Просидели мы с Усачом целый час. А могли бы весь день так сидеть: Усач рассказывал нам, как он мальчишкой вместе с братом ушел на войну. Это случилось после того, как фашисты убили его родителей. Он тогда был совсем немножко старше нас. Вспомнил, как оказался в больнице с тифом и у него выпали волосы. А на больницу напали немцы, и тогда он впервые в жизни взял в руки оружие…

Да что там целый день! Мы бы и три дня так просидели, особенно если будут поить лимонадом.

Дядя Милан замолчал, а потом сказал, чтобы мы шли купаться. Ладно, уговорил. Хотя мы были не прочь с ним побыть еще. По дороге мы с жаром обсуждали, что сделал бы каждый из нас, окажись он на месте Усача — тогда, в больнице. И что сделали бы мы, если бы на нас напали Рале, Боксер и Бледнолицый. Нам все враги казались похожими на них, да и вряд ли шпион лучше фашиста. Все они одним миром мазаны.

У пристани мы встретились с теми ребятами. Единственное неудобство совместного купания с ними заключалось в том, что нужно было слушаться их атаманшу, а она воображала — будь здоров! Что поделать, свяжешься с девчонками — жди неприятностей. Хотя, если честно, не такие уж они плохие товарищи. И в школе, и на каникулах.

Когда мы вернулись на свою улицу, грузовик там уже стоял. Мы его разглядывали со всех сторон, и очень нам было жалко, что мы зря старались и зря подвергали свою жизнь опасности: ведь на Цану наехала какая-то другая машина. И тут Радойко, которого как-то незаметно мы стали считать главным специалистом по этой части, остановился как вкопанный. Мы с Микой пытаемся растормошить его, а он молчит, и только глаза у него становятся все больше и больше. И вдруг он, так же молча, ткнул пальцем в переднюю часть машины. Мы тоже стали смотреть туда во все глаза, а Радойко зашептал:

— Да у него же передок перекрашен!

Тут и мы увидели, что грузовик спереди немного темнее. Крылья и капот выкрашены иначе, чем та часть машины, с которой мы снимали краску прошлый раз (капот — так называется крышка на моторе, спорю, что сами вы этого не знали). Это нас так поразило, что мы тоже замерли и уставились на машину, будто это не обыкновенный старый грузовик, а какое-то чудо-юдо. Наконец, Мика догадался:

— Видно, он с кем-нибудь столкнулся, и это место пришлось заново красить.

Мудрый вывод. Очень похоже на правду.

Тут мы поняли друг друга без слов. Оглянулись по сторонам — на улице никого нет. Набрали камней и стали ими бросаться, будто это у нас игра такая. Наконец, Радойко улучил момент и так запустил камнем в переднее крыло, что с левой стороны у машины отвалилась целая пригоршня краски, а на крыле осталась вмятина, да такая, что там запросто поместилась бы половинка большого яблока. Надо сказать, что так уродовать технику мы не собирались и, вспомнив предупреждение Боксера, рванули вниз по улице. Там мы спрятались за забором и стали следить за домом Рале, но оттуда никто не появился.

Только мы собрались выйти из укрытия и набрать краски, как с верхней части улицы к грузовику направился какой-то человек. Откуда он возник, мы не поняли, и кто это, тоже не видели. Поэтому решили на всякий случай переждать, пока он пройдет. Но незнакомец тоже заинтересовался грузовиком. Он подошел, осмотрел вмятину. Долго смотрел, с полминуты, наверное. Потом нагнулся и что-то поднял с земли. И тут мы увидели, что это тот самый, который не захотел нас узнать. С работы Усача.

Когда он ушел, мы подобрались к грузовику, но на земле осталось совсем немного краски. Этот наблюдатель забрал как раз то, что мы хотели взять для Усача. Значит, и он заметил разницу в цвете.

Дело опять пошло как надо.

Может, мы все-таки идем по следу убийцы?

