– Не трогайте меня! – Вийон сбросил руку душевидца.

– Хорошо, не буду. Вийон, я ваш друг. – Хозяин дома произнес этого доверительным и немного печальным тоном. – Я желаю вам только добра. Я понимаю, как вам тяжело признаться себе в том, что никакого Айнри никогда не существовало. Но обещаю: как только вы примите правду, вам станет легче. Поверьте мне.

– Не верю!

– Вы спроецировали на Айнри Тозола все свои самые лучшие качества, но эти качества не взялись из воздуха. На самом деле это вы, Вийон, добрый и отзывчивый человек, сострадающий другим и готовый принимать к сердцу их страдания и невзгоды. Вы видите прекрасного Айнри… или, может быть, прекрасную Айнри – в вашем идеальном друге присутствуют явные женственные черты, от имени до нежной кожи, указывающие, быть может, на вашу скрытую гомосексуальность… вы видите идеальный образ, но этот образ отображает ваше собственное «я», ваш внутренний мир, скрытый от посторонних глаз…

– Замолчите! – Закричал Вийон, тряся головой так, как будто бы мог таким способом вытрясти вкрадчивые слова душевидца, проникающие в его голову через уши. – Хватит! Будьте вы прокляты!

И он бросился прочь из этого внешне столь приятного, а внутри столь коварного дома, вполне соответствующего своему как будто бы дружелюбному, но на самом деле ужасному хозяину. Бежал, напрочь забыв об обещанном серебре.

Вийон пробежал несколько кварталов и перешел на шаг, только завидев впереди ворота, ведущие в Нижний город. Он постарался идти спокойно, чтобы не привлекать внимание стражи.

В душе корзинщика царил хаос. Проклятая крыса! Завела его к душевидцу – и что в итоге? Ничего не изменилось, напротив – все стало еще хуже. Алхимик посеял в нем зерна сомнений, а душевидец закончил начатое – подобрал ключик к душе Вийона и нашел в ней самую болезненную, самую уязвимую точку, на которую немедленно и надавил. Вийон и сам не понимал своей реакции. Казалось бы, чего проще – отмахнуться от нелепых измышлений Ильмара и Нориса, беззаботно рассмеяться и тот час забыть об их нелепых фантазиях, и жить дальше спокойно, но он не мог. Если с исчезнувшей лавкой и четырьмя другими корзинщиками, то ли пропавшими, то ли получившими новую судьбу, еще как-то можно было смириться, то теперь Вийон чувствовал, что у него пытаются отобрать нечто действительно важное. Воспоминания о дружбе с Айнри грели его сердце, оставались с ним даже когда все шло не так – так неужели они все были ложью, выдумкой, детской фантазией о друге, которого на самом деле никогда не существовало? Он ясно помнил Айнри – но почему же тогда никто из тех, кого он опрашивал, не смог ничего о нем вспомнить? Айнри Тозол словно растворился в этом огромном городе, оказался стерт из реальности и из воспоминаний людей, которые наверняка должны были его знать. Да и жил ли он когда-нибудь вообще?..

Вийон прошел мимо стражи, дежурившей на воротах, сутулив плечи и опустив голову. Раз за разом он задавал себе страшный вопрос, и не мог дать на него однозначного ответа. Что, если он сам был немного не в себе и душевидец почуял это и именно поэтому пригласил Вийона к себе в дом? А если он безумен, пусть даже и слегка, то как можно доверять собственным воспоминаниям? Собственным чувствами и собственной уверенности в том, что реально, а что нет? Душевидец выбил у него опору из-под ног и теперь Вийон чувствовал себя как ныряльщик, нырнувший ночью глубоко-глубоко, утративший в глубине погруженного во мрак моря всякое направление и не понимающий уже, где верх, где низ, куда следует плыть, чтобы добраться, наконец, до вожделенного воздуха и снова вдохнуть полной грудью…

