня хотели осчастливить дружественные семейства и товарищи, были многочисленными и разнообразными. Все хотели помочь мне, обеспечить мое существование, облегчить мой переход к нормальной жизни. Я должен был ехать в Восточную Африку, в Мексику, в Бразилию, в Парагвай, в Соединенные Штаты. И все это — с самыми лучшими намерениями, с тем, чтобы удалить меня от Германии, с тем, чтобы я не ввязался снова в политическую борьбу крайне правых.

Однако другие, прежде всего мои старые товарищи, непременно хотели видеть меня в первых рядах боевой организации НСДАП.

Я отклонил предложения обоего рода. Хотя я был членом партии с 1922 года[28] и разделял ее убеждения, я решительно отвергал массовую пропаганду, спекуляцию на благополучии масс, обращение к их низким инстинктам, и даже их тон. В 1918–1922 я хорошо узнал «массу»! Правда, я хотел остаться членом партии, но не получая какой-либо партийной должности и не вступая в низовую организацию. Я предпочитал другое. Ехать за границу я не хотел тоже. Я хотел остаться в Германии и участвовать в строительстве новой жизни. Участвовать, имея долгосрочную перспективу — я хотел осесть на земле!

Долгие годы уединения в тюремной камере привели меня к осознанию следующего:

Для меня существовала только одна цель, ради которой стоило работать, сражаться — единоличное крестьянское хозяйство и большая здоровая семья. Это должно было стать содержанием моей жизни, целью моей жизни.

Сразу после моего освобождения из тюрьмы я установил связь с «Артаманен».

Об этом союзе и его цели мне стало известно во время моего заключения из литературы, и я тщательно занялся им. Это было общество молодых, национально сознательных людей, юношей и девушек, выходцев из молодежных движений всех национально ориентированных партийных направлений, которые желали вырваться из нездоровой, разрушительной и поверхностной жизни городов, особенно больших городов, и обратиться к здоровому, суровому и естественному образу жизни на селе. Они отвергали алкоголь и никотин, и вообще всё, что не служило здоровому развитию духа и тела. А кроме того, они желали вернуться на этих принципах к земле, к жизненным источникам немецкого народа, в здоровое крестьянское поселение.

Таким был и мой путь — эту цель я давно искал. Я отказался от места сельскохозяйственного служащего и влился в сообщество единомышленников. Я порвал все связи с прежними товарищами, со знакомыми и дружественными семействами, потому что они, в силу своего мировоззрения, не понимали моего шага, и потому что я хотел начать свою новую жизнь без помех.

Уже в первые дни я познакомился со своей будущей женой, воодушевленной теми же идеалами, которая вместе со своим братом нашла путь к «Артаманен».

С первого же взгляда мы поняли, что представляем вместе одно существо. Созвучие нашего доверия и понимания было таким, будто мы с юности жили вместе. Наши мировоззрения во всех областях были одинаковыми. Мы соглашались друг с другом во всем. Я нашел ту женщину, о которой тосковал в долгие годы одиночества. Все годы нашей совместной жизни вплоть до нынешнего дня это внутреннее созвучие мы пронесли через счастье и несчастье, через все внешние воздействия, и его не могли поколебать случайности. Только одно было и осталось моей постоянной печалью: с тем, что затрагивало меня больнее всего, я должен был справляться в одиночку, не смея рассказать о нем ей.

Мы поженились, как только это стало возможным[29], чтобы поскорее приступить к совместной суровой жизни, которую мы выбрали добровольно, повинуясь своим убеждениям. Мы ясно видели долгий, тяжелый, многотрудный путь к нашей цели. Ничто не должно было отвратить нас от него. Наша жизнь в течение последующих пяти лет воистину не была легкой, но никакие трудности не могли лишить нас присутствия духа. Мы были счастливы и довольны, когда своим примером, своим воспитанием могли приобщить к своей идее новых верующих.

Три наших ребенка уже родились — для нового утра, для нового будущего. Вскоре нам должны были выделить участок земли. Но всё вышло по-другому! Приглашение Гиммлера в июне 1934 вступить в кадровые СС отвратило меня от нашего прежнего, столь надежного и целенаправленного проходившегося пути[30].

Долго, долго не мог я прийти к решению. Это противоречило моим привычкам. Но соблазн снова стать солдатом был силен. Сильнее, чем сомнения моей жены в том, что эта профессия внутренне удовлетворит меня. Но она согласилась с этим, когда увидела, насколько сильным было мое желание снова стать солдатом.

Надеясь на предстоящие повышения по службе и связанные с этим финансовые выгоды, я смирился с мыслью о том, что должен свернуть с нашего прежнего пути, оставаясь при этом приверженцем прежней цели нашей жизни. Эта цель — крестьянская усадьба как родина, родное гнездо для нас и наших детей — всегда имелась нами в виду, в том числе и в последующие годы. От нее мы не отказывались никогда. Я собирался уйти после войны с действительной службы и создать усадьбу.

После долгих колебаний и сомнений я решился перейти на кадровую службу в СС. Сегодня я глубоко сожалею о том, что сошел с прежнего пути. Моя жизнь, жизнь моей семьи потекла бы по другому руслу, хотя и сегодня мы не имели бы ни своего дома, ни своей усадьбы. Годы, проведенные в трудах, дающих внутренний мир, оказались бы очень ценными. Но кто бы смог предугадать ход связанных друг с другом человеческих судеб? Что верно, что неверно?

Меня не беспокоило то, что у предложения Гиммлера [вступить] в кадровые СС[31], в охранную часть концентрационного лагеря, оказалось такое дополнение, как концентрационный лагерь. Это понятие было для меня чуждым. Я просто не мог его осознать. В Померании мы жили уединенно, и там едва ли можно было услышать что-то о КЛ.

Я представлял только жизнь кадрового солдата, военную жизнь.