Сэм умолк и развернулся к Ребулю:

– Иными словами, Обломовы должны узнать о том, что ты на Корсике, до того, как начнут действовать.

Было уже поздно, а принимать подобные решения непросто. Они решили, что утро вечера мудренее, но, прежде чем лечь, Сэм позвонил Филиппу.

На следующее утро в воздухе висела редкая для Марселя серая морось, погода соответствовала мрачному настроению собравшейся за завтраком компании, дожидавшейся приезда Филиппа. Ребуль за почти бессонную ночь как-то осунулся, потребовалось несколько чашек кофе и сочувствие Сэма и Элены, чтобы он немного приободрился.

Приехал Филипп, промокший и озабоченный. По телефону Сэм лишь сказал, что новости плохие, но не сообщил подробностей.

– Расскажите мне все, – попросил журналист, и Ребуль снова пересказал разговор, состоявшийся накануне вечером, а Филипп лишь покачивал головой, не веря своим ушам.

– Это безумие, – сказал он. – Ты уверен, что это правда?

– Джо надежный человек. Его не так легко напугать, и он ничего не выдумывает. Я ему верю.

– И ты считаешь, Вронский затеял это, потому что ты не продаешь ему дом?

Ребуль подался вперед и заговорил, время от времени постукивая ладонью по столу, чтобы подчеркнуть свои слова.

– За ним тянется история, помнишь? Его партнер в Африке? Его партнер в России? Деловой партнер из Нью-Йорка? Все они мертвы. Именно так он разбирается с людьми, перешедшими ему дорогу. Вронский не признает правил. Он считает, что может делать все, что ему заблагорассудится, и до сих пор так оно и было. Почему же сейчас должно быть по-другому? Да, я верю Джо.

За столом повисло молчание, пока Ребуль не поднялся и не заметался по комнате.

– С меня хватит, – заявил он. – Я никогда в жизни не бегал от трудностей и сейчас тоже не собираюсь. – Он остановился перед Сэмом. – Позвони Джо, разработайте с ним план. Я еду на Корсику.

Братья Фигателли стояли у входа в свой бар, поглядывая на часы; вечерний парад туристов уже начался, и они фланировали взад и вперед по улице Как-там-ее. В маленькой комнате позади бара, служившей офисом, стояла откупоренная бутылка «Clos Capitoro», изысканного красного из Портиччо, оставленная «подышать». Сэм только что позвонил из местного аэропорта Кальви – Сент-Катрин: он приземлился, уже едет, – и Фигателли сгорали от нетерпения увидеть его. По прежнему опыту они знали: если у Сэма созрела идея, не придется скучать ни минуты.

Перед баром остановилось такси, и братья Фигателли встали по обе стороны от двери. Сложный салют, какой они изобразили, приветствуя Сэма, сменился бурными объятиями, прежде чем они прошли через бар в офис.

– Да, друзья мои, – заговорил Сэм, – прямо как в старые добрые времена. Хотите начать сами или лучше мне? – Он принял протянутый Фло бокал вина и задумчиво пригубил. – Мм. К такому можно и пристраститься.

– Сам делал, – похвастался Фло. – У нас есть кое-какие новости, но, может, начнешь ты? Как там Франсис?

– Он в порядке, однако Вронский выводит его из себя. И он любой ценой намеревается попасть на Корсику. Даже придумывает поводы для поездки. Вы знали, что у него здесь двоюродная бабушка? У нее дом в деревне Спелонкато, и легенда такая: старушка перенесла операцию и он хочет убедиться, что за ней хорошо ухаживают. Меня не радует, что он собрался сюда, но об этом позже. Если он действительно приедет, необходимо разработать план, как его защитить.

– Кое-чем помочь можно, – сказал Джо. – Когда мы были у Зонза, то спросили, как зовут тех парней, которых он рекомендовал в помощники Обломовым. Это двое местных, и у нас есть друзья, знакомые с ними. Отсюда вытекает пара любопытных возможностей. – Он помолчал, снова наполняя бокалы. – Первая: мы можем убедить этих парней сменить союзника и рассказать нам, в чем состоит план Обломовых по поводу Франсиса, то есть как и когда они собираются действовать. И второе: выяснив это, мы можем заманить Обломовых в ловушку раньше, чем они успеют предпринять что-нибудь серьезное.

