Обычно бесстрастное лицо мистера Блу недовольно сморщилось. Мелодия миссис Блу зазвучала на самой высокой ноте – то был невыносимый до болезненности звук ветра.

Данте с самого начала поездки боролся с непреодолимым желанием прыгнуть на облучок и двинуть кулаком в живот Питера Хенли, но на этот раз так, чтобы стереть с лица фермера самодовольную улыбку превосходства. Его опередила Глориана, смерившая хама холодным, удивленным взглядом, от которого опустились уголки его губ. Она повернулась и по-дружески положила руку на плечо мистеру Блу.

– Мне хочется поскорее увидеть эту пещеру, мистер Блу.

– Мне тоже, – подхватила Мод. Она неловко спрыгнула с тарантаса, ушибив при этом себе зад.

Дорога к пещере оказалась, как и обещал мистер Блу, вполне проходимой. Он еще раз напомнил о святости места, которое они собирались посетить: только Бог мог создать такой узкий каменный карниз, по которому можно было так легко пройти и который не выдавал пути подхода к пещере, и только он мог вырастить здесь такую пышную зелень, не перегородив при этом проход, огибавший каменные стены и переваливавший через вершину так, что идущий по нему оставался полностью скрытым от чужих глаз.

У входа в пещеру ветер стал резким и холодным, как будто именно она была источником постоянного ветра в Плезент-Вэлли.

– Идемте, – позвал мистер Блу. – Сейчас я вам все покажу.

Все говорило о том, что за пещерой тщательно следили в течение столетий. Каменный пол, каменные стены были настолько чистыми, что их поверхность сияла почти как полированное стекло. Нигде не было видно ни одного каменного осколка. В небольшие трещины были вставлены свечи, в которых в тот день не было необходимости, так как солнечный свет свободно лился в пещеру через отверстие в ее своде.

Свет, заливавший небольшое пространство, высветил перед Данте лицо призрака. На подобии наклонного ка* менного стенда лежало мумифицированное тело конкистадора. Одновременно с Данте его увидели и остальные. К чести женщин надо сказать, что каждая из них ограничилась лишь сдавленным возгласом. Питер, у которого перехватило дыхание, пробормотал проклятие.

– Я поищу более приятный способ улучшения аппетита в предвидении нашего пикника. Подожду вас снаружи.

Данте показалось, что его ноги стали такими же окаменевшими, как ноги лежавшей перед ним мумии. В» пещере стонал холодный сухой ветер, шевеливший ржавчину на доспехах и труху от полуистлевшей одежды. Только благодаря уникальному климату здесь сохранились останки средневекового воина. Металлический конкиста-дорский нагрудник, очень похожий на его собственный, говорил о принадлежности воина к армии Франсиско Васкеса де Коронадо. Время не пощадило его одежду. От ветра шевелились лоскуты разрушенной ткани, окраска которой хоть и выцвела от времени, оставалась все же достаточно различимой, чтобы напомнить Данте о роскошном обмундировании солдат войска Коронадо, в котором их отправили в Новую Испанию.

– Я вполне мог быть с ним знаком, – прошептал Данте, опускаясь на колени, – мог провожать его корабль при выходе из гавани.

– Посмотри-ка, Данте, шлем вроде желудя, совсем как твой, – указала Мод на каменный выступ над головой конкистадора.

Рядом лежали и пустые ножны, и Данте понял, что меч, который теперь висел у него на поясе, был из этой священной пещеры. Он взял ножны в руки и стал рассматривать украшавшую их замысловатую резьбу, но не смог обнаружить и намека на имя конкистадора.

«Это вполне мог быть я сам», – понял Данте, и сердце его замерло. Если бы его помолвка с Елизаветой не потребовала его присутствия в Англии, он отправился вместе с Коронадо путешествовать в Новую Испанию.

– Почему вы вручили мне этот меч? – спросил он мистера Блу охрипшим от волнения голосом.

– У народа хопи много разных легенд. Одна из них гласит, что когда мой народ выполз из преисподней, чтобы жить на поверхности матери-земли, с нами был белый брат. Мы называли его бахана, потому что он был существом, наделенным сверхъестественной мудростью. Этот бахана покинул нас, но обещал вернуться и стать нашим великим вождем. Вот почему мы так гостеприимно встретили вас, когда к нам впервые пришли ваши люди. И мы ошиблись. Среди конкистадоров баханы не было, но мы никогда не переставали надеяться на возвращение своего белого брата. И я подумал, что вы и есть тот самый человек, которого мы ждем.

