— Не имеет значения, сэр.

Хлопаю ушами и глазами. Что-то я упустил…

— Морган, объясни свою позицию.

— Все в порядке. Вас понял. Разрешите удалиться ко сну, капитан Сэна?

Слово «капитан» выделено весьма заметной модуляцией. Так-так. Кажется, начинаю прозревать, и как же я не понимал?

— Разрешаю. Можете быть свободны.

Шаги напарника, издевательски-чеканные, удаляются. Карьерист несчастный.

Давно мне так не хотелось напиться. Ну, просто накрыло! Хорошо еще, что не переношу вида пьяных, иначе бы точно сейчас нажрался как свинья. А может, ну его, этот вид? Попросту не буду в зеркало глядеть — день, а может, и неделю… Сколько понадобится. И напарнику в лицо смотреть не буду, поскольку если напьюсь, то непременно прерву его сладкие сны и выскажу все… или не выскажу! Сам не знаю. Понятия не имею, что мне теперь с ним делать. И с собой тоже. Казалось бы, такая мелочь, перепалка мимоходом, а…

Я-то полагал, Моргану все равно, какое там у него звание. По крайней мере, в социальном отношении. Для меня самого большей ерунды отродясь не было! Ну да, я капитан, Кейн — еще нет: собственно, он и работает в оперативной области меньше года. Как он мог все эти месяцы чувствовать себя ущемленным, считать свой статус ниже, если с первого дня нашего партнерства я поставил между нами знак равенства?! Как… как я мог этого не видеть?! Проклятье! Значит, все это время рядом со мной был подчиненный? Если он с чем-то соглашался, то только как младший по званию? Неужели та искренность, которую я столько лет пытался найти хоть в ком-нибудь, — иллюзия, насмешка моего воображения? Размечтался, болван! Ни любви тебе, ни дружбы, идиот! Первую отняли, а вторую так даже не дали в руках подержать. Подлость-то какая…

Решение опробовать на своем организме спиртное (или хотя бы его купить) созрело само собой. Наконец я выбираю автомат с самым высоким градусом из доступных в этом заведении и достаю из его недр запотевшую бутылку. Совершенно бесплатно, разумеется, а посему не приходится удивляться полному отсутствию в комнатке и персонала, и посетителей. Непрестижно. В отеле куча респектабельных платных баров, до этого полутемного, заброшенного уголка справа от лестницы, ведущей на второй этаж, никому и дела нет. Вот и славно: не надо ни с кем делить единственную стойку. Вскарабкиваюсь на высокий табурет перед ней, оккупировав все доступное пространство локтями. Вздремнуть, что ли? Докатился, капитан Сэна — ночуешь в баре самообслуживания!

Права Барбара: когда я в Отдел пришел, весь такой тоскливый, лет девять назад, она сказала: «Определись с собой. Хочешь выжить, узнай свои мечты. Хочешь работать оперативником, узнай свои мотивы. И пока вторые не противоречат первым, будешь жить и работать». Так вот к чему это я? К тому, что, кажется, причин продолжать службу у меня больше нет. Все бесполезно, как же все бесполезно! Без толку это, искать родственную душу. С таким же успехом мог бы, как Морган, просиживать годы напролет в Архиве, в узком кругу одиночек-неудачников. Да-да, я уже давно в курсе, кто стоял, м-м-м, за апгрейдом моей внешности! Как узнал — история отдельная, как-нибудь потом. Если вообще захочу о нем когда-нибудь вспоминать. Нет, хоть миллион человек повстречай, хоть тысячу личностей изучи, но если нет в галактике для тебя никого ближе самого себя, то можно и не напрягаться понапрасну. Наверно, душа Марины была той единственной. Теперь-то я понимаю, что не стоило просыпаться тогда, спустя год. Наверно, ей тоже плохо сейчас одной, там… Но едва ли она меня простила. Ох, едва ли!..

— Можно присесть?

Молча двигаю по стойке так и не откупоренную бутылку. Морган, легок на помине. Зачем пришел — не знаю, но гораздо больше, если честно, меня теперь волнует вопрос, как себя с ним вести. Имитировать «вечного весельчака» почему-то не хочется. А если продолжать в том же духе, получится, что я на него обижен. Как же мне дать понять такому совершенно неплохому — просто чужому — человеку, что лично к нему у меня и претензий-то нет? Только к себе, к собственной богатой фантазии. Хотя дать кому-то понять — мало. Надо, чтобы этот кто-то захотел еще и взять…

— Спасибо, мне не нужно.

