— Они действовали очень тщательно. Какая глупость думать, что в этом мире существует хоть одно безопасное место.

Если не считать его языка, он был человеком беззащитным, единственным стремлением которого было служить своему королю. И спасти мир. Тем не менее кто-то разрушил его мир. Хуже всего было то, что, как я думал, избиение, которому его подвергли, было вызвано чем-то, что сделал я.

— Я мог бы помочь тебе привести это все в порядок, — предложил я тихо.

Он дважды быстро мотнул головой.

— Не думаю, — сказал он, а потом добавил, нормальным голосом: — Я не хотел тебя обидеть.

— Я и не обиделся.

Я сложил очищающие травы, горшочек с мазью и оставшиеся тряпки. Он соскочил с сундука и, когда я предложил ему все собранное, мрачно принял это у меня. Он пошел к двери, двигаясь скованно, несмотря на уверения, что нападавшие повредили только его лицо. У двери он обернулся.

— Когда узнаешь точно, скажешь мне? — Он значительно помолчал, потом добавил упавшим голосом: — В конце концов, если они сделали такое с королевским шутом, что они могут сделать с женщиной, которая вынашивает наследника будущего короля?

— Они не посмеют, — сказал я свирепо. Шут презрительно фыркнул:

— Не посмеют? Я уже не знаю, что они могут посметь или не посметь. Так же, как и ты. Я бы на твоем месте придумал более надежный способ закрывать свою дверь, если не хочешь обнаружить и свою голову в мешке. — Он улыбнулся улыбкой, которая не была даже тенью его обычной насмешливой гримасы, и выскользнул наружу. После того как он ушел, я закрыл дверь на засов. Потом прислонился к ней спиной и вздохнул.

— Это все прекрасно для всех остальных, Верити, — вслух сказал я безмолвной комнате, — но что до меня, то я думаю, что вам следовало бы повернуть прямо сейчас и ехать домой. Наступает нечто большее, чем красные корабли, и я как-то сомневаюсь, что Элдерлинги смогут чем-нибудь помочь в борьбе с тем, с чем мы скоро столкнемся.

Я ждал, надеясь получить какой-нибудь знак того, что он слышал или согласен со мной. Ничего не было. Разочарование кипело во мне. Я редко твердо знал, когда Верити чувствует меня, и никогда не был уверен, ощущает ли он те мысли, которые я хочу послать ему. Я снова удивился, почему он не отдает распоряжения Сирен. Все лето он связывался с ее Скиллом. Почему он молчит теперь? Может быть, он уже посылал ей сообщения, а она это скрыла? Или передала их Регалу? Я обдумал это. Возможно, синяки на лице шута отражали беспокойство Регала, обнаружившего, что Верити знает о том, что происходит в его отсутствие. Почему он выбрал шута в качестве козла отпущения — можно было только догадываться. Вероятно, он просто использовал его, чтобы дать выход своей ярости. Шут никогда не упускал случая оскорбить Регала. Или любого другого.

Позже в эту ночь я пошел к Молли. Это было опасное время, потому что замок гудел от множества гостей и слуг, которые о них заботились. Но моя тревога гнала меня вперед. Когда я постучал, Молли спросила через дверь:

— Кто там?

— Это я, — ответил я удивленно. Раньше она никогда не спрашивала.

— О, — ответила она и открыла дверь. Я проскользнул внутрь и запер ее за собой, а она прошла к очагу. Она склонилась к огню и подбавила дров, которые были совершенно не нужны. На меня она не смотрела. На ней было ее синее платье служанки, волосы ее все еще были уложены. Каждая линия ее тела предостерегала меня. Я снова попал в беду.

— Мне жаль, что я не бывал здесь последнее время.

— Как и мне, — коротко сказала Молли.

Она была не очень-то расположена к приятной беседе.

— Произошло много всякого, и я был очень занят.

— Чем?

Я вздохнул. Знал, к чему идет разговор.

— Делами, о которых я не могу говорить.

— Конечно, — несмотря на все спокойствие и холодность в ее голосе, я знал, что подо всем этим бурлит ярость. Одно неверное слово выпустит ее наружу. Так же, как и молчание. Так что можно напрямик задать мой вопрос.