Ветер унес невеселый смех Данте:

– Никакой особой мудростью я не наделен, мистер Блу. И я вряд ли смог бы сам пройти по какому-нибудь трудному пути, не говоря уже о том, чтобы повести за собой целый народ.

Но почему же он тогда по-своему боролся за управление королевством?

Мистера Блу не озадачило перечисление Данте своих недостатков. А мелодия миссис Блу зазвучала в более оживленном ритме, и Данте узнал в ней воинский марш своей эпохи.

– Я знаю эту песню, – заметил он.

– Моя жена передаст ее другим, как передали ее ей самой.

Глориана преклонила колени рядом с Данте. С разрывающей сердце нежностью она расправила лохмотья манжеты на обтянутой полуистлевшей кожей кости, бывшей когда-то рукой конкистадора. Ее плоть, такая гЛад-кая и теплая, трепетала жизнью над иссохшими останками. Данте пошатнулся, настолько ошеломленный этим зрелищем, что едва не потерял равновесие.

Через несколько дней, в худшем случае недель, эта самая прекрасная рука Глорианы отошлет его обратно, в прошлое, где он доживет свои дни задолго до того, как она родится. А потом Питер Хенли, возможно, возьмет эту прекрасную руку в свою, и не будет руки Данте, которая могла бы его остановить, потому что жизнь его к тому времени будет уже давным-давно прожита и его останки не сохранятся так, как эти, лежащие сейчас перед ним.

Но… он женится на Елизавете Тюдор и завоюет себе место в истории Англии как консорт.

Он знал, что Глориана не изучала истории. И какое значение будет иметь то, что сотни, даже тысячи людей будут знать о том почете и уважении, которых он удостоится, если Глориана будет помнить его всего лишь как мужчину, выбравшего себе вместо нее другую женщину?

Ее соблазнительные губы шевелились в безмолвной молитве, а взгляд дивных глаз, прикованный к павшему когда-то конкистадору, был исполнен благоговейного почтения, скорби и жалости к человеку, окончившему жизненный путь вдали от тех, кого он любил. Данте всегда находил губы Глорианы прекрасными, но предпочитал видеть их припухшими от поцелуев, глаза – затуманенными страстью, а волосы – свободно распущенными, образующими золотисто-рыжую шелковую завесу. Мертвец не мог разжечь страсть Глорианы.

– Мистер Блу, – обратилась она к индейцу, – вы позволите нам с Мод принести ему цветы?

– Вам делает честь уважение наших традиций. – Мистер Блу склонил голову, в точности, хотя и бессознательно, повторив жест придворных, толпившихся при дворе Карла V.

Принесет ли когда-нибудь Глориана цветы на могилу Данте? Да нет, конечно, ведь он будет лежать далеко за океаном, где она никогда не найдет даже столба на его могиле со стертым от времени именем.

Несмотря на непрекращавшийся холодный ветер, Данте внезапно стало трудно дышать.

– Я подожду вас снаружи, – тихо сказал он и вышел из пещеры.

Он отыскал в тени камень, которого не было видно ни от входа в пещеру, ни от тарантаса, сел на него, обхватив руками колени, и устремил взгляд на котловину, образованную долиной и окружавшей ее цепью гор. Он никогда не находил в себе склонности к фантазии, но теперь без всякого усилия вообразил, как на просторных акрах этой равнины резвились бы белые жеребята – отпрыски Близзара. Рожденные Кристелью, они стали бы чистокровными арабскими скакунами, королевскими лошадьми. Прекрасных животных дали бы и превосходные кобылы Хенли. Во время бесконечной тряски в тарантасе тот мимоходом упомянул, что отловил диких лошадей и теперь положит начало табуну, как он сказал, потомков скакунов, оставленных испанцами, побывавшими здесь сотни лет назад. Они вполне могли принадлежать конкистадору, почившему в священной пещере мистера Блу. Жеребец, оставленный Данте в Мортлейке, мог быть предком диких лошадей, сохранившихся в этой долине. Данте представил, как он требует своей доли собственности, составляет табун кобыл для Близзара и выводит восхитительную породу, которой будет гордиться.