Недоуменно взираю на говорящего. Потом до меня медленно доходит, что речь все о той же бутылке. Пожимаю плечами, беру предмет за горлышко и не глядя швыряю за спину. Раздается треск и звон, но легче как-то не становится. Совсем плохую стеклотару делать стали, некачественную.

— Амано, с ума сошел? — обалдевший Кейн трясет меня за рукав. — А если бы…

— Никого там не было. Пусто здесь. Совсем. — Как-то даже зябко становится. Пойти, что ли, залечь под одеяло? Курорт называется. Делаю вялую попытку встать и…

Бац! Ни себе чего! Да что он о себе возомнил?

— Ах ты!..

Кто бы мне теперь напомнил, который из нас это сказал? Хотя нет, лучше не надо! В любом случае все происходящее описывалось только одной приличной фразой — «грубое нарушение субординации». Ни начальник, ни подчиненный так (и в таких выражениях) орать друг на друга не должны и не могут! А следовательно…

Но вот морды бить — это, знаете ли, просто… просто нецивилизованно! А затем началось нечто совершенно непотребное, причем настолько, что лично моя память милосердно сохранила лишь слайды с кинопленки нашего выяснения уставных отношений. Столик, выдернутый из пола и мигающий подсветкой где-то в воздухе между мной и напарником. Бутылка, разбившаяся о стену над моей головой, и осколки стекла, медленно и печально оседающие в искристом от влаги воздухе. Как вишневые лепестки. Красиво… Банка, отбитая табуретом в руках Мо куда-то в моем направлении (и, судя по синякам, достигшая мишени). Наконец, груда перепутанных конечностей на полу, когда каждый из нас добрался до своего обидчика. Скажете, детский сад? А как еще расслабиться двоим взрослым мужчинам с детским интеллектом? В общем, опомнились мы, только когда завыла сирена, зато одновременно!

— Сматываемся, — озвучил я единый порыв.

— Валим, — поддержал меня Кейн, и мы покинули поле примирения — резво и на редкость дружно.

— И-эх! Восемь месяцев мечтал так, от души, порезвиться!

Потягиваюсь, что несколько затруднительно в данной ситуации. Во-первых, мы, забившись под лестницу, в самый укромный, непроглядно-темный угол из имеющихся поблизости, занимаемся вытряхиванием осколков из-за пазухи. На ощупь. Проклятые рубашки! Во-вторых, несколько стекляшек, судя по ощущениям, мигрировали ниже, но это потерпит, я надеюсь… На квадратном метре благословенной темноты (дальше пятно света, льющегося из холла) не особенно разгуляешься.

— Ну чего они засуетились? — недовольно ворчит Мо, делая попытку попрыгать на одной ноге. Какой-то каверзный осколок залетел в его обувь и свил там гнездо.

— Да сядь ты! Дай сюда тапок! Где же он… — Пытаюсь нащупать зловредное стеклышко в недрах вельветовой тапочки.

— В глубине.

— Очень информативно! Н-да, и впрямь фиг достанешь, не порезавшись… Да сколько можно топать?! Слоны по лестнице носятся!

Судя по грохоту, на ступеньках проводит учение рота спецназа. Как-то и впрямь много шума из…

— А ведь они не нас ищут! — Морган приходит к тому же утешительному выводу и пытается высунуться из укрытия. Втягиваю любопытного обратно.

— Зато могут найти нас. И будем мы долго и безуспешно доказывать, что всего лишь предавались тихим радостям жизни в баре. Кстати, ты не помнишь, когда именно сработала тревога?

— Как ни странно, нет! — огрызается мой собеседник. — Ты вообще радуйся, что я наши имена хоть помню. Так головой об пол, ой-ой!

— Ну, как именно ты надо мной надругался, история вообще умалчивает! И не надо так дергаться: я-то как раз не помню, как именно, вот! — успеваю выкрутиться до того, как Морган среагирует в присущем ему ключе.

Кстати о превратном понимании. Судя по очередной волне топота, по ступенькам теперь бегут вверх. А вот в холле народа явно поубавилось. На всякий случай притягиваю напарника поближе. Для профилактики: чтобы не высунулся, и заодно, если нас обнаружат, можно будет найти объяснение совместному времяпрепровождению в укромном уголке. На крайний случай сойдет и такая отмазка, главное, чтобы Мо меня после этого не пришиб. Знаю я теперь, на что он способен!