— «Хогарт — вверх и вниз», — с удовольствием импровизирует Стейнер в непривычной роли чеканщика броских фраз. — Впрочем, еще неизвестно, знакомо ли американцам имя Хогарта и его «Спиртной переулок»?

— Ну, это, я думаю, не проблема, — отвечает Хайридж. — Помните наш материал Говарда Бича о «Синей Бороде»? Я уверен, что они понятия не имели, кто такой Синяя Борода, но это можно объяснить в одном абзаце, и они бывают очень довольны, когда узнают что-то новое. Вот Питер у нас и будет новым Хогартом.

В сердце Фэллоу закрадывается тревога.

— Я все же не уверен, что стоит в это углубляться, — задумчиво произносит Стейнер.

И Фэллоу облегченно переводит дух.

— Ну почему же, Джерри? — не отступается Хайридж, — По-моему, вы нащупали удачный подход.

— Да, я думаю, тема это важная. Но знаете, как они здесь болезненно реагируют на такие вещи. Если бы речь шла о муниципальных домах для белых, тогда, конечно, другое дело, но в Нью-Йорке как будто бы нет муниципальных домов для белых? А эта сфера очень деликатная, у меня и так уже из-за нее неприятности. Нам выражают неодобрение всякие, знаете, такие организации, обвиняют нас, что якобы «Сити лайт» — «против меньшинств», как здесь говорят. По существу, белая газета — это вовсе не предосудительно, можно ли быть белее, чем «Таймс», например? Но пользоваться репутацией белой газеты — плохо. Это вызывает отрицательную реакцию у разных влиятельных лиц, включая, надо сказать, рекламодателей. Я на днях получил кошмарное письмо от одного общества, которое именует себя «Антидиффамационная лига Третьего мира». — Стейнер произносит название врастяжку, словно ничего уморительнее и придумать невозможно. — О чем они там пишут, Брайен?

— О «Смеющихся вандалах», — отвечает Хайридж. — Мы на прошлой неделе поместили на первой странице фото: три хохочущих черных парня в полицейском участке. Они были арестованы за то, что разгромили физиотерапевтический кабинет в школе для детей-инвалидов. Вспрыснули бензином и подожгли. Милые мальчики. Из полиции сообщили, что их доставили в участок, а они хохочут заливаются, и я послал одного из наших фотографов, Силверстейна — он американец, лихой парень, — снять, как они хохочут.

Он пожимает плечами, как бы говоря, что это было обычное газетное задание.

— В полиции пошли навстречу. Привели всю троицу из камеры, поставили у стола, чтобы фотографу было удобнее снимать, но они, когда увидели Силверстейна с аппаратом, хохотать перестали. И тогда он взял да и рассказал им неприличный анекдот. Представляете? — Хайридж начинает смеяться, еще не приступив к анекдоту. — Одна еврейка поехала охотиться в Африку, а там ее похитил самец гориллы, затащил на дерево, изнасиловал, и так она жила с ним целый месяц, он насиловал ее днем и ночью, покуда она, наконец, не убежала, Вернулась в Штаты, рассказывает все это подруге и плачет. Та утешает ее: «Ну, ладно, успокойся, все уже позади». А она отвечает: «Да, хорошо тебе говорить. Разве ты понимаешь мои чувства? Он не пишет… не звонит»… Парни выслушали этот зверский анекдот и рассмеялись, может быть от смущения, ну, Силверстейн их и щелкнул, и мы поместили фото с подписью: «Смеющиеся вандалы».

Стейнер не выдержал и тоже прыснул.

— Вот это находчивость! Грех, конечно, смеяться. О господи! Как, вы сказали, его фамилия? Силверстейн?

— Силверстейн, — кивает Хайридж. — Его легко узнать. У него лицо всегда порезано. А кровь он останавливает кусочками туалетной бумаги. Так и ходит весь в порезах и в туалетной бумаге.

— А отчего порезы?

— Да от бритвы. Отец оставил ему в наследство опасную бритву. Вот он ею и бреется. Только все никак не научится с нею управляться. Каждое утро кромсает себе физиономию. Зато с фотоаппаратом управляться — это он умеет.

Стейнер задыхается от смеха:

— Ох уж эти янки! Ей-богу, они мне нравятся! Анекдот рассказал, надо же!.. Люблю парней с характером. Пометьте себе, Брайен: назначить ему прибавку к жалованью. Двадцать пять долларов в неделю. Но только, бога ради, чтобы ни он сам и никто другой не знал за что. Анекдотец рассказал, ха-ха! Еврейка жила с самцом гориллы!

Страсть к «желтой» газетной дешевке, преклонение перед парнями с характером, которые не боятся выделывать такие штуки, у Стейнера настолько искренни, что Фэллоу и Хайридж тоже начинают смеяться вместе с ним. Личико у Стейнера сейчас вовсе не грязное и не мышиное. От рассказа о находчивости отчаянного американца-фотографа Силверстейна оно расплылось и прямо светится чистым восторгом.

— Но все равно, — спохватывается он наконец. — Мы поставлены перед проблемой.

— По-моему, правота на нашей стороне, — говорит Хайридж.

— Нам полиция сообщила, что они смеялись. А придрался адвокат из Бюро бесплатной юридической помощи, так это у них тут называется, и он же, наверно, связался с Антидиффамационной конторой или как ее.

— К несчастью, дело не в том, как и что было в действительности, — говорит Стейнер. — Нам надо изменить некоторые подходы и, на мой взгляд, начать как раз можно с этого парня, которого сбила машина и не остановилась. Посмотрим, что мы можем для них сделать, для несчастной семьи Лэмбов. Кое-какую поддержку они, кажется, уже получили. Есть такой человек — Бэкон.

— Несчастные Лэмбы. Бедные агнцы, — пробует на слух Брайен Хайридж.

Но Стейнер не понял. Броские фразы все-таки не его специальность.

— А что вы нам скажете, Питер? — обращается он к Фэллоу. — Его мать, эта миссис Лэмб, ей можно верить?

— Вполне, — отвечает Фэллоу. — Производит приятное впечатление, правильно говорит, искренне держится. Работает. Опрятна. Эти муниципальные квартиры вообще-то жуткие свинарники, а у нее — порядок, чисто, картинки на стенах… диван с тумбами… даже маленький столик в прихожей… словом, в таком духе.

— А парнишка? Он нас не подведет? Он, кажется, отличник там какой-то?

— По меркам своей школы — да. Как бы он выказал себя в общеобразовательной в Холланд-парке, это другой вопрос, — Фэллоу улыбается. Общеобразовательная в Холланд-парке — это лондонская школа. — Никогда не имел неприятностей с полицией. Это в муниципальных домах бог весть какая редкость, произносится так, будто вы услышите и прямо закачаетесь.