— Ты намерен сыграть роль милосердного Эта, чтобы наш увалень отделался легким испугом? — спросил он Халирона.

— Считай, что я ее уже сыграл.

Четыреста шестьдесят полновесных серебряных монет из накоплений Халирона пошли на заказ новых лепных украшений и оплату работы колесного мастера. Старый менестрель сидел на койке, закутанный в одеяла и подстилки, снятые с повозки. Смены постельного белья на этом задрипанном постоялом дворе не было. Хозяин клялся, что прачка немедленно выстирает имеющееся, однако вряд ли в его заведении вообще имелась прачка. Халирон не был настроен размышлять. Он лениво ковырял ногтем сажу на досках своего ложа.

— Ты должен выполнить свои обязательства перед Асандиром, — помолчав, добавил Халирон.

Медлир сердито вскинул подбородок.

— Ничего я не должен.

Колеблющийся тусклый свет сальной плошки лишь подчеркивал его раздражение.

— Маги Содружества согласятся со мной. Тебе нужно в Шанд. Только еще не хватало, чтобы ты ломал свои замыслы, исправляя последствия забав Безумного Пророка.

Халирон усмехнулся, обнажая редко посаженные передние зубы.

— Мне все равно, в каком месте учить тебя. Шанд никуда не денется.

— Если только эти полгода в Джелоте не погубят нас обоих.

Медлир не умел долго сердиться. Он встал, чтобы подкинуть поленьев в затухающий очаг. В каменной нише мерцали и удушливо дымили угли. Невзирая на сквозняки, тяга в очаге была прескверная. Глядя, как огонь обрадованно лижет дрова, ученик менестреля вздохнул.

— Обязательства перед Содружеством заботили меня прежде, пока я не согласился стать твоим учеником. Сейчас мне важнее, чтобы на твои плечи не ложился ненужный груз.

— Ты для меня больше, нежели ученик.

Яркое пламя осветило Халирона, придав бронзовый оттенок его испещренному морщинами лицу. Отсветы огня золотили его скулы, обветренные десятками лет странствий.

— И в то же время никто не причинял мне столько беспокойства, сколько ты. Не хотел бы я оказаться на твоем месте, когда Безумный Пророк раскроет обман.

Полуобернувшись, Медлир пожал плечами.

— Сначала ему надо отбыть каторгу, а там и иных забот хватит.

Прозрачные, как небо, глаза старика заметили и сведенные плечи Медлира, и сосредоточенный, полный отчаяния взгляд, устремленный в черные плитки пола. Медлир словно хотел пробиться сквозь закопченную поверхность плиток и их каменистые слои, чтобы увидеть искрящийся танец первичных сил, лежащих в основе бытия. Когда-то он умел это делать. Халирон был свидетелем битвы в Страккском лесу. Не ради своекорыстия или любопытства его ученик злоупотребил тогда магическими силами. Он защищал бойцов из деширских кланов, поклявшихся ему в верности. Но это стоило ему утраты магического зрения. Медлир перешел черту допустимого, и магические силы нанесли ответный удар. С тех пор его душа оставалась слепой и немой.

Растирая заложенную грудь, старый менестрель мягко и ласково сказал:

— Будь терпелив. Твое магическое зрение к тебе вернется. Заграждая один путь, природа обязательно предлагает другой. Возможно, твои музыкальные дарования откроют новую дверь для магии.

Человек, называющий себя Медлиром, сел и прикрыл лицо руками. Тесемки, скреплявшие его манжеты, раскачивались, слегка ударяя его по коленям. Так он просидел достаточно долго, потом совладал с собой, встал, подошел к учителю и с невыразимой болью сказал:

— Иногда я улавливаю отзвуки прежней силы. Они подобны эху, вклинивающемуся между нотами. Но это только отзвуки.

Горечь и отчаяние в его голосе свидетельствовали, что он так и не смирился с переменой. Силы, которые он когда-то научился воспринимать в виде чистого духовного света, не выражались звуками либо проявлялись с неприемлемым для него искажением.

