— Смотрите хорошенько вы все, может, кто-то из вас жалеет о том, что случилось, — сказал им Дент, высоко поднимая свой факел. — За той дверью святая инквизиция поет псалмы о спасении душ и читает молитвы.

И он снова почувствовал боль в своих изуродованных пальцах. Слишком хорошо ему врезался в память мальтийский крест, вырезанный на каменной панели над дверью в камеру пыток. Судя по состоянию пыточных инструментов, у святой инквизиции недавно была работенка. Ни растяжка, ни дыба не успели покрыться пылью, и ни следа ржавчины не нашлось на ящике с углями, где должны были раскаляться пыточные инструменты.

— Черт — просто волосы дыбом встают, — ахнул молодой пират.

— Еще бы, — подтвердил Дент. — Давайте посмотрим, над кем трудились их преподобия. Пойдем. Камеры внизу.

Вначале они наткнулись на молодого индейца, беспомощного, словно огромный коричневый жук, потому что глаза у него были выжжены, а плечи вывернуты на растяжке.

— Да, в этой конуре умер мой кровный брат Уилл Броквей. А еще раньше раскаленными красными щипцами беднягу Нэда Дженкинса разорвали на кусочки. Сколько здесь подземелий, спрашиваете? — Он жутко рассмеялся. — Ну, есть еще два и… — Он остановился. — Слушайте!

В подземелье раздался тяжелый протяжный стон, словно зимней ночью выла запертая собака.

— Кто это? — Голос Дента эхом раздался в темном проходе из дикого камня. — Кто здесь?

— Помогите! Ради Бога, спасите нас!

— Англичане! Клянусь Богом! Они говорят по-английски! — Пираты с грохотом отодвинули тяжелые засовы. Хотя его товарищи поморщились от отвратительного запаха, Дент смело вошел и поднял факел, осветивший низенькую, выложенную камнем камеру.

Одиннадцать отощавших фигур с огромными кандалами на ногах лежали на такой грязной охапке соломы, что от нее воняло, словно в конюшне.

— Билл? — прохрипела одна из жутких фигур. — Похоже, мы уже умерли. Я слышал английскую речь.

Один из бледных, тощих и совершенно обнаженных людей прикрыл глаза ладонью от света, а потом спросил:

— Скажите, друзья, вы… вы есть на самом деле?

— Клянусь Богом, да, — отозвался один из пришедших. — А кто вы?

— Мы?.. Я — Роджер Сейлс из Ярмута.

Корсары разразились ужасными проклятиями и без труда вытащили грязных, отощавших и обезумевших от радости пленников на свежий воздух. Только при дневном свете можно было разглядеть, в каком жутком состоянии они находились. У половины из них не хватало ноздрей и ушей. Двое были слепы; на месте глаз зияли гноящиеся впадины. У еще двоих были переломаны ноги, так что они уже никогда не смогут ходить.

При свете свечей Дэвид Армитедж пытался приложить все свое искусство и от всей души проклинал Яна Эксквемелина, который бросил раненых и отправился на поиски добычи. С покрасневшими глазами, валясь с ног от усталости, виргинец выбивался из сил, перевязывая бесконечные раны и пытаясь запомнить все, что он увидел за день.

Наконец под длинными усами адмирала блеснула улыбка. Слава Богу, он сделал это! Он захватил могущественный Порто-Бельо, и ему потребовалось даже меньше людей чем Дрейку или Паркеру в 1601 году. Он чувствовал огромное удовлетворение от того, что долго еще Порто-Бельо не сможет представлять угрозу ни для Ямайки, ни для Барбадоса и других колоний его британского величества в Вест-Индии.

Постепенно над фортом Сантьяго-де-ла-Глория установилась относительная тишина, но в городе продолжались грабеж и попойка. Наполовину пьяные, немытые бандиты прыгали вокруг костров, нацепив на себя разукрашенные парадные шляпы, бальные платья и другие женские тряпки, которые они отыскали в будуарах жен купцов

К концу недели «Дивная гавань» [57] оказалась настолько разграбленной, что даже самые кровожадные пираты почувствовали себя удовлетворенными при виде огромной, сверкающей груды поживы, которая лежала в красивом каменном здании таможни, по-испански — адуаны Эта груда достигла почти чудовищных размеров.

