— Интересно, кто это и как он сюда пробрался? Тут же дом собран на века? — Светя фонариком, зашел в горницу Ленька. Глянув в красный угол, перекрестился на старые иконы. Не сказать, что он так уж сильно верующий, но в этом доме не помешает.

Вошедшие следом за ним Ромка и Денисов повторили его действо, да и док Хагри тоже обмахнул себя пятерней на католический манер.

Четыре фонаря пробежались по стенам, лавкам, сундукам и остановились на толстой то ли книге, то ли тетради, которая лежала на столе, покрытая пушистым пыльным ковром.

— Так, что тут у нас? — Панфилов аккуратно смахнул пыль с кожаного переплета, подождал, пока Денисов и Хагри не снимут все на свои камеры (оба ученых, как только вышли на поляну около деревни, снимали все на видеокамеры практически беспрестанно), и взял в руки все-таки толстую тетрадь.

— «Мною, Везенским Аркадием Геннадиевичем, в год 1907 от Рождества Христова в день третий апреля месяца сей дневник начат…», — с трудом продравшись через «яти» и «еры», прочел Ленька и захлопнул свидетельство ушедшей эпохи, взметнув этим немалое облако пыли. — О, тут еще конверт, запечатанный. — Леонид взял со стола, покрутил в руках залитый сургучом, как в старых фильмах, пакет и вложил его в дневник Вяземского, кем бы он не был. — Так, досматриваем сундуки, поглядим ящики в сенях, и обратно в лагерь. Хватит тут шарахаться, оставим это поисковикам из Форта.

Короткий осмотр сундуков и шкафов много не дал. Кой-какая одежда, посуда, небедная, прямо надо сказать, настоящий антиквариат. Книги, старые, восемнадцатого-девятнадцатого веков выпуска, в солидных переплетах. Денисов, углядевший их, встал на дыбы и заявил, что никому их не отдаст и готов выплатить стоимость находки.

— Кому выплатить, проф? Пока упаковывайте, раз понравились, в лагере разберемся насчет хабара. — Ленька поднял крышку одного из ящиков в сенях и удивленно присвистнул. — Док, похоже, я не стану у вас покупать винчестер. Тут их на всех нас хватит. — После чего вытащил из длинного ящика отлично сохранившуюся старую винтовку и, хоть и с трудом, но передернул рычаговый затвор.

В трех других ящиках оказался пулемет Гочкиса, для него же станок, длинные жестяные обоймы и патроны. Но патроны были, судя по всему, японские, если судить по иероглифам на упаковке.

— Гражданская война во всей красе, — хмыкнул Климов, вытаскивая на свет белый ящик с пулеметом. — Лень, что с этой машинкой делать будем?

— Оставим поисковикам, нам-то она для чего? Ради сувениров винтовки сгодятся, да книги. Еще самовар надо прихватить, да пару котлов не помешает, если найдем нормальные. Интересно, почему так много вещей не вывезли? — Ленька поглядел на вышедших из дома, жутко перепачканных пылью и заплетенных паутиной дока и профессора. Тех нелегкая понесла на чердак, проверить, что там есть. Но ничего путного не нашли. — Хотя…

Ленька подошел к покосившемуся старому сараю. Посветив в проем, образовавшийся от выпавшей створки, усмехнулся. В сарае кроме всякой всячины вроде старой жатки стояли и три телеги.

— Похоже, только на конях уходили и пехом. Хотя, дорог нет, броды неизвестны, может и правильно.

— Ну почему, пару фургонов могли и взять, — подал голос док Хагри, оторвавшийся от одной из старых книг. Похоже, они с профессором их делить будут. — Многого не хватает, нет больших котлов, почти нет посуды, ящики, которые на полу, наполовину пусты. Это оружие, непонятно почему оставили.

— Это как раз понятно, док. Пулемет есть и винтовки есть, а патронов к ним нет. Пулемет под французский патрон, винтовки под американский, вот сами поглядите, — Леонид поднес винчестер Хагри под нос. — А патроны под японский калибр. Лишний груз, толку от которого прямо сейчас нет. Хотя, насчет телег… Я не видел зерна, а лари в сенях стоят пустые. Да и остальных продуктов нет.