– Это хорошо, и это, конечно, поможет, – отозвался Сэм, – только не забывайте: все дело затеяно, чтобы прищучить Вронского. Нам нужны доказательства, что за всем этим стоит он. Нам необходимо признание Обломовых.

И обсуждение продолжалось за бутылкой вина и позже, за обедом. К утру, когда Сэму пришло время уезжать, план был утвержден, за исключением одной маленькой детали, над которой предстояло еще подумать: как, не вызывая подозрений, донести до Обломовых, когда и куда именно поедет Ребуль. Однако братья Фигателли не сомневались, что сделать это можно через Зонза.

Сэм же, заново обдумывая план в самолете до Марселя, решил, что поездка была чрезвычайно плодотворной.

Терпение никогда не входило в число достоинств Олега Вронского, и теперь, когда решение устранить Ребуля было принято, он все больше и больше жаждал успеха. Регулярные вечерние звонки одного из Обломовых до сих пор приносили только разочарование. Одна и та же проблема – как же заманить Ребуля на Корсику? – оставалась предметом ежедневных споров. Планы разрабатывали, изучали и отвергали. Все это доводило до исступления.

И потому, когда Обломов нарушил сложившуюся схему и позвонил утром, Вронскому показалось, что им улыбнулась удача.

– Новости есть? – осведомился он.

– Еще какие, – сказал Обломов. – Слушай: только что позвонил мой человек в Кальви. Он рассказал, что Ребуль на следующей неделе собирается на Корсику на пару дней. Хочет навестить какую-то свою престарелую родственницу. И вот здесь все становится по-настоящему интересно. Старуха живет в деревне Спелонкато, это недалеко от Кальви, но место уединенное, вокруг ни души. Идеальное место. Мы можем перехватить его либо по дороге туда, либо обратно.

– Хорошо. Просто отлично. Позвони мне, когда разработаете план.

И, пребывая в самом прекрасном расположении духа, Вронский позвонил Филиппу и сообщил, что фотосессия, назначенная на следующую неделю, откладывается. Срочные дела требуют присутствия Вронского в Париже, где он пробудет целую неделю. Филипп выразил всяческое понимание и пожелал ему успешной поездки. Его слова напомнили Вронскому, что необходимо позвонить секретарю и забронировать свой обычный номер в «Бристоле», et voila. Алиби готово.

Журналистский опыт Филиппа сделал его подозрительным по части разного рода отговорок, которые его интервьюируемые выдвигали в последний момент, и, чуя, что пахнет жареным, он позвонил Сэму.

– Я несколько раз сталкивался с подобным, – сообщил Филипп. – Обычно так делали политики, которых только что застукали со спущенными штанами, и им не хотелось привлекать к себе лишнее внимание. На сей раз я не понимаю, что это значит.

– Я понимаю. Это значит, что они готовы сделать ход. Ты не можешь уйти с работы пораньше, чтобы мы все вместе поговорили с Франсисом?

Приехав под конец рабочего дня, Филипп застал Ребуля на удивление спокойным для человека, над которым нависла смертельная угроза, – тот открывал бутылку шампанского для них троих, прежде чем приступить к разговору.

– Со мной ничего не случится, – сказал он. – У меня есть вы двое, у меня есть братья Фигателли и все их осведомители, и, самое главное, мы владеем информацией. Мы заранее знаем, что они собираются сделать. И тот факт, что Вронский едет в Париж, доказывает: все это организовал он. Он всегда так поступает – его никогда нет поблизости во время несчастного случая. – Ребуль поднял бокал. – Bon voyage!

У Сэма имелись планы относительно Ребуля, однако с этим можно было повременить: ему не хотелось портить другу настроение. Они провели приятные полчаса, прежде чем Филиппу настало время уходить – у него была запланирована куда менее интересная встреча, коктейль по случаю открытия нового отделения местного банка.

– Теплое белое вино и нескончаемые объятия, – пояснил он. – Однако они постоянно дают рекламу в нашу газету, поэтому там обязан быть кто-нибудь из редакции. – Он вздохнул, допивая шампанское, с печалью поглядел на то, что еще оставалось в бутылке, и ушел.