МАТЬ ОТЛИЧНИКА УЧЕБЫ:
БЫЛ СОВЕРШЕН НАЕЗД
И БЕГСТВО С МЕСТА ПРОИСШЕСТВИЯ,
А ПОЛИЦИЯ БЕЗДЕЙСТВУЕТ
Над заголовком, на черном белыми буквами, помельче:
«Между тем жертва лежит при смерти». И под заголовком, тоже на черном: "Только для «Сити лайт». И еще ниже подпись: Питер Фэллоу. Дальше идет колонка с текстом, и в нее заверстан портрет, голова и плечи улыбающегося черного паренька, пристойно одетого в темный пиджак, белую рубашку, полосатый галстук. С улыбкой на худом юном лице…
— По-моему, единственно разумный шаг — выяснить, до какой отметки он будет падать, — говорит Бернар.
— Да ну, на мой взгляд, ты преувеличиваешь… Э-э-э… преувеличиваешь… — То самое лицо!… То самое, худое юное лицо, но при рубашке и галстуке. Молодой джентльмен! — …э-э-э… трудности.
— Надеюсь, — отвечает Бернар. — Но в любом случае худа не будет немного повременить.
— Повременить? — Йо! Помощь не нужна? Испуганное, слабое лицо. Никакой не бандит. Повременить, говорит Бернар? — Я не совсем понимаю, Бернар. Ведь все уже договорено! — Не надо бы возражать так горячо, но Шерман ничего не может поделать, перед ним на полу лежат слова:
Едва сдерживая слезы, вдова из Бронкса рассказала вчера сотруднику «Сити лайт», что ее отличника-сына сбил на большой скорости роскошный автомобиль-седан, и обвинила полицию и районную прокуратуру Бронкса в преступном непринятии мер.
Миссис Энни Лэмб, служащая в городском Бюро регистрации браков, говорит, что се сын Генри, 18 лет, который на следующей неделе должен был получить аттестат с отличием об окончании школы третьей ступени имени полковника Джейкоба Руперта, успел сообщить ей часть регистрационного номера автомашины и марки — «мерседес-бенц», — прежде чем впасть в беспамятство. «Но человек из районной прокуратуры сказал, что эти сведения бесполезны, — рассказывает она, — поскольку не имеется других свидетелей, кроме самого пострадавшего».
Врачи в клинике Линкольна высказывают сомнение в том, что пациента удастся вывести из комы, и характеризуют его состояние как «крайне тяжелое».
Лэмб и его мать живут в муниципальных домах имени Эдгара Аллана По — микрорайоне Бронкса. «Образцовый юноша», по отзывам соседей и учителей, он внесен в списки выпускников, рекомендованных для поступления этой осенью в колледж.
Учитель Лэмба, преподающий продвинутый курс литературы и сочинения, Зейн Дж. Рифкинд заявил сотруднику «Сити лайт»:
«Это — трагедия. Генри принадлежит к той наилучшей части моих учеников, которые проявляют способность преодолевать многочисленные преграды, воздвигаемые средой Южного Бронкса на их жизненном пути, и сосредоточивать усилия на учении, на своих возможностях, на своем будущем. Остается только гадать, чего бы он добился, став студентом колледжа».
Миссис Лэмб рассказывает. В минувший вторник под вечер сын вышел из дому купить продуктов. При переходе через Брукнеровский бульвар его сбил «мерседес-бенц», в котором ехали мужчина и женщина, оба белые. Автомобиль не остановился. Население в районе Брукнеровского бульвара в подавляющем большинстве черное и испаноязычное.
Лэмб кое-как добрался до клиники, где ему наложили гипс на переломанное запястье и отправили домой. Утром он пожаловался на сильную головную боль и дурноту. В приемном покое потерял сознание. Было диагностировано сотрясение мозга.
Милтон Лубелл, представитель прокурора Бронкса Эйба Вейсса, сообщил, что следователи и помощник прокурора сняли показания у миссис Лэмб и что «идет расследование», но в штате Нью-Йорк зарегистрировано две с половиной тысячи «мерседесов-бенц» с регистрационным знаком, начинающимся с буквы R, на которую показала миссис Лэмб. Она сказала также, что, по словам ее сына, вторая буква была Е, F, В, Р или R. «Даже если допустить, что второй в знаке действительно была одна из этих букв, все равно, — сказал Лубелл, — это дает нам примерно 500 машин»…
«R!» …"Мерседес-бенц"!.. На весь белый свет! У Шермана началась трясучка подложечной. На регистрационном знаке его машины буквы: RFH. Охваченный мучительной жаждой узнать приговор судьбы, он читает дальше:
…и мы не знаем, как выглядел тот, кто сидел за рулем, и нет свидетелей происшествия, так что…
Дальше — на другой стороне сложенного газетного листа. Голова у Шермана в огне. Ему нестерпимо хочется наклониться и перевернуть газету — и нестерпимо хочется никогда не узнать, что там написано дальше. А голос Бернара Леви все бубнит и бубнит из-за океана, отражаясь от спутника связи:
— …говорили о девяноста шести, если вы это имеете в виду. Но теперь девяносто шесть начинает выглядеть дороговато, поскольку…
Дороговато? Девяносто шесть? Ни слова о втором парне, о въезде на шоссе, о перегороженной мостовой, о попытке ограбления. Но ведь цена уже согласована! К чему же снова об этом? А вдруг?.. Вдруг и не было попытки ограбления! Он же заплатил за них в среднем по девяносто четыре. Вся маржа — два пункта! Понижение немыслимо! И этот славный парнишка — при смерти! А машина — моя. Надо сосредоточиться… на «Жискаре». Не хватало бы только провалить сделку после всех затраченных усилий…
Газета лежит на полу и шипит, как на раскаленной сковороде.
— Бернар… — у Шермана пересохло во рту. — Слушайте… Бернар…
Может быть, если снять ногу с подставки…
— Феликс. Феликс!
Феликс не слышит. Он надраивает полуботинок «Нью и Лингвуд», и в такт с руками ходит вверх-вниз его правильно-круглая коричневая плешь.
— Феликс!
— Алло! Шерман! Я не расслышал, что вы сказали?
В ушах у Шермана — голос французского бублика, его контрагента, который сидит на облигациях золотого займа в 300 миллионов, а перед глазами — коричневая плешь чернокожего чистильщика, который сидит над своей подставкой и не отпускает его левую ногу.
— Простите, Бернар… Одну секунду… Феликс!
— Вы сказали: Феликс?
— Да нет, Бернар!.. Я просто на одну секунду… Феликс!
Феликс перестает орудовать щетками и поднимает на него глаза.