— Молли, причина, по которой я пришел сегодня…

— О, я знала, что должна быть какая-то особенная причина, чтобы ты наконец появился. Единственное, что меня на самом деле удивляет, это я сама. Почему я здесь? Почему каждый день после работы я возвращаюсь прямиком в свою комнату и жду, что ты вдруг придешь. Я могла бы заняться чем-нибудь другим. В последнее время в этом замке хватает менестрелей и кукольников, принц Регал об этом позаботился. Я могла бы сидеть у одного из очагов с другими слугами и наслаждаться их обществом, вместо того чтобы торчать здесь в одиночестве. Или я могла бы делать какую-нибудь работу. Повариха разрешила мне пользоваться кухней, когда там не самое горячее время. У меня есть фитили, травы и сало. Мне бы следовало использовать их, пока травы еще не выдохлись. Но нет, я здесь, наверху, на тот случай, что ты вспомнишь обо мне и придешь провести со мной несколько минут.

Я стоял, как скала, под сокрушительными волнами ее слов. Больше я ничего не мог сделать. То, что она говорила, было правдой. Пока она переводила дыхание, я смотрел себе под ноги. Когда она снова заговорила, ярость в ее голосе утихла и сменилась чем-то худшим — горем и растерянностью.

— Фитц, это так трудно. Каждый раз, когда я думаю, что уже успокоилась, я заворачиваю за угол и обнаруживаю, что снова надеюсь. У нас никогда ничего не будет, правда? Никогда не будет времени, принадлежащего только нам, никогда не будет места, в котором мы будем хозяевами. — Она опустила глаза, кусая нижнюю губу. Когда Молли снова заговорила, голос ее дрожал. — Я видела Целерити. Она красивая. Я даже нашла повод, чтобы заговорить с ней. Я спросила, не нужно ли им еще свечей для их комнат… Она ответила застенчиво, но вежливо. Поблагодарила меня за заботу — мало кто здесь делает это. Она… она славная. Леди. О, они никогда не дадут тебе разрешения жениться на мне. И сам ты не захочешь жениться на служанке.

— Ты для меня не служанка, — ответил я тихо. — Я никогда так о тебе не думал.

— Тогда кто же я? Я не жена, — заметила она.

— В моем сердце — жена, — сказал я горестно. Это было жалким утешением. Мне было стыдно, что она приняла его, подошла и уткнулась лбом в мое плечо. Несколько мгновений я бережно обнимал ее, потом притянул ближе. Когда она прижалась ко мне, я тихо сказал ей в волосы:

— Я хочу спросить тебя кое о чем.

— О чем?

— Ты… ждешь ребенка?

— Что? — она отстранилась, чтобы посмотреть мне в лицо.

— Ты носишь моего ребенка?

— Я… нет. Нет, не ношу… Почему ты вдруг спросил?

— Мне просто пришло в голову. Вот и все. Я хотел сказать…

— Я знаю, что ты хотел сказать. Если бы мы были женаты, а я не была бы уже беременна, соседи начали бы качать головами, глядя на нас.

— Правда? — Раньше эта мысль никогда не приходила мне в голову. Я знал, что некоторые уже спрашивают, не бесплодна ли Кетриккен, если она не смогла зачать после года супружества, но вопрос о ее ребенке действительно касался каждого. Я никогда не думал о том, что соседи всегда с ожиданием наблюдают за новобрачными.

— Конечно. К этому времени кто-нибудь наверняка уже предложил бы мне рецепт чая, полученный давным-давно от старушки-матери, или порошок из клыка кабана, чтобы вечером подсыпать в твой эль.

— В самом деле? — Я крепче прижал ее к себе, глупо улыбаясь.

— Угу, — улыбнулась она в ответ. Улыбка медленно угасла. — На самом деле, — сказала Молли тихо, — есть другие травы, которые я использую, чтобы быть уверенной, что не забеременею.

Я уже почти забыл, как Пейшенс бранила меня в тот день.

— Некоторые такие травы, как я слышал, могут повредить женщине, если принимать их слишком долго.

— Я знаю, что делаю, — сказала она ровно. — А кроме того, какой у нас выход? — добавила она.

— Никакого.

— Фитц. Если бы сегодня я сказала «да», если бы я была беременна… что бы ты сделал?

— Не знаю. Я не думал об этом.

— Подумай об этом сейчас, — умоляюще сказала она.