— Они на фронте? Идет контрнаступление?

— Александра, то, что я не стал допрашивать вас, не означает, что вы можете допрашивать меня. Не злоупотребляйте моим к вам расположением. Обопритесь на мою руку. Вот так. Нет, еще раз упасть и разбить себе голову я вам не позволю. Это будет означать, что вы повторяетесь и становитесь скучной, не надо так. Возьмите папиросу лучше.

Не хотелось уже даже курить. Саша сделала две затяжки, закашлялась и уронила папиросу на пол.

Машина стояла во дворе аккурат на том месте, где Сашу избили по приезду. Вершинин сел рядом с Сашей на заднем сидении и приказал шоферу трогаться.

На центральном проспекте было нарядно и людно. Вон бабы чешут языками у колодца. Дети играют со щенком. Паренек, энергично жестикулируя, рассказывает что-то девушке, и она заливисто смеется. Гимназисты бегут, размахивая портфелями. По другой стороне улицы идут, держась под руки, две барышни в шляпках, каблучки цокают по мостовой. Похоже, здесь разделены пространства для простонародья и чистой публики. В городском парке играет оркестр, крутится карусель с лошадками.

Мирная жизнь. Саша так давно не видела мирной жизни.

Впрочем, и военных на улицах хватало.

Массивные железные ворота. Охрана. Высокий, окованный шипами забор. Сбежать будет непросто.

— В ОГП применяют наркотики, — негромко сказал Вершинин. — При допросах… и для других целей. Никому там не верьте, даже себе. Если вы продержитесь какое-то время, мы, быть может, еще свидимся.

Глава 20

Полковой комиссар Александра Гинзбург

Июнь 1919 года

— Это скверный сон, моя бедная Суламифь, — шептала Саше сестра. — Твои чувства предадут тебя. Твое сознание предаст тебя. Твоя воля предаст тебя. Не верь никому, и более всех себе не верь.

— Я пить очень хочу…

— Разумеется. Вот вода, пейте. Понемногу, осторожно…

Стакан к ее губам поднесла женщина. Не Юдифь, конечно.

Саша закрыла глаза. Кто это и что происходит, ее не заинтересовало.

Единственное, что имело теперь значение — боль ушла. Боли больше не было.

Однажды Саша посетила по случаю роскошную турецкую баню с небольшим теплым бассейном. После парилки можно было лежать на поверхности воды, не прикладывая никаких усилий, не двигаясь, ни о чем не беспокоясь. Так же она чувствовала себя теперь. Ничего не болело. Ничего не тяготило. Ничего не тревожило. Совсем недавно было иначе, но если ей удастся сохранить эту безмятежность, боль, страх и сомнения не вернутся. Может, даже никогда не вернутся.

— Вам нечего бояться и не о чем тревожиться, — подтвердила женщина, словно услышав Сашины мысли. — С вами происходили ужасные вещи, но все это можно оставить в прошлом. Доктор вколол вам морфий и наложил швы. Ничего непоправимого не случилось. Вы восстановитесь — и лицо, и тело. Разве что несколько шрамов останется. А пока вам нельзя вставать с постели. Я — сестра милосердия. Меня зовут Вера Александровна Щербатова.

— Щербатова? — эта фамилия показалась важной, Саша вынырнула из дремы. — Вы жена ему?

— Кузина. Двоюродная сестра, — пояснила Вера. — Саша… могу я обращаться к вам запросто, по имени? Андрей так вас называет. Он много о вас рассказывал. Беспокоился за вас, разыскивал вас всюду.

— Зачем? — спросила Саша. Не то чтоб ей было интересно, это просто показалось вежливым.

Вера носила форму сестры милосердия, но не такую, какую Саша видела прежде. Другую, без красного креста. И еще Вера была очень красивой женщиной. Яркое, четко очерченное лицо, высокие скулы, темные глаза. Пахло от нее духами, каких медсестры не используют. Это запах прекрасных экзотических цветов, медленно тлеющих под полуденным солнцем.

— Я все расскажу. Но сперва вам надо поесть. Давайте я помогу вам сесть… вот так. Проверим, можете ли вы держать ложку. Превосходно.

Еда была теплая и сладкая.