— Самовар только в качестве сувенира можно использовать, Лень, — заявил Климов, который рассматривал эту позеленевшую от времени, солидную и пузатую машину для кипячения. — Дырявый, а жалко.

— Ну, так оставь его здесь. — Панфилов взялся за рацию и вызвал группу. — Искатели — Дорожнику. Общий сбор через пять минут около церкви. Прием.

Выслушав подтверждение от остальных, Ленька, Климов и остальные навьючились американскими винтовками (ровно двадцать штук, похоже, просто свалили в подходящий ящик, ладно хоть смазаны были добротно) и двинулись к точке сбора.

Косоротов, Хиггинс и Ким уже поджидали их, тоже с непустыми руками. У Кима за плечами было какое-то охотничье ружье, Хиггинс положил около ног старый патефон, с огромным раструбом. А Косоротов… Ленька едва сдержался, чтобы не заржать. У Косоротова был самовар, еще здоровее, чем тот, который оставили во дворе Ленька с Климовым. И этот агрегат горделиво зеленел медным боком, важно стоя на узорчатом основании на короткой траве старой дороги.

— Ну вот, набрали сувениров, — расхохотался Роман, глядя на эту живописную композицию. Или инсталляцию, Ленька не знал, как правильно. Может, вообще перфоманс.

— Сами-то, — довольно усмехнулся Косоротов. — Тут, похоже, доктор жил, наш фершал у него всяких клизм набрал древних. Ну а мы с Майклом, вон, музыку взяли и самовар. Я давно такой ищу, капитальный. А у нас их практически нет. Представляешь, Лень? И не делает никто, мол, невыгодно.

— Ладно, пошли до лагеря. — Ленька поправил ремни винтовок, поглядел на свою сумку, куда он уложил дневник и пакет, и решительно потопал в сторону просеки, которую они проложили в зарослях бурьяна. Надо еще с Москвой и Фортом связываться, отчитаться о разведке. И наверное, экспедиция не станет ждать поисковиков из Форта. Эта аномалия простояла почти сотню земных годов — продержится еще несколько дней. Или не продержится, но тут от Леньки уже ничего не зависит.

— Да, товарищ комендант. Белогвардейцы и оставшиеся в живых жители села покинули Звонарево и ушли искать других людей. Семнадцатого марта девятнадцатого года, по старому стилю. Да, село Звонарево Мариинскаго уезда Томской губернии. Есть, продолжать следование по основному маршруту, не дожидаясь группы поисковиков. — Ленька отодвинулся от микрофона на гибкой стойке и встал, потягиваясь. — Ну вот, завтра в путь. Ксюх, ты чего?

Радистка вытерла мокрые глаза и шмыгнула носом.

— Жалко их, всех жалко. Такой мальчик был, хороший, восторженный. Как он радовался, когда первый раз аэроплан увидел. А потом… война, революции, гражданская. Кровь, грязь, из восторженного юноши палач вырос. Вон, Лень, смотри. «Вчера около Энского разъезда частью постреляли и частью взяли в плен сотню краснопузых. После допросов казаки заставили их копать могилы и порубали шашками…» Страшно, Лень, и жалко их до ужаса.

— М-да… Ксюш, этого уже не поправить. — Ленька поглядел на вскрытый им пакет.

В нем командир колчаковцев, этот самый Везенский, уже штабс-капитан, кратко описывал, как они попали в этот мир и Христом-богом заклинал нашедшего этот конверт отписать его матери, проживающей в Москве. Мол, служил святой России честью и правдой.

Только жуткая эта правда была, под конец. Панфилов слышал о красном и белом терроре, но что такое творили белые, он не предполагал. Впрочем, не он им судья. Не он. Да и предвзят он, прямо скажем, у него-то, прадеды за красных воевали. Ну, кроме одного, тот по железнодорожной линии всю жизнь служил. Возил то белых, то красных, то зеленых. Красных чаще, в конце концов, на красном бронепоезде и закончил гражданскую, начальником паровозной бригады. Потом служил по железнодорожному ведомству, строил ТуркСиб, ремонтировали пути во время Великой Отечественной, уже командиром желдорбата. Ха, и Ленька тоже на прокладке чугунки поработал, даже позывной получил в разведотделе — Дорожник.