— Секретная служба. Две секретные службы — американская и индонезийская. Сегодня у нас обедает мадам Такайя.

Выдав эту информацию, он снова заулыбался.

Раскин повернулся к Фэллоу и скорчил постную мину — видимо, испугался, что с супругой индонезийского диктатора тягаться за ресторанное поклонение бесполезно. Громадина азиат ел их обоих глазами. Фэллоу заметил, что из уха у него торчит шнур.

Улыбнувшись Раскину, Рафаэль простер руку в сторону зала, и процессия двинулась: впереди сам Рафаэль, за ним Раскин и Фэллоу, а старший и младший официанты в арьергарде. Обойдя справа подсвеченную софитом фигуру «Серебряного вепря», они прошествовали в зал. У Раскина физиономия так и сияла. Он всем этим упивался. Только то, что он держал глаза опущенными, не давало ему выглядеть полным идиотом.

По вечерам зал ярко освещался, отчего безвкусица и роскошь били в глаза куда резче, чем если прийти сюда во время ланча. Вечерняя публика редко бывает столь однородной в социальном плане, как дневная, но зал, по крайней мере, был полон и гудел разговорами. Одна за другой взгляду Фэллоу представали компании, в которых все мужчины были лысыми, а у всех женщин волосы напоминали цветом мякоть ананаса.

Процессия остановилась у круглого стола, гораздо большего, чем другие, но пока еще не занятого. Старший официант, два младших и два их помощника суетились вокруг, расставляя хрусталь и раскладывая серебро. Это был, очевидно, стол мадам Такайя. Против него у окна стоял столик поменьше с диванчиком на двоих. Раскина и Фэллоу посадили бок о бок на этот диванчик. Их взглядам открывалась вся ближняя часть зала, а большего претенденту на особое к себе отношение в «La Boue d'Argent» и не требуется.

— Хотите знать, — заговорил Раскин, — почему я люблю этот ресторан?

— Почему? — послушно спросил Фэллоу.

— Потому что здесь лучшая кухня в Нью-Йорке и лучшее обслуживание. — Раскин повернулся и заглянул Фэллоу прямо в глаза. На это откровение у Фэллоу подходящего ответа не нашлось.

— Говорят, здесь избранное общество и всякое такое, — продолжал Раскин. — И оно так, тут бывают знаменитости. Но почему? Потому что здесь великолепная кухня и великолепное обслуживание. — Он пожал плечами, дескать, ничего удивительного.

Снова появился Рафаэль и осведомился у Раскина, закажет ли он что-нибудь выпить.

— Эх, черт, — с улыбкой отозвался Раскин. — Мне вообще-то нельзя. Но я бы выпил. Может, коньяк… «Курвуазье VSOP» <Обозначение марок дорогих коньяков, приблизительно аналогичное КВВК — коньяк выдержанный высшего качества.> у вас есть?

— О, конечно!

— Тогда сделайте мне с этим VSOP «Сайдкар» <Коктейль из апельсинового ликера, коньяка и лимонного сока.>.

Фэллоу заказал стакан белого вина. Решил, что в этот день ему лучше оставаться трезвым. Вскоре явился официант со стаканом вина и коктейлем для Раскина. Раскин поднял бокал.

— За удачу, — провозгласил он. — Хорошо, что жены нет.

— Почему? — навострил уши Фэллоу.

— Мне нельзя пить, особенно такие взрывчатые смеси, как эта. — Он поднял напиток к свету. — Но сегодня мне хочется выпить. К этому коктейлю меня приохотил Вилли Нордхофф. Всегда только его и заказывал — еще там, в Сент-Реджисе, в баре «Кинг Коул». «Зайткар» — это он так говорил, — «мит фей-есс-оо-пей». Вы случаем не пересекались с Вилли?

— Нет вроде бы, — сказал Фэллоу.

— Но вы ведь знаете, кто это?

— Конечно, — сказал Фэллоу, ни сном ни духом о нем не ведавший.

— Господи Иисусе, — вздохнул Раскин. — Вот уж не думал, что смогу так подружиться с фрицем, но я таки полюбил его!

Думы о фрице вдохновили Раскина на длинный монолог о пройденных им дорогах и множестве развилок на этих дорогах, а также о том, какая удивительная страна Америка и кто бы сказал, что у маленького еврея из Кливленда, штат Огайо, больше одного шанса на тысячу прийти к тому, к чему он пришел сейчас. Затем он стал обрисовывать Фэллоу вид с вершины, заказав предварительно второй «Сайдкар». Картину он набрасывал смелыми, но довольно расплывчатыми мазками, и Фэллоу был рад, что они сидят рядом. Так Раскину труднее было прочитать на его лице скуку. Время от времени Фэллоу позволял себе задать вопрос. Все подбирался к информации о том, где Мария Раскин может остановиться, поехав в Италию, вот как сейчас, например. Но насчет этого Раскин высказывался недостаточно определенно. Да и вообще он все время старался вернуться к истории своей собственной жизни.

Принесли первое. Фэллоу выбрал себе овощное патэ. Патэ оказалось маленьким розоватым полукружием, от которого в виде лучей отходили палочки ревеня. Полукружие помещалось в левом верхнем квадранте огромной тарелки. На первый взгляд казалось, что это просто рисунок на тарелке, наведенный глазурью в стиле «арнуво»: испанский галеон плывет по красноватому морю куда-то вдаль… на закат… Но закатное солнце как раз и было этим самым патэ с лучами из ревеня, а галеон не нарисован, а выложен по тарелке соусами разных цветов. Этакая живопись соусом. В тарелке Раскина была клумба из плоской зеленоватой лапши, аккуратно сплетенной в рогожку, на которой сидела стайка бабочек с крылышками, сделанными из нарезанных ломтиками шампиньонов; душистый перец, лук, спаржа и каперсы служили им в качестве тел, глаз и усиков. На этот экзотический коллаж Раскин даже глазом не повел. Он заказал бутылку вина и с удвоенным жаром продолжал повествование о взлетах и провалах в своей карьере. Провалах? Да уж не без этого. Накладки случались, и не раз. Главное — это решительность. Решительные люди принимают великие решения не потому, что они умней других, то есть необязательно поэтому, а потому, что они принимают их гораздо больше, а стало быть, больше вероятность, что некоторые окажутся великими. Фэллоу уловил его мысль? Фэллоу кивнул. Раскин прервался и хмуро посмотрел, как Рафаэль с подручными хлопочут вокруг большого круглого стола по соседству. Прибудет мадам Такайя. Раскин явно страдал оттого, что его оттесняют на задний план.

— Все они рвутся в Нью-Йорк, — угрюмо заметил он, не поясняя, кого имеет в виду, хотя это и так было ясно. — Раньше в Париж, а теперь вот сюда. Какие бы они ни были шишки у себя на родине, а все равно мучаются, как подумают, что в Нью-Йорке до них никому нет дела. Вы знаете, кто она? нет? Она императрица, а Такайя — император. Называет себя президентом, но это они все так. На словах они все за демократию. Замечали? Жил бы сейчас Чингисхан, был бы президентом Чингизом или пожизненным президентом, как Дювалье. Нет, наш мир — это нечто. Там у нее десять или двадцать миллионов бедолаг вздрагивают и корчатся на земляных полах своих хижин, стоит ей пальцем шевельнуть, а она ночами не спит оттого, что в Нью-Йорке, в ресторане «La Boue d'Argent» не знают, кто, к дьяволу, она такая.