— Великий Боже! — изумился Француз. — Что это?
— Петерсон говорит, это вуб, объяснил Джоунс. — Он его купил. Од дал вубу пинка, вуб, пыхтя, поднялся, но лапы его дрожали.
— Чего это он? — Француз подошел поближе. — Его не вырвет?
Все окружили вуба, а тот, скорбно закатив глаза, оглядел всех собравшихся.
— Он пить хочет, — предположил Петерсон и пошел зал водой. Француз покачал головой.
— То-то мы еле поднялись. Пришлось пересчитывать балласт.
Петерсон принес воды. Вуб с благодарностью начал лакать, брызгая на людей. В дверях возник капитан Франко.
— Ну-с, взглянем. — Он критически прищурился. — Ты его, говоришь, за пятьдесят центов купил?
— Так точно, сэр. Он ест почти все. Я ему дал зерна, и он скушал. И картошку съел, и кашу, и остатки обеда, и молоко. Ему вроде как нравится кушать. Когда поест, ложится и спит.
— Понятно, — сказал капитан Франко. — Так, теперь касательно вкуса его мяса. Это серьезный вопрос. С моей точки зрения, откармливать его больше не стоит. Для меня он уже очень хорошо откормлен. Где кок? Позовите его сюда. Нужно выяснить…
Вуб перестал лакать и пристально посмотрел на капитана.
— В самом деле, капитан, — сказал вуб, — не лучше ли обсудить другую проблему?
Стало тихо.
— Что это было? — спросил капитан Франко. — Вот только что?
— Это вуб, сэр, — сказал Петерсон. — Он заговорил.
Все посмотрели на вуба.
— Что он сказал? Что?
— Предложил поговорить о чем-нибудь другом.
Франко приблизился к вубу, обошел, внимательно осмотрел его со всех сторон.
— Нет ли внутри туземца? — задумчиво предположил он. — Надо открыть и проверить.
— Ну сколько же можно! — воскликнул вуб. — У вас что, навязчивая идея! Резать, резать и резать?
Франко сжал кулаки.
— Эй ты, вылезай! Вылезай, как там тебя!
Никто, конечно, не вылез, а чтобы хоть как-то разрядить атмосферу взаимного непонимания, вуб помахал хвостом, икнул и рыгнул.
— Прошу прощения, — смущенно сказал он.
— Кажется, внутри никого нет, — тихо сказал Джоунс. Все посмотрели друг на друга.
Пришел кок.
— Вызывали, капитан? А это что еще такое?
— Вуб, — сказал Француз. — Будем его кушать. Ты его, пожалуйста, осмотри, прикинь, где…
— Нам необходимо побеседовать, — перебил Француза вуб. — Я желал бы поговорить, если возможно, с вами, капитан. Я вижу, мы не сходимся по некоторым кардинальным вопросам.
Капитан ответил, но только заметное время спустя. Вуб добродушно ждал, слизывая капли воды с толстых щек и складок подбородка.
— Пройдемте в мою каюту, — сказал капитан наконец. Он развернулся и покинул помещение. Вуб зашлепал вслед. Собравшиеся проводили его взглядами, и еще долго было слышно, как вуб карабкается по лестнице.
— Что же это будет? — в недоумении сказал кок. — Ну ладно, я на камбузе. Если что, позовете.
— Само собой, — сказал Джоунс, — само собой.
Вуб со вздохом опустился на пол в углу капитанской каюты.
— Вы меня простите, — сказал он. — я очень быстро утомляюсь. При таких размерах…
Капитан нетерпеливо покивал, присел за рабочий стол, сцепил пальцы.
— Ладно, приступим, — сказал он. — Ты — вуб? Так?
Вуб пару раз моргнул.
— Полагаю, да. Так меня назвали туземцы. У нас имеется собственный термин.
— И ты говоришь по-английски. Ты уже вступал в контакт с землянами?
— Нет.
— Откуда же ты знаешь язык?
— Английский? Разве я говорю по-английски? По моему, я вообще ни на чем не говорю. Я изучил ваше сознание и…
— Мое сознание?
— Да, содержимое, в особенности, семантические области накопления, так я называю…
— Понял, телепатия, — сказал капитан. — Естественно.
