С торжествующей улыбкой, сполна удовлетворенная своей победой, она тем же жестом, что и принцесса Фауста, – разумеется, не подозревая о том, – поставила свою ножку на голову карлика, ее дона Христофора Центуриона. Казалось, она хотела сказать: «Вот твое место! Я твоя госпожа, а ты – ты только моя вещь!»

Впрочем, бедняжка Чико был счастлив. Давно уже Хуанита не оставалась с ним наедине, давно уже не расточала ему столько знаков внимания! И с какой грацией она демонстрировала ему свою силу и власть над ним!

Цель Хуаны была достигнута, она добилась своего… но внезапно ей стало очень стыдно и безумно неловко. Боже мой, она наверняка сделала ему очень больно! Она почувствовала ужасные угрызения совести за свой жестокий поступок и торопливо встала, тем самым невольно лишив Чико счастья до бесконечности оставаться у ее ног.

Но Чико по-прежнему не вставал с колен. Подняв голову, он восторженно смотрел на нее.

Покраснев не то от удовольствия, не то от стыда или сожаления о содеянном ею, она удивительно кротко сказала ему:

– Я надеюсь, что ты больше не думаешь, будто чем-то рассердил меня.

Она улыбалась ему. И он отважился на последнее: вновь приник губами к носку ее туфельки. Смущенная Хуанита поспешно отпрянула назад. Поднявшись с колен, Чико с искренней благодарностью произнес:

– Как ты добра! О, моя мадонна!

От этих слов она покраснела еще сильнее. Нет же, нет, она вовсе не была доброй, она очень жестокая и злая. Ему следовало не благодарить ее, а хорошенько поколотить, ибо она это вполне заслужила. Ругая себя за все происшедшее, она тем не менее внезапно спросила его:

– Это правда, что ты хотел заколоть француза?

Теперь покраснел он, словно она в чем-то его упрекнула. Потом молча кивнул.

– Зачем же?

Она жаждала услышать от него наконец:

– Потому что я люблю тебя и ревную!

Увы, Чико опять упустил свой шанс, невнятно пробурчав:

– Я не знаю.

Все было кончено, теперь уже раз и навсегда. Ужасная досада вызвала новый приступ ярости у Хуаниты. Красная уже не от смущения, а от ярости, она топала ногами и кричала:

– Опять! Я не знаю, я не знаю! О, как ты меня раздражаешь! Убирайся отсюда! Вон!

Этот внезапный взрыв негодования после столь обворожительных улыбок поверг его в полную растерянность. Он ничего не понимал. О Боже! Что с ней творилось? Что он ей сделал?

Изумленный, он не двигался с места. Тогда она яростно набросилась на него, молотя его своими маленькими кулачками. Топая ногами, она продолжала в исступлении кричать:

– Убирайся вон!

И ссутулившийся робкий Чико покорно вышел. Но если бы он неожиданно вернулся, то увидел бы, как на глазах Хуаниты выступили слезы. Его мадонна сидела в кресле и тихо плакала.

Но Чико никогда не посмел бы вернуться – ведь так решительно его прогнали! Он уходил, душа его была погружена во мрак, и лишь одна надежда еще согревала его: буря утихнет, Хуана сменит гнев на милость, и он, как и прежде, будет готов выполнить любое ее желание, любой каприз.

Да если бы он даже и осмелился вернуться и застал ее в слезах, то едва ли отнес бы их на свой счет: Чико не смог бы поверить в то, что он, такой маленький человечек, способен вызвать серьезные глубокие чувства. Скорее всего она проливала слезы из-за своей любви к сеньору французу. И однако же это было совсем не так!..