– Дорогой Уильям, почему вы не сообщили об этом раньше, до того, как Совет вдоль и поперек обсудил его кандидатуру? – поинтересовалась я, радуясь тому, что голос не подвел, да и тон остался прежний – спокойный и уверенный.

– Но ведь дети рождены вне брака, – отозвался он озадаченным тоном. – Конечно же, вы вправе потребовать, чтобы граф Финский сразу же прекратил связь с этой женщиной. Добрачные отношения не отразятся на его репутации, и он может стать королем Англии.

– Не может, – холодно возразила я. – На этом обсуждение его кандидатуры закончилось, потому что ее сняли с выборов. Так что, Уильям, господа, – я поклонилась обомлевшим советникам, – придумайте, как заодно отказать и второму сыну короля Густава. На сегодня заседание закончено. Позвольте вас оставить, мы продолжим завтра…

Мне ответил гул встревоженных и обескураженных голосов. Могу представить, ведь мысль о наследниках была так сладка…

– Но, королева!

– Я передумала выходить замуж. Не у одного лорда Дадли, как вы заметили, сдают нервы.

Уильям обреченно кивнул. Он выглядел растерянным.

– Какова причина отказа графу Финскому? Что мне ему передать?

– Передайте ему, что он – козел. Но в более любезных выражениях. Роджер, мы уходим!

Выйдя из зала заседаний в сопровождении личного секретаря, я обратилась к нему:

– Роджер, умоляю, возьмите на себя сегодняшние дела и переписку. Я не в состоянии…

– Прекрасно вас понимаю. – В его голосе слышалось сочувствие. – И осуждаю действия Уильяма Сесила. Он должен был поставить вас в известность еще до того, как лорд Дадли покинул Совет, и до того, как утвердили кандидатуру Юхана Финского.

– Да, – согласилась я. – Мог, но… не смог! И все потому, что он – упертый баран, решивший любым способом выдать меня замуж.

У себя в спальне я немного порыдала на плече у Кэти Эшли, а встревоженные фрейлины пытались меня всячески утешить. Утешалась я плохо. Помог глоток вина и целая тарелка экзотических сладостей, щедро поставляемых в покои графом Арунделом. Заносчивый придворный никак не расставался с мыслью, что в один прекрасный день мы сочетаемся браком. Может, и правда выйти за него замуж? Все вздохнут с облегчением. Я стану толстая и довольная, под стать мужу, который тоже обожает сладости. А супружеские обязанности пусть Тайный Совет исполняет…

– Они все не уходят, – пожаловалась вернувшаяся в спальню Бланш, когда я уже перестала рыдать. – Может, скоро и уходить будет некому. Поубивают друг друга!

– Кто? – лениво поинтересовалась я. Летиция развлекала меня тем, что читала записки венецианского путешественника Марко Поло в Китай. Такого бреда я давно не встречала. Кажется, автор провел длительное время в наркотической коме, затем очнулся и записал свои видения. – Ведь сказано же, что не принимаю!

– Роджер Эшам пытается их вразумить, но как разговаривать с безумцами, которым Господь застил разум? – проворчала Бланш.

– О ком речь?

– Роберт Дадли и этот швед… Юхан, граф Финский. Сказали, что не уйдут, пока вы их не примете.

Я вздохнула, но уже без сожаления о выборе, который чуть было не сделала. Каков пройдоха! При беременной гражданской жене и двоих малолетних детях чуть было не охмурил королеву Англии… А Уильям хорош! Но ведь и правда хорош – смог всего лишь за сутки добыть такую информацию.

– Роберту передайте, пусть хорошенько подумает о своем поведении на Совете, – попросила я Летицию, решив, что двоюродная сестра лучше всех подойдет для разъяснительной миссии. – Завтра утром я жду его на теннисном корте. А вот Юхану…

Я наткнулась на внимательный взгляд фрейлин, кажется, давно догадавшихся, что причина моей хандры вовсе не в загульном Эрике.

– Кэт, принеси, пожалуйста, шкатулку с украшениями. Ту, в которой ожерелье из речного жемчуга… Летиция, дорогая, отнеси этот подарок графу Финскому.

