– Точно. Чем больше знаешь о враге, тем лучше. Однако мы вряд ли можем просто позвонить ему и спросить.

– Что ж, я знаю того, кто может. Наш любимый журналист.

– Филипп?

– Кто это? Который час? – Голос человека, разбуженного ни свет ни заря, все еще сонного и весьма неприветливого.

Сэм поглядел на часы: половина девятого.

– Самое время, чтобы лучший репортер Марселя отправился за материалом. Это Сэм.

– О… – Филипп простонал, садясь на постели. – Что-то срочное?

– Гораздо лучше, дружище. Горячий репортаж, ну, может, не совсем горячий, зато мы сможем помочь Франсису.

– Что он натворил?

– Да не он, а Вронский. Мы совершенно уверены, что он установил за Франсисом слежку, одному Богу известно, что еще он предпримет. Нам очень нужно узнать о нем как можно больше, и, кажется, у меня есть идея, на которую он может купиться.

– Слушаю. – Судя по голосу, Филипп внезапно проснулся.

– Мы сыграем на его тщеславии, дадим ему шанс сделаться более известным в Марселе – ведь это одна из его амбиций. Вот суть нашего плана. Ты обещал редакции серию развернутых портретов «Les amies de Marseille», и лучше всего начать с самого щедрого ami из всех – с месье Вронского.

– Но ведь я уже брал у него интервью, ты что, забыл? После аукциона.

– Ага, – кивнул Сэм, – но то была просто заметка. Я же говорю о развернутом портрете: человек полностью, с его мечтами, опрометчивыми поступками – всем. Ты же знаешь этих богачей. У них эго размером с дом, они обожают поговорить о себе, и очень хорошо, что ему понравилась твоя заметка.

Прежде чем Филипп успел ответить, Сэм сумел его подкупить. Зная, как тот обожает обеды вообще и обеды «У Эдуарда» в частности, он предложил встретиться попозже в ресторане, где можно будет все обсудить с глазу на глаз. Филипп сдался перед железным аргументом Сэма. Значит, за обедом.

Сэм опустил трубку и поглядел на Элену, сидевшую по другую сторону стола, накрытого для завтрака. Она склонилась над «Интернэшнл геральд трибьюн», забыв о своем кофе и круассане, на хмуром лице была написана решимость. Это выражение, как прекрасно знал Сэм, означало: «Не беспокоить». Она дочитала статью, презрительно фыркнула и отодвинула от себя газету тыльной стороной ладони.

– Господи, меня тошнит от этих придурков из Вашингтона. Чем скорее их повыкидывают оттуда и заменят женщинами, тем лучше. – Разгорячившись от собственных слов, Элена гневно нацелила палец на Сэма. – Как вы можете выступать против абортов и за оружие? Эти кретины пускают слюни, доказывая священность человеческой жизни – даже если человек еще не родился, – при этом они и их приятели из Национальной стрелковой ассоциации напрочь игнорируют тот факт, что от оружия каждый год гибнут тысячи американцев. Это что, по-вашему, имеет какой-то смысл?

Элена набросилась на свой круассан, предоставив Сэму размышлять над этим интересным вопросом. На самом деле на протяжении многих лет он не поддавался чарам политики, какая партия ее ни продвигала бы, и до сих пор удивлялся, что кто-то может всерьез воспринимать шайку болтунов, озабоченных лишь шкурными интересами. Подобную точку зрения Элена неизменно признавала безответственной, поэтому он решил сменить тему и ступить на более надежную почву.

– Не хочешь пойти на ланч с двумя преданными обожателями? – предложил он. – С Филиппом и со мной.

Элена подняла на него взгляд и улыбнулась, ее настроение вдруг резко улучшилось.

– Думаю, я смогу составить вам компанию.

Прошло года два с тех пор, как Филипп показал Сэму и Элене ресторан «У Эдуарда», и для них обоих то была любовь с первого кусочка. Элена до сих пор помнила, что они тогда ели, и склонялась к мысли снова заказать то же самое. Великолепный набор tapas[45], от хамона pata negra[46] до тунцовой икры, сбрызнутой оливковым маслом, жареных баклажанов, припорошенных сушеной мятой, тартара из лосося с медом и укропом, обжаренных до хрустящей корочки цветков цуккини и артишоков, анчоусов и моллюсков, – всего закусок было пятнадцать, и, как сказала Элена, она с радостью попробовала бы все. Однако скрепя сердце они в итоге остановились на четырех для каждого, чтобы затем пробовать друг у друга.

