– Какой идиот додумался здесь петарды держать? Они же отсыреют, – хмыкнула Катька и попыталась поднять крышку. Не получилось – чемоданчик был заперт.

– Там наверняка их давно нет, – Кисонька бросила короткий взгляд на Катькину находку и вернулась к чистке шортов.

Катька снова подергала крышку – она обожала фейерверки, ее неудержимо влекло ко всему, что рассыпается трескучими огненными фонтанами и вспыхивает на фоне темных небес разноцветными звездами. Сейчас руки сами тянулись к украшенному картинками многоцветных огней чемоданчику. Не слишком задумываясь, что делает, она крепко прижала крышку пальцами… и стукнула кулаком по боковинке чемоданчика. Так она вскрывала Вадькин ящичек с инструментами, когда нужно было грабануть запасливого братца на батарейку.

Чемоданчик крякнул… и открылся.

– Петарды! А ты говоришь, нет ничего! – возмущенно объявила Катька, разглядывая пиротехнику. Она бережно достала толстую яркую петарду, вытащила тонкую длинную палочку «римской свечи». – Брусочки… Никогда таких не видела!

Катька повертела небольшой, меньше ладони, невзрачного вида брусочек с тянущимся от него пучком проводов. Брусок чуть проминался под пальцами, будто твердый пластилин.

– Тебя мама не учила не лазить по чужим вещам? – шикнула Кисонька.

– Учила! – с вызовом согласилась та. – А потом я стала работать в детективном агентстве, и там меня научили подслушивать, подглядывать и лазить по чужим вещам тоже!

– Брату не говори. Он твердо намерен отдыхать от расследований до самого возвращения в город. Больше я сделать не могу, только стирать. – С тяжким вздохом Кисонька оставила Катькины шорты в покое.

Катька небрежно захлопнула чемоданчик – замки звучно щелкнули. Извернулась, разглядывая себя сзади.

– Ладно, вдруг мама не заметит? – пробормотала она, хотя надежда была маленькая, испачканные или порванные вещи Надежда Петровна засекала моментально.

Кисонька погасила свет, Катька шагнула из темной комнаты в такой же темный коридор.

Жуткая, мрачная тень надвинулась из мрака, а ледяные пальцы сомкнулись на плече. Катька увидела блеклое, будто смазанное лицо и… торчащую прямо из головы рукоятку бадминтонной ракетки в блестящей оплетке!

– Призрак отдыхающего! Которого бадминтоном забили! – завизжала она.

Топот, крики, щелчок – блеклый мертвенный свет залил коридор. И красный нос Василь Михалыча вспыхнул в этом свете, будто фонарь.

– Чего орешь? – ошеломленно сказал мужик и… снял с плеча бадминтонную ракетку, которую придерживал за ручку. – Какой еще призрак с бадминтоном? – Он ошалело поглядел на ракетку – сетка на ней была порвана и торчала неопрятными кончиками лески во все стороны.

Бежавший впереди Сева едва не врезался в мужика, кинул на него бешеный взгляд и одним движением задвинул Катьку себе за спину.

– Вы чего к девчонкам пристаете? – накинулся он на Василь Михалыча.

Нос у того покраснел еще больше, глаза стали круглые, рот приоткрылся и тоже округлился, и весь он походил на большой вопросительный знак.

– Он не… – мотнула головой Катька, тяжело приваливаясь к стене. – Просто мы выходили, а было темно, и мне показалось, что… что у вас ракетка из головы торчит!

Мурка хрюкнула от смеха, Вадька протяжно застонал, и даже Сева поглядел на Катьку осуждающе.

Мужик снова взглянул на ракетку:

– Ну и как ее можно в голову засунуть? – Он перевел взгляд на девчонок и вдруг нахмурился. – А чего вы тут вообще шляетесь?

– Она испачкала шорты, мы искали, где почистить, а тут вода, – вмешалась Кисонька.

Василь Михалыч бесцеремонно повернул Катьку к себе задом – девчонка только и успела, что протестующее пискнуть.

– Тут не вода нужна, тут насухо чистить. А ну пошли, – и поволок Катьку по коридору.

– Эй, погодите! – протестующе завопил Сева, но мужик удалялся, и остальным ничего не оставалось, как бегом припустить за ним.

