– Сударь, – ответил он весело, – раз уж вы решили угостить меня этим самым снадобьем, надо было сделать так, чтобы оно не выдавало себя своим вкусом. Это же так просто.

– Однако вы ведь выпили наше сонное зелье!

– Ну, разумеется, сударь. Неужели вы думаете, что такой человек, как я, свалится от каких-то несчастных двух бутылок? Однако я уснул, мне это показалось странным, и я стал осторожнее. И тогда я заметил, что ваше снадобье чуточку изменило вкус сомюрского, а уж его-то я хорошо знаю! Поэтому я вылил содержимое подозрительной бутылки в грязную воду, оставшуюся после умывания.

– Это все потому, что из уважения к вашей силе я приказал увеличить количество яда, – серьезно сказал Эспиноза. – И все же я вынужден отдать вам должное: вы прекрасно разбираетесь в винах. Это позволило вам избежать ловушки, в которую попались другие.

Пардальян вежливо поклонился, и Эспиноза продолжил:

– Итак, с ядом мы разобрались. Но как вы догадались, что я хочу лишить вас рассудка?

– Не нужно произносить неосторожные слова, когда я рядом, – пожал плечами шевалье. – Если вы помните, Фауста уже упрекала вас за это. Кстати, ее слова тоже заставили меня насторожиться. Наконец, вам вовсе не стоило расхваливать ту клетку, в которой вы держите свои безумные жертвы. Тем более не надо было объяснять мне, что их безумие – результат действия удивительного снадобья, а также страха, нагоняемого на них их тюремщиками.

– Да, – задумчиво ответил Эспиноза, – вы правы. Я перестарался и поэтому проиграл. Я должен был помнить о вашей наблюдательности и соблюдать меру. Вы преподали мне урок; я его не забуду.

Пардальян снова поклонился и спросил, ехидно улыбаясь:

– Это все, что вы желаете узнать? Не стесняйтесь, пожалуйста… Времени у нас достаточно.

– Благодарю вас за это предложение. Меня очень удивляет одна вещь. Насколько я знаю, за последние две недели вы ели только два раза. Я не беру в расчет хлеб, который вам приносили: он был предназначен не для того, чтобы насытить вас, а чтобы усилить муки голода.

Шевалье с улыбкой ответил:

– Я мог бы сохранить в вас эту веру в мою исключительную выносливость, но, поскольку вы приложили столько стараний для того, чтобы я ослабел, то я, так и быть, открою вам правду.

И удивленному взгляду Эспинозы предстало аппетитное зрелище: внушительных размеров окорок, бутылка с водой и кое-какие фрукты. Все это Пардальян извлек из своего любимого плаща.

– Вот моя кладовая. Конечно, это нельзя сравнить с тем пиром, который мне устроили тогда мои тюремщики, однако же эти запасы очень помогли мне. Именно благодаря им вы видите меня в добром здравии. Мои сторожа оказались не очень внимательными, и мне удалось кое-что стянуть со стола. Когда вино кончилось, я наполнил бутылки водой – кстати, не очень свежей. Сделал я это на случай, если меня вовсе лишат еды и питья.

Таким образом, я мог бы протянуть еще довольно долго. Причем заметьте – все это время я не переставал надеяться, что вы совершите эту роковую ошибку: останетесь со мной наедине. Я надеялся на это, и мои надежды оправдались.

– Итак, – медленно произнес Эспиноза, – вам удалось угадать почти все. Однако же вы столько всего перенесли! Как мог устоять ваш рассудок? Ослепительное солнце, смена жары и холода, зловонный воздух и, наконец, мясорубка… Почему это вас не сломило?

– Да уж, признаюсь, эта мясорубка и прочие ваши хитроумные штучки – вещь весьма мерзкая. Однако я знал, что умирать мне еще рановато. Я не сомневался, что вы захотите встретиться со мной – в последний раз. К тому же убить меня не было вашей целью. Поэтому я рассуждал так: жара, холод, вонь, яркий свет, блестящие ножи – все это исчезнет само собой. Хотя, конечно, момент был действительно скверный. Но мне ничего не оставалось, кроме как терпеть: деваться-то все равно было некуда.

Эспиноза тяжело вздохнул. Помолчав какое-то время, он сказал:

– Как жаль, что такой человек, как вы, не с нами! Какие дела мы бы могли вершить вместе!

Пардальян изменился в лице.

– Успокойтесь, – продолжал великий инквизитор, – я не собираюсь обращать вас в свою веру: я не хочу вас оскорблять. Я знаю, что люди вашего склада не меняют своих убеждений.

И Эспиноза задумался. Шевалье наблюдал за ним, не желая прерывать хода его мыслей. Наконец великий инквизитор поднял голову и посмотрел прямо в глаза своему противнику.

– Теперь я ваш узник. Что вы намерены делать?

Пардальян удивленно приподнял брови.

– Я намерен просить вас, – сказал он так просто, будто речь шла о сущих пустяках, – чтобы вы открыли ту замечательную потайную дверь, про которую знаете только вы один, и выпустили нас из этого малоприятного местечка.

– А если я откажусь? – спокойно произнес Эспиноза.

– Тогда мы оба умрем здесь, – так же невозмутимо ответил шевалье.

– Прекрасно, – решительно сказал великий инквизитор. – Значит, мы умрем. В конце концов, мучения будут одинаковы для обоих. Если человеческая жизнь вообще заслуживает сожаления, то вы будете сожалеть о ней не меньше меня.

– Вы ошибаетесь, – холодно возразил Пардальян. – Наши страдания будут неодинаковы. Я сильнее вас, и к тому же у меня есть еда, которой хватит при разумном употреблении на несколько дней. Вы же скоро умрете от голода и жажды. Уверяю вас, это ужасная смерть. Что до меня, то я избегну этой участи. У меня есть кинжал, и я не буду мучиться.

Как ни силен был Эспиноза, он не смог удержаться от невольного возгласа. Тон шевалье свидетельствовал о том, что Пардальян давно все обдумал и теперь ничто не заставит его свернуть с намеченного пути.

– Вы уверяете, что я буду сожалеть о жизни не меньше вас, – продолжал шевалье с безжалостным спокойствием. – Но единственное, о чем я жалею, так это о том, что не смогу перед смертью хотя бы коротко переговорить с госпожой Фаустой. Признаюсь, это доставило бы мне удовольствие. Что поделаешь! Даже самые заветные желания исполняются далеко не всегда. Однако я ухожу со спокойной душой. Я выполнил поручение: я вырвал у короля Филиппа это завещание, которое отдавало ему Францию, мою родину… А вы, сударь, можете ли вы сказать то же самое о себе?