Прошёлся по залу, разглядывая пирамиды из стеклянных и консервных банок, пару видов колбас, трупики уток (куриц не увидел), страшноватое мясо на кости, бутылки с кефиром и молоком, вымпелы победителей соцсоревнований. Что сразу бросилось в глаза — отсутствие ярких упаковок. Привык, что супермаркеты пестрили красками. Но в прошлом с красками явно была проблема. Как и с красивыми обёртками. В голове тут же промелькнула мыслишка: «Так дела обстоят только в Союзе или и за границей тоже?» Скудный ассортимент на витринах меня не смутил. Примерно такой я и ожидал здесь увидеть: память хранила кадры из детства, когда полки продуктовых магазинов заполняли лишь трёхлитровые стеклянные ёмкости с огурцами и патиссонами.

Продуктов сейчас в магазине было значительно больше, чем в перестроичные времена. Без извращений в виде пармезана и устриц, но и не пустые полки. Мясо (уже узнал у Пашки Могильного, что свинину, говядину и курицу лучше покупать на рынке), молочка, крупы, овощи — всё самое необходимое в гастрономе продавалось. Печенье на развес, конфеты («Белочку» нужно «доставать», как утверждал Пашка), соль, мука и сахар (помню, какие очереди отстаивал за ним в начале девяностых). С хлебом проблем нет (но за ним всё же лучше ходить в булочную). Креветки, кальмары и морская рыба. Около бочки с солёной килькой я задержался (пять копеек за килограмм!). Но всё же сделал над собой усилие — направился к выходу. За килькой обязательно вернусь… в другой день.

До появления соседей по комнате я успел провести разведку боем на кухне — пожарил картошку с салом и чесноком. Замахиваться на грандиозные блюда не стал: всё же отсутствие в комнате холодильника и тёплая сентябрьская погода за окном накладывали ограничения — заставляли готовить только то, что можно съесть здесь и сейчас. Быстро восстановил навыки приготовления пищи, в прошлый раз применявшиеся ещё во времена семейной жизни (потом всё больше ходил по столовым, кафе и ресторанам — экономил время, но не деньги).

Славка и Пашка ещё у порога уловили запахи (картошка у меня вышла недурственной, вкусной — даже без применения привычного набора специй: не обнаружил в комнате ничего, кроме соли и чеснока). Заулыбались, увидев на столе сковороду. Рванули в комнату, но я строгим окриком заставил парней остановиться, вернуться к порогу, переобуться. Аверин в предвкушении потёр руки. Бросил на кровать дипломат, поспешил к столу. Приподнял крышку, зажмурился, вдохнув исходивший от ещё парившей картошки аромат.

— Ууу, — протянул он. — Да ты у нас рукастый парень, Санёк — настоящий повар.

К столу подошёл Могильный.

— Нет, по кружке пива бы ещё к картошечке, — сказал он.

— А лучше по сто грамм, — сказал Аверин.

Тоскливо посмотрел на шкаф, где спрятал вчера пустую бутылку из-под «Столичной».

— Мойте руки, — велел я. — Не то будут у вас вместо пива и водки — глисты.

— Строгий ты, Сашок, — заявил Пашка.

— Зато справедливый, — ответил я.

— Он моего сержанта из учебки напоминает, — поддакнул Аверин.

— Нет, но пивнушку-то мы всё равно пойдём? — спросил Могильный.

— А то! — заявил староста. — Поедим — и сразу туда. Санёк, ты с нами?

Я поднял руки, точно пытался защититься.

— Пиво пить? Нет, это — без меня.

— Так мы в общагу только для того и заглянули — чтоб тебя позвать!

— Теперь считайте, что пришли ради жареной картошки.

— Картошка — хорошо, — сказал Аверин. — Но для пивной сегодня есть повод. Нас с Пашкой приняли в народную дружину. Осталось кое-что уладить — но это уже ерунда. Через неделю у нас будет первое дежурство.

— Разбегайтесь воры и грабители, — без энтузиазма в голосе добавил Могильный.

— Чем не повод отметить, Сашок? Мы угощаем!

— Нет уж, — ответил я. — В этот раз — без меня. Меня ещё после вчерашнего… мутит.

