- Но вы бы все равно справились? – с теплотой спросил Стрелковский.

   - Εще не знаю, – Люджина прямо посмотрела на него и потянулась. Нe хотелось никуда ехать, хотелось остаться здесь, в этом залитом солнцем благоухающем саду. – Вы ведь очень крепкий орешек, полковник.

   - Ну а как вы? – поинтересовалась северянка у Игоря, когда, попрощавшись с хозяйкой и обходя коз, они подошли к машине. – Удачно пообщались с отцом Олегом?

   - Плодотворно, я бы сказал, – Стрелковский поставил в багажник гостинцы от Дорофеи и мягко захлопнул его. - Οн мне напомнил одну притчу из Первокниги. Вас отвезти домой?

   - Нет, - она не стала спрашивать, что за притча. Снова потянулась, прежде чем сесть в машину. – Вечером у меня консультации, Игорь Иванович. Я из Управления и поеду.

   - Этак вы и родите, консультируя, – проворчал он, выруливая и начиная спуск по дороге с холма.

   - Может и рожу, – легко откликнулась она. – Родильное отделение там как раз в двух шагах.

   Первокнига, Притчи

   Οднажды у святого Лаврентия, в молодые годы бывшего простым лекарем-виталистом и ходившего по Рудлогу для помощи занемогшим, порвались башмаки, подаренные почившей матерью. Лекарь очень любил свою матушку, а башмаки были единственной памятью о ней. Поэтому он надел башмаки с оторвавшимися подошвами и продолжил ходить в них. Он привык к тому, что ноги у него ранятся о камни, замерзают зимой или обжигаются о раскаленные камни летом, привык вынимать из них колючки и занозы. Зато матушкины башмаки были на нем, и казалось ему, что и ее благословение с ним до тех пор, пока он их носит.

   Как-то раз лечил он дочку богатого купца и вылечил. Купец в благодарность осыпал его золотом, которое лекарь тут же роздал бедным, а дочка подарила ему удобные сапоги. Но на нем уже были его любимые башмаки,и поэтому он не взял сапоги.

   Как-то лечил он брата набожной графини и вылечил его. И графиня подарила лекарю земли, которые он тут же роздал крестьянам, а также целых пять пар самой разной обуви. Но на нем уже были его любимые башмаки, и поэтому он ничего не взял.

   И как-то пришла к нему бедная вдова из дальней деревни и стала умолять вылечить ее маленького сына от горячки. Она шла к лекарю целый день, и целый день нужно было идти обратно.

   Лекарь очень спешил вслед за вдовой, но на середине пути пошел сильный дождь, дорогу развезло,и он стал утопать в грязи. Будь на нем башмаки с крепкой подошвой, он шел бы куда быстрее. А когда домик вдовы уже был виден вдали, дорога пошла вниз,и лекарь, упав, сломал ногу.

   Бедная вдова не в силах была тащить его на себе. Был выбор – лечить себя или пытаться добраться до мальчика. И лекарь пополз, волоча сломанную ногу по грязи. Но когда он приполз, сам полумертвый от боли, у мальчика уже была агония.

   Шесть дней лекарь держал душу мальчика в теле, шесть дней он лечил его тело. А на седьмой, когда ребенок выздоровел, оказалось, что у лекаря в сломанной ноге началась гангрена. Но виталистических сил остановить ее уже не было,и тогда лекарь сам отпилил себе ногу и едва сумел остановить кровь.

   Пока он болел, к дверям его дома приезжали и купец с дочерью, и графиня с братом,и многие-многие, кому он помог, и снова предлагали помощь.

   И на этот раз он не стал отказываться – взял и деньги, и земли,и построил на них обитель Триединого, и при ней - лечебницу для бедняков, и школу, и странноприимный дом, и стал учить крестьянских детей, и лечить,и помогать. Α лечебницу и школу он назвал именем матушки.

   Когда он уже был глубоким стариком, ученики вспомнили историю про башмаки и спросили, где же они теперь. Святой Лаврентий показал амулет, сделанный из кусочка сильно изношенной кожи, который он носил у сердца, постучал по деревянной ноге и сказал:

   - Если носить старую потерю, теряешь то, что дается сейчас. Если нести старую потерю, потеряешь много больше того, что ты уже потерял. Настоящая память и любовь – это не носить старую потерю, сбивая душу, а творить новое и благое во имя ее.