В любом хорошем ресторане переживаешь особенный миг перед тем, как попробовать первый кусочек, и этот миг нужно ставить в меню первым пунктом. Это предвкушение, приправленное твердой уверенностью, что не будешь разочарован. Заказ принят, первый бокал вина в руке, соблазнительные ароматы доносятся из двери кухни каждый раз, как она открывается, официанты торопятся, пробки, вынимаемые из бутылок, влажно чпокают, и все ровно так, как должно быть. Ты откидываешься на спинку стула, и все в мире прекрасно.

– Божественно, – произнесла Элена.

Филипп заказал столик в обеденном зале наверху, где по всему фризу, повторяясь снова и снова, вились выведенные художественным шрифтом слова, призывающие гостей buvez, riez, chantez: пить, смеяться, петь. Для пения было еще немного рановато, зато двум другим предложениям они последовали с огромным энтузиазмом.

– Ладно, – сказал Сэм, – не забывайте, что это деловой обед. Давайте начнем с того, что знаем, а потом прикинем, что можно сделать. Во-первых, нам известно, что Вронский отчаянно жаждет заполучить Фаро. Во-вторых, нам известно, что он многое уже заполучил, часто сметая препятствия на своем пути, даже препятствия в виде людей. В-третьих, он всегда оказывается в каком-то другом месте, когда происходит что-нибудь подозрительное. Это все, что мы знаем, и этого недостаточно. – Он умолк, чтобы пригубить вина. – У любого человека имеются слабости. Нечто, что делает его уязвимым, и именно это я хотел бы выяснить. – Он кивнул на Филиппа. – И лучший способ сделать это – через тебя.

Не успел Филипп ответить, как принесли закуски, целое море закусок, занявших почти весь стол, и мысли о Вронском были отодвинуты в сторону, пока они отдавали дань уважения шеф-повару.

– Это было бесподобно, – объявила Элена, подбирая с тарелки кусочком хлеба остатки медово-укропного соуса. – Как хорошо, что мы не заказали основное блюдо. Вы не заметили, есть у них в меню churros[47] с шоколадным соусом?

Настала очередь Сэма закатывать глаза. Для него оставалось загадкой, как Элена съедает все это, не прибавляя в весе ни грамма.

– Давайте вернемся к делу. Филипп, что скажешь? Ты, должно быть, в свое время брал интервью у каких-нибудь промышленных магнатов. Они, кажется, любят поговорить?

– Да их попробуй заткни. – Филипп сделал большой глоток вина. – В особенности если они оседлают своего любимого конька.

– А их любимый конек – они сами, так?

– Так. Разговорить его будет нетрудно. Главная проблема – вообще сподвигнуть его на интервью. Некоторые из подобных ему дельцов становятся настоящими параноиками, когда слышат о прессе, хотя, должен признать, этот русский держался вполне раскованно в тот вечер, когда заполучил машину.

Элена положила руку на предплечье Филиппа.

– Мы обязаны что-то предпринять, – сказала она. – Ведь дело касается Франсиса. Не могу смотреть, как он изводится.

– Хорошо, – кивнул Филипп, – я займусь этим делом. Мне кажется, все зависит от того, хочет ли Вронский сделаться важной шишкой в Марселе. Если хочет – полагаю, что хочет, – то не будет никаких проблем. Я подумаю, как лучше сформулировать предложение, и позвоню ему.

Элена стиснула ему руку:

– За это можешь съесть колечко моих churros.

Сэм отсалютовал Филиппу бокалом:

– За тебя, о monsieur le journaliste.

А между тем телефонные линии между мысом Антиб и Корсикой не знали отдыха: Обломовы прощупывали почву через своих приятелей в Кальви и Аяччо. Однако в столь маленьком и тесно связанном сообществе было почти невозможно сделать что-либо незаметно, в особенности когда дело касается убийства и денег. Все ушки уже были на макушке в ожидании неосторожно брошенного слова, и скоро слухи о том, что готовится нечто особенное, достигли братьев Фигателли – Фло и Джо.