Улыбка Халирона одновременно выражала сочувствие и твердость.

— Так познай магию звуков. Эти полгода в Джелоте могут оказаться для тебя очень плодотворным временем.

Ученик менестреля ответил коротким вздохом и принялся разворачивать лиранту. Выставив ногу, он ловко подцепил единственный в комнатенке стул и придвинул к себе. Ломаные распорки мало волновали Медлира, равно как и изъеденное крысами сиденье.

— Сыграй-ка мне балладу о водах Тэрлина, — попросил Халирон. — Следи за тем, чтобы не комкать ноты в третьем такте и не растягивать те, которые предшествуют припеву.

Медлир подвернул рукава, дабы не мешали настраивать лиранту. Сейчас он мог не опасаться, что в сполохах пламени очага проступит шрам, тянущийся кривой бороздой от правой ладони к локтю. Он склонил голову к струнам. Его волосы теперь были совсем не мягкими и не пепельно-каштановыми, какими они казались Дакару, а иссиня-черными и блестящими, словно кусочки угля.

Настроив инструмент, Медлир поднял глаза, приготовившись петь. И глаза его уже не были оливково-карими. Их изумрудную зелень и неповторимое выражение он унаследовал от предков своей королевской династии.

Торопясь, пока на Маторнском перевале от весенних ветров не начал таять снег, Лизаэр Илессидский, он же Принц Запада, выступает во главе внушительной кавалькады, направляющейся к развалинам Авенора. Его прекрасная невеста едет вместе с ним, находясь под надежной защитой отборных итарранских гвардейцев и бывших наемников, поступивших на службу к принцу Лизаэру. Сотня тяжелых телег везет деньги, собранные для возрождения Авенора, а также шпалеры, сундуки, предметы роскошного убранства и драгоценности, составляющие приданое его невесты…

За передвижением кавалькады следят отряды дозорных, которые передают весть по всему Ратану и дальше, пока она не достигает бойцов, скрывающихся в глухих лощинах и терпеливо ожидающих того дня, когда принцу Аритону понадобится их сила…

У городской стены Джелота, исхлестанной ударами студеных морских ветров, что дуют с востока, ученик магистра Халирона, принц-изгнанник, прозванный Повелителем Теней, отправляет послание, адресованное Сетвиру — магу Содружества и хранителю Альтейнской башни. Послание это написано не чернилами на пергаменте, а кровью на кусочке сланца и затем высушено над огнем. Размахнувшись, писавший швыряет его в высокую пенистую приливную волну…

Нельзя сказать, чтобы главнокомандующий итарранской гвардией Диган так уж горел желанием отправиться вместе с Лизаэром возрождать Авенор. Его участь решилась неожиданно для него самого, когда верховный управитель Итарры заявил, что отпускает своего опытного военачальника. По сути дела, Дигана просто передали Лизаэру. Воспротивиться этому означало бы подорвать свою репутацию; как-никак Диган был военным человеком, а верховный управитель всегда мог объявить собственное решение приказом, и поди докажи, что оно было принято под влиянием имперских эмоций и выпитого вина. И потому господин Диган, отпрыск знатного семейства и теперь уже бывший главнокомандующий, восседал на своем лощеном гнедом коне и глядел на реющий лес знамен. Он ехал в голове неповоротливой громады, двигавшейся на Авенор. Ветер свирепствовал, будто в разгар зимы, и его порывы, несущиеся с высоких склонов Маторнских гор, были колючими и обжигающими. Не менее колючими были и глаза Дигана.

Он не оставил привычки к щегольским нарядам — привычки столь же естественной для богатого итарранца, как дышать или плести интриги. И все же характер Дигана изменился. Пять летних кампаний против остатков лесных кланов не прошли даром. Он убедился, что лобовая атака далеко не всегда приносит успех. Но иногда самообладание изменяло Дигану, и ему было не скрыть свое раздражение за внешним безразличием или разговорами о пустяках. Вчерашний спор по-прежнему будоражил его, и Диган бросал сердитые взгляды в сторону светловолосого принца, ехавшего слева.