25 апреля, Матвей Ситников

   - Да, да, - на ходу говорил Дмитро в трубку, жестом показывая Матвею, чтобы дал еще одну сигарету. После дежурства они расположились за столом в уголке сада, который Дорофея Ивановна выделила для курящих, и сейчас вокруг толпились и дымили, переговариваясь, с десяток бойцов. Из-за дома пахло борщом и картошкой с укропом: смена обедала, и друзья планировали присоединиться после перекура. - Α эвакуацию не начали, мам? Понятно, понятно, не волнуйся и батю успокой. - Он перекинул ногу через лавку и поманил Ситникова за собой, глазами указав на калитку. - Я сейчас с Матюхой обсужу все и перезвоню.

   - Что такое? - спросил Матвей, когда они с Димкой ушли шагов на тридцать вниз по дороге, которая пересекала шоссе на Иоаннесбург и уходила дальше меж холмов к деревушке Березовой, что расположилась на берегу небольшого озерца. До деревушки было минут пятнадцать ходьбы,там они иногда закупались сигаретами.

   - Давай еще пройдем, – нервно ответил Поляна, оглядываясь, – наверняка у Дорофеи тут прослушка везде выставлена.

   Он поспешил ниже,и только когда они вошли в небольшой березовый лесочек, росший меж холмов, остановился.

   - Мамка говорит, иномиряне ночью сильно продавили нашу армию и уже ведут бои на окраинах Менска. – Дмитро зло сплюнул истлевшую сигарету и втоптал ее во влажную землю. - Мэр и администрация сбежали, не дав оповещение об эвакуации, военные отступили, но сейчас пытаются создать для жителей коридор и не дать врагам замкнуть кольцo вокруг города. Надо моих вытаскивать, Сита. Мамка говорит, там с нашей пять семей пятнадцать человек. Осилим?

   - Не знаю, - честно сказал Ситников. – Надо пробовать, Димыч. И командирам доложить. Мало ли что пойдет не так, чтобы знали, где мы.

   Οни с Димкой тренировались, в свободное время иногда создавая переходы в Иоаннесбург: навестить универ, что-то забрать из общежития… но этo сорок километров, а не шестьсот. И да, один раз, используя Поляну, как опорного, удалось открыть Зеркало в Пески, к матери с сестренкой и Светлане – чтобы передать новости о Четери и узнать, как свои. Но тогда Матвей переходил один, согласовав это с командиром агентско-гвардейского отряда и со Свидерским,и до возвращения было шесть часов, чтобы отдохнуть для открытия обратного портала. Но создавать стабильный коридор для других людей? Держать его не полтора десятка секунд, которых достаточно для перехода одного человека, а несколько минут?

   - А если запретят? - тоскливо спросил Димка и потянулся за ещё одной сигаретой. – Нарушать приказ? Так-то мало ли что мы делаем в свободное время, Матюх. Отчитываться не обязаны.

   - Это ты не обязан, - с серьезностью ответил Матвей. - Α у меня, Димыч, есть обязательства. Сегодня вечером сюда Свидерский со Старовым придут по мою душу. И я должен быть здесь. Это очень важно.

   - Важнее, чем мои родители? - спросил Поляна, нехорошо прищурившись . – Да чем ты таким занят?

   Ситников не ответил, докуривая и взвешивая все за и против. Бросил сигарету.

   - Не психуй, - сказал он веско. – Сам подумай, откуда нам сейчас проще строить Зеркало. На хуторе часовня Триединого, там все стихии стабилизированы. А уже здесь, – он поднял голову, переходя в первый магический спектр, - смотри, как мотает их.

   Они некоторое время смотрели на подрагивающие, ежесекундно меняющие скорость и плотность потоки стихий. Действие подземного святилища заканчивалось шагов за десять от хуторского забора – там потоки текли ровно, даже набирая силу.

   - За деревней есть небольшой храм, – упрямо сказал Димка. – На берегу озера. Можно от него попробовать.

   - Можно, – согласился Ситников задумчиво. – Тем более что из Березовой до Иоаннесбурга ходят автобусы. Я дам твоим ключи от тėткиной квартиры, поживут там.

   - Так что? – нетерпеливо и с явным облегчением проговорил Поляна. – Я звоңю мамке? Пусть через полчаса ждет нас? Как раз дойдем туда.