Уволокли Катьку недалеко. Василь Михалыч отстучал на дверной створке быструю дробь, дверь немедленно распахнулась – дневной свет смешался с блеклым светом ламп, создавая облако странного, призрачного свечения. Катька на мгновение застыла в этом облаке, а потом ее втянуло в комнату.

Сева издал новый вопль, навалился на дверь всей тяжестью… створка легко распахнулась.

– Ну и чего орать? – проворчала Катька.

Кисонька хмыкнула и протиснулась мимо Севы. Это была сама странная комната, какую ей приходилось видеть. Она напоминала Вадькину – так же забита техникой, коробками, полными деталей, и просто металлическими обломками. В ящиках, на подоконнике, на тумбочках, даже поверх накрытой грубым одеялом кровати валялись инструменты. Здоровенная электродрель на полу, на прожженном в десятке мест столе дымился паяльник. Только у Вадьки в комнате можно было сообразить, для чего техника предназначена: компьютер, принтер, полуразобранная видеокамера, коробка с миниатюрными подслушивающими устройствами. Тут же большинство приборов были непонятного назначения и еще более странного вида.

Ракетку с рваной сеткой Василь Михалыч бросил поверх целой груды таких же поломанных ракеток, шезлонгов, шампуров для шашлыка и стульев без ножек. И направился к стеллажу с какими-то приборами. Никого больше в комнате не было.

– А кто дверь открыл? – подозрительно оглядываясь по сторонам, спросил Сева. Евлампий Харлампиевич согласно гоготнул – ему странный дядька тоже не нравился.

– Вот он! – Василь Михалыч ткнул пальцем в закрепленный над косяком ящик. Тот негромко гудел, щелкал реле и ронял на пол черные капли машинного масла. Кисонька на всякий случай отступила подальше.

Вадька недоверчиво протянул:

– Запор на звуковом элементе? Вы стучите, и дверь открывается?

– Замка не надо! – объявил мужик. С интересом поглядел на Вадьку. – В технике разбираешься?

– Вроде как… – неопределенно ответил тот.

– В компьютерах небось, – неодобрительно уточнил мужик. – Все вы, нынешние, разбираетесь в компьютерах. Утюг уже и не почините. В мое время каждый мужик мастер был! Хоть обои поклеить, хоть шкаф сладить, хоть машину починить.

– Если бы я вовремя не заметил, мою маму бы от вашего холодильника током шарахнуло, – возмутился Вадька. Как же он ненавидел эти песни про «нынешних», которые гораздо хуже «прежних»!

– Разве за всеми холодильниками углядишь – за половинную-то зарплату! – смущенно пробормотал Василь Михалыч. – Знали бы вы, как тут раньше хорошо было, – на его губах появилась мечтательная улыбка. – Люди приезжали, ломали все: шезлонги, пылесосы, краны вечно отваливались, трубы засорялись, – глаза его восторженно заблестели. – На всю зиму работы было – чинить! Деталек оставалось… Чего я из них только не делал. Вон… – он кивнул на аппарат в углу. – Устройство птицу резать, на кухне у нас стояло. Закладываешь тушку – чик! Лапки отдельно, крылышки отдельно! Ни у кого больше такого не было. – Он любовно прикоснулся к торчащему из сплетения деталей ножу самого зверского вида.

Евлампий Харлампиевич растопырил крылья и бешено зашипел.

– А это что? – поторопилась вмешаться Мурка, кивая на другой аппарат.

– Да так, ничего… – Василь Михалыч снова смутился. – Маленькие вы еще знать.

– Самогонный аппарат, – удовлетворил Муркино любопытство Вадька. – Тоже, наверное, незаменимая вещь.

Василь Михалыч смутился еще больше и схватил со стеллажа жутковатого вида трубу, похожую на огнемет.

– Я этот пылесос для одежды еще двадцать лет назад из списанных деталей собрал! – И Василь Михалыч щелкнул тумблером. Вой, вырвавшийся из трубы, походил на вопль издыхающего мамонта. Вздымая древесную и обычную пыль, по комнате пронесся смерч, и труба присосалась к Катькиным шортам, как громадная металлическая пиявка.

– Выключите! – завопила Катька, безуспешно пытаясь освободиться. Труба не отпускала. – У меня сейчас карман оторвется!

Вадька и Сева кинулись к мужику. Сева схватил его за руку, Вадька щелкнул тумблером… и наступила блаженная тишина.