Двумя днями раньше адмирал объявил, что он считает что несчастные жители города отдали им все до последней монеты, но Гасконец, Сенолв, Рикс, Ганто и многие другие капитаны только зло усмехались и клялись, что можно содрать с них еще столько же. Эти негодяи грубо напомнили Моргану о его обещании, данном накануне атаки поэтому он обругал их, но позволил поступать с пленными как они считают нужным. Длинная вереница горожан, у которых были хоть какие-то сбережения, дрожащих от страха и умоляющих о пощаде прошла через ту хорошо оборудованную камеру пыток под фортом Ла-Глория. Никого не щадили — ни юнцов, ни убеленных сединами старцев, ни толстых купцов.

Сопротивление тех глав семейств, которые оставались непреклонными даже после выдирания ногтей, растяжки и дыбы, пытались сломить угрозой привести их жен и дочерей, раздеть, привязать к каменной стене и изнасиловать.

Чаще всего допрашиваемому требовалось только увидеть пыточную камеру, и он уже был готов говорить и вспоминал о потайном шкафе или зарытом в саду кувшине.

Самой эффективной оказалась пытка под названием «испанская лебедка», или «венец сатаны». На веревке завязывали узлы, а потом закручивали ее на голове над бровями. С помощью пистолетной рукоятки веревку постепенно стягивали, пока от невыносимого давления у пленного не выскакивали глаза из орбит. Этот метод «допроса» оказался таким простым и быстрым, что его предпочитали более изощренным методам пытки.

И братьям ни разу не пришло в голову, что это несправедливо или незаконно. Они творили суд по законам Моисея. Разве испанцы не применяли те же пытки по отношению к другим, таким же беззащитным, как они сейчас? Даже Дэвид Армитедж, насмотревшийся и уже изнемогающий от вида всевозможных зверств, вынужден был признать, что испанцы пожинают урожай ненависти, который сами посеяли. Давно уже почувствовав отвращение ко всему происходящему, адмирал заперся в привычной каюте на борту «Золотого будущего», который сейчас стоял на якоре у почерневших руин Сан-Иеронимо, потому что гарнизоны, охранявшие форты Сан-Фелипе-де-Сотомайор и Сан-Фернандо, защищавшие вход в гавань Порто-Бельо, позорно сбежали без единого выстрела.

В Порто-Бельо царила неимоверная влажная духота.

Конечно, в подобном климате тяжело раненные должны были умереть, и они не выжили. Хотя высокий виргинец трудился изо всех сил, и Ян Эксквемелин иногда помогал ему, число умерших скоро превысило число оставшихся в живых раненых. Цена взятия Порто-Бельо росла, и уже наевшиеся стервятники жирели все больше и больше.

На десятый день после захвата города доктор Армитедж собрался хотя бы на несколько часов сбежать от воплей, преследовавших его в госпитале. Он решил вместе с четырьмя товарищами совершить вылазку по дороге Камино Реал.

Уставший Армитедж радовался возможности снова. побродить по окрестностям в поисках лечебных трав. Его руководителем был аптекарь, которого виргинец вырвал из когтей Ганто, и тот с удовольствием согласился показать ему разнообразные ценные растения и кустарники.

Альварадо Давилла рассказал Армитеджу, что листья растения мечоакана, отваренные в белом вине, помогают рассосать избыток флегмы; а сок бансануко — отличное противоядие при укусе многих змей, таких, как страшная табоба и коралловая змея. Корни габиллиуса, очищенные и высушенные, были отличным слабительным.

Медленно продвигаясь вперед с мушкетами за спиной, отдыхающие наслаждались открывавшимися перед ними лесными просторами. Густой лес вздымался по обеим сторонам вымощенной коричневым булыжником Камино Реал. Вот с ветки свешивается гнездо золотистой иволги: эти птички кропотливо сооружали гнезда на самых кончиках веток, чтобы до них не добрались змеи и мартышки. Сотни голубых, зеленых и золотистых попугаев мелькали мимо, словно пернатые стрелы. Кругом пели и щебетали туканы и певчие птицы. Когда они шли молча, то заметили на тропе нескольких оленей, диких свиней и забавных маленьких медведей.