Парни засмеялись.

— В таком деле без тренировки никак! — заявил староста. — В студенческие годы сделать это — самое время. В жизни тебе этот навык пригодится.

«Надеюсь: в этой жизни обойдусь без него», — подумал я.

Сказал:

— Обязательно потренируюсь. Но в другой раз.

Сегодня вечером поход в пивную не входил в мои планы.

Пашка и Слава ушли отмечать зачисление (или будущее зачисление?) в народную дружину — шумные, радостные. Я не особенно стремился посетить советскую пивную: предчувствовал, что останусь недоволен современным сервисом. Но всё же намеревался попробовать нынешнее пиво — чисто из интереса, чтобы сравнить со своими любимыми сортами из будущего. И непременно исполню это желание — потом. Совесть не позволила мне сегодня отправиться с парнями. Потому что я тоже решил вечером сделать свой вклад в борьбу с преступностью (хоть и понимал, что вряд ли мой поступок принесёт ощутимый эффект).

В прошлой жизни редко пользовался общественным транспортом: хватало личного и служебного автомобилей. Здесь же машина пока была не средством передвижения — предметом роскоши. Проезд в автобусе стоил столько же, сколько и килограмм кильки — пять копеек (и это без обратной дороги). Ещё в салоне, поглядывая сквозь пыльное стекло на проплывавшие за окном фасады домов, я прикинул, что бороться с маньяками до получения стипендии будет возможно, но накладно. Сегодня только среда — я собирался дважды в день ездить на автобусе до выходных. Десять копеек в день — у меня теперь есть к маньякам и собственные счёты!

Отъехал от общежития — вышел на четвёртой по счёту остановке. Решил не пользоваться ближайшими к моему корпусу таксофонами (из осторожности: не хотел засветиться перед правоохранительными органами). Прогуливался по проспекту Ленина. Дожидался, пока наговорится по телефону немолодая женщина. Та о чём-то увлечённо щебетала — заставляла меня мысленно проговаривать: «Скорее бы у тебя монеты закончились». Мои молитвы возымели действие. Женщина нехотя повесила трубку, покинула кабину с недовольной миной, что-то бормоча себе поднос. Зашагала в противоположную от меня сторону.

Я быстрым шагом рванул к таксофону, смотря под ноги и вжимая голову в плечи — старался опередить возможных конкурентов. Подошёл к телефону-автомату до того, как появились другие желающие позвонить. Вошёл в кабинку, плотно прикрыл за собой дверь. Поморщился от оставшегося внутри кабины после женщины удушающего приторно-сладкого запаха духов. Понял, что нужно торопиться: долго я в такой ядовитой атмосфере не продержусь. Снял трубку, расправил шнур, соединявший её с висевшим на стене аппаратом. Решительно завертел диск. Набрал сперва «ноль», потом «два» (помнил, что такой звонок можно совершить бесплатно).

Не чувствовал волнения — только брезгливость: неприятно было пользоваться телефоном после той пропахшей мерзкими духами тётки. Услышал гудки — украдкой огляделся по сторонам. Люди толпились на автобусной остановке, метрах в сорока от меня. Возле таксофона не бродили даже бездомные собаки (странно, но я их пока в Зареченске шестьдесят девятого года и не встречал). Кашлем прочистил горло, будто готовился сделать сообщение для прессы. Дождался, когда гудки сменились мужским голосом — тихим, будто абонент находился на другом конце земного шара. Выслушал обрывки фраз, убедился, что дозвонился, куда хотел.

— Здравствуйте, — произнёс я громким голосом, надеясь, что докричусь до абонента. — Говорит Сергей Михайлович Шолохов, проходчик с шахты «Юбилейная». Хочу сообщить об убийстве.

— …

— Когда произошло? Недавно. Тело ещё не остыло.

— …

— Чьё тело? Понятия не имею: издалека наблюдал — не разглядел.

— …

— Конечно, скажу, где это произошло. Записывайте адрес: улица Александра Ульянова, дом тридцать восемь. Там проживает Жидков Рихард Львович. Я собственными глазами видел, как этот мужчина убил человека. Труп он закопал на грядке под окнами своего дома.