— У вас такие красивые волосы, — мягко говорила Вера. — Доктор хотел срезать их. Из соображений гигиены. Я не позволила. Пришлось только сбрить немного вокруг раны, чтоб наложить шов. Но если вы станете зачесывать их назад, а не на пробор, будет совсем незаметно. Кровь я вымыла и вычесала.

Снявши голову по волосам не плачут, вспомнила Саша. Это именно то, что она делает. Мысль показалась ужасно смешной.

Осторожно потрогала затылок. Шов действительно наложили очень аккуратно. Однако даже это небольшое движение отняло почти все силы.

Комната, куда ее поместили, скорее напоминала средней руки больничную палату, чем камеру. Кровать застелена накрахмаленным бельем. Стол, пара стульев. Лампа накаливания под белым абажуром. Окно, разумеется, небольшое и зарешечено.

— Теперь вам лучше лечь. Вы еще слабы после наркоза, — сказала Вера. — Я обещала рассказать вам про Андрея.

Саша с некоторым усилием припомнила, кто такой Андрей и почему ей надо что-то о нем знать.

— Андрей благодарен вам за то, что вы для него сделали. Вы ведь спасли ему жизнь каким-то образом. Хоть не должны были. Но вы причиняли много зла другим людям и себе. Потому Андрей искал вас, чтоб спасти от себя самой. И вот теперь вы здесь, под его защитой.

— Это хорошо, — сказала Саша. — Это в точности так, как в моих снах.

— Андрей тоже снится вам? — спросила Вера обеспокоенно.

Саша кивнула.

— Ладно… — Вера, кажется, чуть растерялась, но продолжила говорить. — Если вы будете вести себя разумно, с вами никогда больше не случится ничего дурного. Вот, выпейте, это поможет вам.

Отвар в стакане был густым из-за концентрации сахара, но даже такая сладость не могла скрыть, насколько сам напиток горький. Настоящего чая давно ни у кого не было, заваривали любые травы и листья, иногда чуть ли не просто сено. При болезнях из-за недостатка медикаментов лечились народными средствами, потому о вкусе разнообразных настоев растений Саша знала намного больше, чем ей хотелось. Но такого не пробовала никогда. Вкус просто кричал, что принимать это вещество внутрь нельзя ни при каких обстоятельствах.

Но она выпила. Так было проще.

— Превосходно, — сказала Вера. — Теперь я буду задавать вопросы. Отвечайте, когда и как сможете. Я знаю, что вы владеете месмерическими техниками, гипнозом. Расскажите, где и как вы этому научились?

— О, в разных местах, везде понемногу. В Петрограде были салоны, я как-то попала в один. У меня сразу обнаружились способности, и меня охотно стали приглашать. Там не то чтоб кто-то чему-то учил… скорее, разные люди практиковались вместе, — Саша старательно назвала все имена и адреса, какие только смогла вспомнить. — Но едва ли все это сейчас действует, — добавила она виновато. — Столько всего случилось, всем стало не до салонов. А учитель у меня был один, это Глеб Иванович Бокий.

Саша ощутила прилив энергии, даже приподнялась в подушках. Говорить стало чрезвычайно легко, даже необходимо; рассказать этой чудесной женщине все, что она хочет знать, сделалось неодолимой потребностью. На каком-то уровне Саша понимала, что происходящее — допрос под наркотиками и она должна сопротивляться. Но это были плохие мысли, они вызывали тревогу и могли вернуть боль, потому она их отбрасывала. Она не так уж сильно поглупела, просто теперь ее ум работал иначе. Чтоб все было хорошо, нужно было делать все, что ей говорят — и как можно лучше; вот так просто.

— Глеб Бокий, — повторила Вера. — Расскажите, Саша, чему он учил вас?

— Множеству вещей. Концентрации. Дыхательным упражнениям. Самоконтролю, у меня не очень хорошо с самоконтролем. Понимать себя, понимать другого человека. Внимательно слушать людей. Извлекать информацию не только из слов, еще из жестов, пауз в беседе, интонаций. Взвешивать риски и просчитывать стратегии. Разделять, когда надо принимать решение и когда надо следовать принятому решению, не тратя силы на сомнения…

Это было явно не то, что Вера надеялась услышать.