С проснувшимся Умслопогасом мы дали лодке иное направление. Какой-то предмет на воде привлек мое внимание, и зулус несколькими ударами весла пригнал к нему лодку. Это был труп человека. Можете представить себе мой ужас, когда я узнал в искаженных чертах его лица нашего бедного слугу, который два дня назад утонул, плывя за лебедем. Я полагал, что мы оставили его позади себя, а между тем он плыл вместе с нами и выбрался из подземной реки.
Вид его был страшен: ожоги по всему телу, одна рука скрючена, волосы обгорели. На вздувшемся лице запечатлелось выражение отчаяния, которое я видел в последние минуты его борьбы с течением. Я был очень расстроен и, когда труп без всякой видимой причины начал погружаться в воду, словно исполнив свое назначение, вздохнул с облегчением. Видимо, газы, наполнявшие труп, нашли свободный выход, и тело затонуло. Только пузыри да несколько кругов пошли по воде в том месте, где нашел себе вечный покой наш бедный слуга.
Умслопогас задумчиво наблюдал за трупом.
— Зачем он плыл за нами? Это плохой знак, Макумазан!..
Я сердито обернулся к нему. Терпеть не могу нелепых предзнаменований и ненавижу людей, которые носятся с предчувствиями и рассказывают свои вещие сны.
В это время проснулись наши спутники и чрезвычайно обрадовались тому, что мы выбрались из ужасной реки и плывем под ясным небом. Мы обсудили наше положение и решили пристать к берегу, чтобы разжиться съестным: из нашей провизии жадные крабы оставили нам только несколько кусков дичи. Но возникло новое затруднение: мы не увидели берега и вообще ничего, кроме широкого водного простора. Заметив, что птицы, летавшие над водой, направляются влево, мы заключили, что там находится берег, и поплыли в этом направлении. Попутный ветер наполнил наш парус из одеяла, и лодка весело понеслась вперед. Мы же уничтожили остатки нашей провизии и закурили трубки.
Примерно через час капитан Гуд, смотревший в подзорную трубу, объявил, что видит землю, и указал на перемену цвета воды, означавшую, что мы приближаемся к устью реки. Вскоре нашему взору предстал огромный золотистый купол, видневшийся издали в тумане, и мы с удивлением уставились на него. Гуд сообщил, что нам навстречу плывет маленькая парусная лодка, но мы не поверили удивительному известию, пока не удостоверились в этом воочию. Невероятно! Обитатели этой страны имеют понятие о парусных лодках!
Спустя несколько минут мы ясно увидели, что лодка направляется к нам, а через десять минут она очутилась в сотне ярдов от нас. Это была маленькая лодка, построенная из досок, по европейскому образцу, с широким парусом. Все наше внимание было устремлено, конечно, на пассажиров: мужчину и женщину, почти таких же белых, как мы.
Мы переглянулись, думая, что ошибаемся, но нет: они несомненно принадлежали белой расе, как испанцы или итальянцы, хотя не были красивы. Итак, мы случайно нашли белых людей! Я готов был закричать от радости, мы пожимали друг другу руки и поздравляли с неожиданным успехом нашего предприятия. Всю жизнь до меня доходили слухи о белой расе внутри страны, и теперь я увидел их собственными глазами! Действительно, как сказал сэр Генри, старый римлянин был прав: «Ex Africa semper aliquid novi», что значит: «В Африке всегда можно найти новости».
Человек в лодке, крепкого сложения, с черными волосами и орлиными чертами лица, был одет в темную фланелевую рубашку без рукавов и короткие штаны. Его обнаженную правую руку и левую ногу охватывали кольца из похожего на золото металла. Платье женщины, с нежным, застенчивым лицом, большими глазами и темными вьющимися волосами, было сделано из того же материала, что и у мужчины. Оно состояло из нижней одежды (это мы разглядели потом), висевшей до колен, и простого длинного куска ткани, который складками облегал все тело женщины и был перекинут через левое плечо, так что его конец свешивался вперед, оставляя правую руку и часть груди обнаженными. Гуд, у которого на этот счет острые глаза, восхищался ее простым и эффектным нарядом.
В то время как мы с удивлением разглядывали неведомых людей, они с не меньшим изумлением смотрели на нас. Казалось, мужчина сильно испугался и не смел подплыть к нам ближе.