Я коснулась роскошных жемчужин, сверкающих перламутровым блеском, оттененных черным бархатом внутренней обивки. Достала украшение из шкатулки и протянула фрейлине:

– Скажи, что это для его пассии Карин Гансдотер. – Надо же, запомнила ее имя! И до конца дней не забуду… – Также передай, что королева Елизавета Английская шлет ей наилучшие пожелания и надеется на благополучное и безболезненное разрешение от бремени.

В спальне установилась тишина. Глаза Летиции сузились.

– Не волнуйтесь, Елизавета, – едва сдерживая гнев, произнесла девушка. – После моих слов он полетит к ней с попутным ветром, что раздует паруса шведских кораблей. И, надеюсь, никогда больше не вернется в нашу страну!

Думаю, тон послания будет самый что ни на есть язвительный, то есть правильный. Молодец, девочка, понятливая!

– Остальным, кто захочет меня увидеть, отвечайте, что я больна. Сенная лихорадка, водянка, проказа… Сами придумайте. Пусть убираются восвояси. Не хочу никого видеть!

Замуж тоже не хотела. Зачем Снежной Королеве кто-то, с кем придется делить трон, власть, постель? Мне одной не привыкать, еще с Москвы хорошо жилось, значит, здесь не место и не время изменять привычкам.

– Да, и позовите музыкантов, – приказала я. – Будем веселиться! Гори оно все синим пламенем…

Начало апреля принесло сильнейшую оттепель. На улице установилась почти летняя жара, правда, в каменной громаде королевского дворца ее не ощущалось. Наоборот, стены дышали вековой сыростью, которая, словно прилипчивый лондонский туман, проникала повсюду. Я приказывала отворить все окна во дворце, зазывая весну вовнутрь. Да и сама по возможности проводила время на воздухе.

Река манила свежестью, поэтому мы частенько катались по Темзе на лодках, приводя простых горожан в волнение. Леса зазеленели, звали переливами трелей птиц, поющих гимн весне. Когда я вырывалась из цепких лап Совета, оставив государственные дела на Роджера и Уильяма, то скакала бок о бок с Робертом по лесным тропинкам, ловко уворачиваясь от разлапистых веток елей. Страх перед верховой ездой испарился. Вернее, я его изжила, всецело положившись на память тела, которое и знать не знало, что можно упасть с лошади на полном ходу. Елизавета была отличной наездницей, и, судя по похвалам лорда Дадли, у меня выходило не хуже. После долгих скачек мы, бывало, останавливались на выбранной мной поляне для отдыха. Я сидела, прислонившись спиной к дереву, закрыв глаза, вдыхая запах леса, чувствуя, как проникает в кровь весна, суля неведомое, но бесконечно прекрасное, что должно вскоре произойти.

Что это могло быть? Понятия не имела, но мне нравилось присутствие мужчины, которому я была небезразлична. Роберт ложился подле моих ног и молчал, но я-то знала, что он пристально за мной наблюдает. Мы не обсуждали произошедшее на Совете в тот злополучный день, когда чуть было не сказала Юхану «может быть». Приняли как должное, что у нас попросту сдали нервы, и вычеркнули этот эпизод из жизни. По крайней мере, я на это надеялась. С таких прогулок всегда возвращалась отдохнувшая, набравшись сил для работы, которой было, как всегда, много.

В конце апреля я собиралась согласовать в Парламенте Акт о Верховенстве и Единстве, который привел бы страну к единой форме богослужения. В новых канонах католические нормы сочетались с протестантскими. Ну, чтобы не сразу топором по головам истым католикам… К выступлению в Парламенте я готовилась обстоятельно, словно к войне с испанцами. Битва ожидалась долгой и кровопролитной. Каков будет исход, не знал никто. Неспокойно было не только у меня на сердце, но и на улицах города. Мне постоянно докладывали о стихийных собраниях, на которых люди распевали псалмы на английском языке. Неизвестные били в церквях окна, оскверняли алтари, срывая с них орнамент и распиливая распятия, хоть это каралось смертной казнью. Мой шут, которого я, словно государственного секретаря, звала к ужину каждый вечер, в лицах разыгрывал представления и декламировал стихи, подслушанные на улицах Лондона. В них клеймили позором покойную королеву Марию, ее мужа и кардинала Поула, ревностного католика, умершего с ней в один день. Кстати, он был другом архиепископа Хита из моего собственного Совета…