Нужно было вернуться ко дворику Бейза и приступить к работе, он и так спустил в никуда целое утро, но Вийон не мог сейчас сосредоточиться ни на чем. Мысли его хаотично сменяли друг друга, попытки найти хоть что-то в себе или в окружающем мире, за что можно было зацепиться, оставались бесплодны. Знакомый город казался незнакомым, каким-то чужим и даже враждебным, все ощущалось так, как будто бы находилось не на своих местах, все цвета были либо слишком яркими, либо слишком тусклыми и чуточку не тех тонов, которых должны быть, окружающие люди были глубоко порочны и злы, хотя и скрывали это за фальшивыми улыбками и блеском смеющихся глаз… Куда пропали светлые боги, сотворившие Сальбраву – мир людей, мир звезд, многочисленными миры духов и ангелов? Ничего этого здесь не ощущалось, лишь всевластие обыденного зла, чуждости и порочности, железная связь причин и следствий без малейшего проблеска свободы, совершенная безысходность…

– Держи его!.. Бей!..

Вийон обернулся, понимая уже, что действительно безумен, потому что голос из его воспоминаний прозвучал настолько отчетливо, что казался прозвеневшим в ушах. На углу стайка подростков окружила хрупкого светлокожего мальчика, его толкали и оскорбляли, а коренастый Джадур, самый опасный и злой среди них, небрежно помахивал ножом, угрожая пустить «неженке» кровь. Сын каторжника, осужденного отбывать наказание до конца своих дней за насилия и убийства, Джадур, без сомнения, собирался последовать по стопам отца – вместе с нищими и наглыми мальчишками он отнимал деньги и хлеб у тех, кто послабее – собирал «дань» с детей и подростков, выхватывал вещи из рук женщин, и убегал с похищенным, и даже мог наброситься вместе со своими дружками на пьяного или бездомного мужчину.

Мальчик сопротивлялся отчаянно, но банда пока лишь играла с ним, стремясь перед избиением, как следует напугать и унизить. Вийон хотя и не был привлекательной целью для Джадура и его дружков, всегда старался избегать встречи с ними – избить его могли и без причины – но сейчас…

Мальчик вдруг увидел его в просвете между покачивающимися замызганными телами, и закричал:

– Вийон! На помощь!

Вийон закрыл лицо руками и со свистом вдохнул воздух сквозь неплотно сжатые зубы. Он прекрасно помнил, что произошло дальше. Он уже бежал к Айнри со всех ног, когда тот увидел его и закричал; бежал, повинуясь внезапному импульсу и совсем не думая о том, что даже вдвоем они ничего не сумеют противопоставить банде подростков. Малолетние грабители обернулись, желая увидеть, кого это там зовет на помощь их жертва, но прореагировать не успели, вернее – не успел Джадур, на которого и нацеливался щуплый и боязливый сын корзинщика, каким-то странным образом осознавая, что в первую очередь нужно вывести из игры наиболее опасного противника. Что было силы он ударил пяткой по колену Джадура, и здоровяк заорал и согнулся, а потом повалился наземь, выронив нож. Айнри тут же метнулся вперед, подобрал нож, выставил его перед собой и встал так, чтобы Вийон мог защищать его спину. Джадур орал и скулил, клялся, что обидчику теперь не жить, и посылал своих в бой, но теперь, конечно, стало намного проще. Четверо подростков пытались атаковать их, но нож в руках Айнри действовал на них завораживающе – по крайней мере, когда Вийон ударил одного из нападающих в горло, тот не сумел защититься. Мальчишка закашлялся и схватился за горло – двое выбыли, остались еще трое. Айнри взмахнул ножом, как будто собирался метнуть его – цель вильнула в сторону, но броска не было, а вместо этого Вийон пнул ком грязи, который попал точно в лицо уворачивавшемуся от броска подростку. Этого хватило, чтобы они отступили – бросились вниз по улице, забыв о товарищах, а все еще кашляющий мальчик и хромающий Джадур, как могли, поспешили за ними.

Вийон и Айнри посмотрели друг на друга. Они что, победили?.. Не может быть.

Шпана выкрикивала с безопасного расстояния оскорбления и проклятия, звучали обвинения в черной магии и одержимости, но не Вийон, ни Айнри не обращали на эти крики никакого внимания. Они все еще не могли до конца поверить в то, что победили. И все-таки, это было именно так. Вдвоем они наваляли пятерым, каждый из которых был на два-три года старше. Вийон видел в сияющих глазах Айнри обожание и восхищение и знал, что тот читает в его собственных глазах те же чувства. В тот день они поклялись друг другу в вечной дружбе.