Наконец он решился приблизиться и произнес что-то на языке, звучавшем нежно и красиво, хотя мы не поняли ни слова. Мы попробовали заговорить по-английски, по-французски, по-латыни, по-гречески, по-немецки, на языке зулусов, сисути, кукуанов и на многих других диалектах, но безуспешно. Люди в лодке не понимали ничего. Капитан Гуд рассматривал женщину сквозь монокль, чем, казалось, очень забавлял ее. Поняв, что ничего не выходит, незнакомец повернул лодку и стрелой направился к берегу.
Когда она проплывала мимо нас, Гуд воспользовался случаем и послал воздушный поцелуй даме. Я испугался, что она обидится, но, к счастью, женщина не только не обиделась, но, оглянувшись и заметив, что ее супруг или брат, кто бы он ни был, отвернулся, послала Гуду такой же поцелуй!
— Наконец-то мы нашли язык, который понятен этому народу! — воскликнул я.
— В данном случае, — добавил сэр Генри, — Гуд неоценимый посредник!
Я нахмурился, потому что решительно не одобрял глупостей капитана Гуда; он знал это и перевел разговор на серьезную тему.
— Полагаю, этот человек вернется назад с товарищами, и нам надо подумать, как встретить их.
— Весь вопрос в том, как они примут нас, — уточнил сэр Генри.
Тем временем капитан Гуд молча порылся в багаже и вынул маленький четырехугольный ящичек. Мы несколько раз интересовались его содержимым, но Гуд отвечал таинственно и уклончиво: все, что заключается в ящике, когда-нибудь весьма пригодится нам.
— Ради бога, что вы собираетесь делать, Гуд? — спросил сэр Генри.
— Одеваться! Не думаете ли вы, что я появлюсь в новой стране в таком наряде? — он указал на свой запачканный и поношенный костюм, который обычно выглядел аккуратно, как и все вещи Гуда, и чинился в случае необходимости.
Мы с возрастающим интересом следили за ним. Первое, что он сделал, — это попросил у Альфонса, весьма компетентного в этих вещах, причесать ему бороду и волосы. Уверен, если бы у Гуда была теплая вода и мыло, он побрился бы, но, к сожалению, у него не было такой возможности. Затем он предложил спустить парус у лодки и под его прикрытием выкупаться, что мы и сделали, к ужасу и удивлению Альфонса, который воздевал руки к небу и восклицал, какой удивительный народ эти англичане.
Умслопогас, как хорошо воспитанный зулус, был очень чистоплотен, но смотрел на наше купанье как на шутку. Мы вернулись на лодку, освеженные холодной водой, и обсохли на солнце. Капитан снова открыл свой таинственный ящик и начал разворачивать свои наряды, заботливо обернутые сначала в коричневую, затем в белую и, наконец, в серебряную бумагу. Первой мы увидели чистую белую рубашку и продолжали наблюдать за ним с величайшим любопытством. Одну за другой Гуд извлек из ящика все свои вещи. Перед нами в полном блеске золотых эполет, галунов и пуговиц предстала полная форма капитана Королевского флота, с треуголкой и даже кожаными сапогами.
— Что это? Неужели вы хотите надеть это, Гуд? — потрясенно спросили мы.
— Разумеется! Вы знаете, как много значит первое впечатление, особенно для женщин. Хотя бы один из нас будет прилично одет!
Мы замолчали, пораженные ловкостью Гуда, с которой он так искусно скрывал от нас все эти месяцы содержимое ящика. Одно только мы предложили ему — непременно надеть кольчугу. Сначала он возразил, что ему неудобно надевать ее под мундир, но потом согласился. Забавнее всего были удивление Умслопогаса и восторг Альфонса при виде блестящей формы Гуда. Когда же он выпрямился во весь рост, с медалями на груди, и любовался на себя в спокойной воде озера, старый зулус не мог долее сдерживать своих чувств.
— О Бугван! — вскричал он. — Я всегда думал, что ты неважный, маленький человек, толстый, как корова, когда она хочет телиться, а теперь ты похож на голубую сойку, распустившую свой нарядный хвост. Право, Бугван, глазам больно смотреть на тебя!