— Мы — очень древний народ, — начал вуб. — Очень древний, очень тяжелый на подъем. Нам тяжело двигаться. Как вы можете легко догадаться, если мы столь медлительны и громоздки, то постоянно оказываемся в руках более энергичных существ. Мы и не пытаемся обороняться физически. Это бесполезно. Нам все равно не победить. Бегать мы не можем, слишком тяжелы, драться — тоже, мы слишком мягкотелы, и добродушие не позволяет нам охотиться…
— На чем же вы живете?
— Растения, овощи. Мы всеядны. Приемлем все. Мы добродушны, терпимы, воспринимаем вещи, как они есть. Живем и даем жить. Вот так…
Вуб присмотрелся к капитану.
— Вот почему я столь твердо воспротивился замыслу сварить меня. Я увидел картинку в вашем сознании… большая часть меня — в морозилке, кое-что — в кастрюле, корабельному коту — тоже перепало…
— Так ты читаешь мысли? — сказал капитан. — Как интересно. Еще что-нибудь умеешь?
— Так, мелочи всякие, — рассеяно сказал вуб, оглядывая каюту. — Хорошая квартира у вас, капитан. Очень чисто. Уважаю аккуратные формы жизни. На Марсе есть птицы, некоторые весьма аккуратны. Выкидывают отходы из гнезд, потом, выметают…
— В самом деле? — отозвался капитан. — Но вернемся к нашему разговору…
— Да, действительно. Вы хотели мною пообедать. Вкус, как я слышал, очень приятный. Мясо несколько жирновато, зато нежное. Но о каких продолжительных сношениях между вашим народом и моим можно говорить, если ваш образ мысли не поднимается выше столь варварского уровня? Скушать — меня? Неужели мы не можем предаться беседе, обсудить вопросы философии, искусств…
Капитан поднялся, выпрямился.
— Философия, говорите? Да будет вам известно, весь следующий месяц еды не будет. Все наши запасы…
— Я знаю, — кивнул вуб. — Но разве, следуя вашим же принципами демократии, не справедливее ли всем нам тянуть жребий — соломинки, спички или что-нибудь в таком роде? В конце концов, на то демократия и существует — охранять меньшинство от посягательств на их права. И если каждый из нас проголосует…
Капитан пошел к двери.
— Вот это видел? — Он показал вубу кукиш. Потом открыл дверь, и с широко раскрытым ртом, вытаращенными глазами, застыл, как громом пораженный, схватившись за ручку двери.
Все это время вуб пристально смотрел на капитана. Некоторое время спустя, протиснувшись мимо Франка, прошлепал в коридор и в глубокой задумчивости спустился в кают компанию.
Все молчали.
— Вот видите, — нарушил тишину вуб, — в наших мифологических структурах немало общего. Мифологические символы, также, как Иштар, Одиссей…
Петерсон, глядя в пол, заерзал.
— Продолжайте, — сказал он, — продолжайте, прошу вас.
— Ваш Одиссей, как мне кажется, есть фигура, общая для мифологий подавляющего большинства народов, обладающих самосознанием. Одиссей странствует — он индивид, сознающий себя, как такового. Вот в этом-то и заключена идея, идея разделения. Он отделяется от семьи, от родины, начинается процесс индивидуализации.
— Но Одиссей вернулся домой, — сказал Петерсон, заглянув в иллюминатор на звезды, звезды без конца и края, пылающие маяки в пустоте Вселенной. — В конце он возвращается.
— Как тому и надлежит. Период отсоединения — только временная фаза, недолгие странствия души. Есть начало, есть и конец. Странник возвращается к родному очагу и сородичам…
Дверь распахнулась, и вуб замолчал. В каюту ступил капитан Франко, остальные в нерешительности топтались у двери.
— Ты в порядке? — спросил Француз.
— Ты меня спрашиваешь? — удивился Петерсон. — Почему ты меня спрашиваешь?
Франко опустил пистолет.
— Подойди сюда, — приказал он Петерсону. — Поднимись и перейди сюда.
Петерсон посмотрел на вуба.
— Иди, — посоветовал вуб. — Это роли не играет. Петерсон поднялся.
— Чего вы хотите?
— Это приказ. Петерсон пошел к двери. Француз схватил его за руку.
— Да что с вами стряслось? — Петерсон вырвался. — Что на вас нашло?
Капитан Франко осторожно двинулся в направлении вуба. Вуб смотрел на капитана, смотрел снизу вверх — он, прижавшись к стене, лежал в углу.
— Все-таки интересно, — сказал вуб, — до какой степени вас захватила идея меня скушать? Но почему — этого я не понимаю!