Относить краску дяде Милану было теперь ни к чему. Ведь этот наблюдатель опередил нас. Но дело снова принимало интересный оборот, и мы решили, что все происходящее у Рале заслуживает самого пристального внимания. Поэтому мы опять забросили купание, к тому же прошел ливень, и после него похолодало. На следующий день тоже было пасмурно, и земля во дворе не высохла. Так что и в футбол поиграть на нашей поляне мы не смогли. Залезли было на ореховое дерево, но и там было мокро и скользко, долго не усидишь. Что же делать? Сейчас уж и не вспомню, кто первый предложил зайти к Рале во двор. Да это и не важно. Важно, что мы эту идею поддержали и — впервые в жизни — средь бела дня оказались в усадьбе Рыгорова хозяина.

…Я что было сил ударил по мячу. Он перелетел через забор прямехонько к дому Рале, несколько раз подскочил на месте и откатился к сараю. Так мы создали себе отличное оправдание — зашли, мол, забрать свой мяч. Только сейчас мы заметили, как Рале запустил свое хозяйство: двор зарос бурьяном, сарай завалился на одну сторону, пустой курятник совсем развалился. В общем, зрелище было жуткое и таинственное. Так что, будь мы и вправду трусами, как утверждали наши враги с соседней улицы, мы постарались бы смыться оттуда как можно скорее. Но трусами мы не были. То есть я не хочу сказать, что мы совсем не боялись. Еще как боялись, но все равно с замиранием сердца шли по двору вперед.

Мокрый от росы бурьян путался под ногами. Но гораздо сильнее, чем стынущие ноги, нас беспокоил холодок в груди. И все-таки мы подобрались к самому сараю.

Не знаю почему, но вдруг нам всем показалось, что нам грозит какая-то опасность. Вот сейчас что-то случится, неожиданное и страшное… Мы замерли и опять, не сговариваясь, подумали, что неплохо было бы повернуть назад. Но ноги словно приклеились к земле. Первым пришел в себя Мика. Встряхнувшись, будто его держала какая-то невидимая сила, он проговорил:

— Не надо бояться!

Это мы и без него знали. Но что делать, сковывает тебя какой-то безотчетный страх — и все тут. Вдруг подул ветер, и у деревьев зашелестели листья. Как по команде, мы начали отступать. Тут Мика поскользнулся и упал.

Когда мы оказались уже по ту сторону забора и снова почувствовали себя уверенно, Мика сказал, очищая руки от грязи какой-то щепкой:

— Я шлепнулся потому, что земля там неровная. Наверняка на этом месте была какая-то яма и земля над ней просела после дождя.

Сначала мы не придали его словам особого значения. Он сказал про яму просто так — оправдывался за свою неловкость. Потом я, тоже не имея в виду ничего особенного, заметил, что земля проседает после дождя, если ее недавно вскопали. Я как-то закопал дохлого цыпленка, а ночью пошел дождь. И на другой день на месте могильного холмика оказалась небольшая ямка.

В этот раз мы на редкость туго соображали. Только под вечер я услышал у себя под окном наш сигнальный свист и, выглянув, увидел крайне взволнованных Радойко и Мику. Само собой, через мгновенье я стоял рядом с ними.

— Слушай, а ведь эти типы что-то закопали во дворе!

Я сказал, что и сам так думаю, хотя едва только начал подбираться к мысли. Мы торжественно пожали друг другу руки и поздравили себя с тем, что мы такие смекалистые.

— Надо бы поглядеть, что они там запрятали, — сказал Радойко.

Через десять минут мы уже затаились на корточках у забора Рале, дожидаясь, пока окончательно стемнеет и мы сможем посмотреть, что у них там за «секретик» закопан. Конечно, мы сидели не с пустыми руками — взяли из моего сарая мотыгу и заступ. Вдруг я увидел, что из дома выходит Рале, в руках несет чемодан, а под мышкой у него какой-то сундучок. Тогда я срочно предложил: пусть один следит за Рале, а двое других раскопают яму. Наблюдать за Рале досталось мне. Это оказалось несложным. Я потихоньку шел следом, выдерживая дистанцию, чтобы меня не заметили. Рале вошел в дом, где жил Желтый. Минут через десять он снова показался на улице, уже без багажа, с Боксером и какой-то женщиной. Троица явно возвращалась обратно к дому Рале, и я шмыгнул в какую-то калитку, чтобы, они меня не засекли. А потом помчался к ребятам. Только я открыл рот, чтобы доложить о результатах наблюдений, как они таинственным шепотом сообщили: