Джо наблюдал, как Дульси обнюхала отсыревшие стулья и диван, потом запрыгнула на столешницу кухонной панели, чтобы заглянуть в шкафчики. На полу кухни стояли плошки с сухим кошачьим кормом и водой; и то, и другое покрылось грязной пеной пепла и пыли. Неудивительно, ведь после пожара к плошкам никто не прикасался. Да никто бы и не смог, поскольку у Джанет не было кошачьей дверки.

Дверь на лестницу, расположенная за кухней, тоже была забита, хотя, казалось, не пострадала от огня. Из-под двери просачивался запах отсыревших головешек и тянуло холодом. Дверь в дальней стене, за лестницей, была закрыта, но не заколочена. Глубоко вдавленные следы вели к этой двери, от них исходил отчетливый запах Мэррита – смесь гуталина и табачного дыма. Из щели под дверью сиял солнечный свет. Оттуда пахло уже не пеплом, а изысканными духами. Дульси принюхалась к сияющей солнцем полоске, затем подпрыгнула и уцепилась за круглую дверную ручку. Она извивалась и толкалась задними лапами; упершись в косяк, Дульси всё же сумела повернуть ручку. Дверь распахнулась, и поток слепящего солнечного света хлынул на кошек.

От неожиданной вспышки яркого света кошки зажмурились. Солнечные лучи простреливали верхушки деревьев и отражались от пылающих облаков. Джо и Дульси очутились на краю просторной, выложенной плиткой террасы, которая возвышалась над крутым склоном. Мебель здесь тоже была белой – плетёные стулья и столик. Обстановку дополняли книжные полки и кровать.

Вскоре кошачьи глаза привыкли к яркому свету. Выяснилось, что они оказались всё-таки не на террасе, а на пороге спальни Джанет: две стеклянные стены заполняли деревья и небо. Слева от широченного окна, среди целой стены книжных полок уютно приткнулась кровать Джанет. Смятые белые простыни, стеганое одеяло в ярких цветах наполовину сползло на пол, будто бы Джанет только что вылезла из постели и пошла на кухню варить кофе, – настолько сильно здесь ощущалось её присутствие. Голубой джемпер был наброшен на плетёный стул, здесь же висели джинсы и красная ветровка. Под стулом стояли легкие кроссовки – одна из них немного наступала на другую – в них были аккуратно вложены белые носочки. Дульси обнюхала одежду и вздрогнула. Должно быть, в этой самой одежде Джанет и приехала после открытия выставки в Музее де Янга. На следующее утро Джанет наверняка надела рабочую одежду: старые прожжённые джинсы, тяжёлые кожаные башмаки – наряд, которому нипочем случайная искра от сварки.

Три больших белых ковра, лежавших поверх плитки, –толстые, манящие и совершенно сухие – делали комнату ещё более уютной. Выпачканные в саже кошачьи лапы погрузились в густой ворс, оставляя грязные следы. Дульси присела, чтобы привести в порядок розовые подушечки, а Джо стоя впитывал проникавшее сквозь стекла солнечное тепло, остро ощущая присутствие погибшей хозяйки дома. Ощущение было настолько сильным, что у Джо защипало шкуру.

Под белым плетёным столиком лежал теннисный мячик, а к ножкам столика и стульев прилипли белые кошачьи волоски. Едва Джо учуял запах кота, непроизвольное ворчание заклокотало в его горле. Но запах был старый, слабый и выдохшийся.

Оставляя чёрные следы, Джо вскочил на кровать, а оттуда – на полки. Спохватившись, он тоже начисто вылизал подушечки лап. Согретая солнцем постель пахла женщиной, а ещё – легкими духами Джанет. Джо плюхнулся на кровать и, довольно урча, несколько раз перекатился с боку на бок.

Полки над кроватью располагались в небольшой нише. Нижняя полка, находившаяся на одном уровне с кроватью, была пуста. Джо привстал на задние лапы, чтобы рассмотреть книги, и прочитал на корешках имена писателей, которым отдавал предпочтение и Клайд: Касслер, Кунц, Стейнбек, Толкиен, Пастернак – интересный набор. Между ними втиснулись несколько альбомов с вырезками и фотографиями. Однако ничего похожего на дневник кот не заметил. Возможно, Джанет вела записи в одном из этих больших альбомов. Джо попытался подцепить когтями один из них, и в этот момент к нему присоединилась Дульси.

– Странно, что у неё нет туалетного столика. Где она держала ночной крем, салфетки для лица и будильник? У Вильмы, например, на столике возле кровати стоит коробочка с мятными конфетками. Очень хороши на ночь.

Вытащив альбом, они обнаружили газетные вырезки, аккуратно прикрепленные к страницам: статьи, посвященные работам Джанет и полученным ею наградам. В некоторых вырезках были фотографии самой Джанет, нечеткие и зернистые: она была снята рядом с картиной или скульптурой. Статья из «Лос-Анджелес Тайме» в четверть полосы, посвященная вручению ежегодной высшей награды Музея Лос-Анджелеса: и ещё одна статья из «Таймс» – целая полоса о персональной выставке в «Билтморе». Газеты Северной Калифорнии сообщали о награде на ежегодной выставке в Ричмонде, а пресса Сан-Франциско перечисляла премии, полученные в Рено, Сан-Диего и Сакраменто. Похоже, здесь были собраны публикации обо всех важнейших экспозициях, а также о персональных выставках Джанет, главным образом в самых знаменитых музеях.

– Ей удалось многого добиться, – сказал Джо. – А ведь это было нелегко. Она закончила учебу, работая сварщицей в Сан-Франциско, жила в дешёвой комнатушке в торговом районе. Поганое место. Я сам родился в переулке возле Миссии. Там я сломал хвост, там меня и подобрал Клайд. У Джанет поначалу даже мебели никакой не было, один мольберт; спала она на матрасе на полу, а вещи держала в картонных коробках.

– Откуда ты всё это знаешь?

– Я дремал в гостиной, пока они с Клайдом пили пиво и слушали его коллекционные пластинки с записями сороковых годов, – усмехнулся Джо. – Она любила биг-бенды, как и Клайд.

Джо и сам любил эти вечера. Ему было уютно с Джанет. Задолго до обнаружения своих сверхкошачьих талантов, он разделял отличавшую Клайда и Джанет любовь к музыке. Немало кошек любят музыку и получают от неё удовольствие, но эти головокружительные ритмы сороковых, казалось, проникали прямо ему под шкуру, в самую глубину – туда, где рождался бархатистый рокот.

– Она единственная из женщин, с которыми встречался Клайд, не наезжала на него за то, что он не выбрасывает моё жуткое драное кресло из гостиной. Джанет называла его произведением искусства.

Обивку своего персонального кресла Джо давным-давно разодрал в клочья. Это место принадлежало ему и только ему: ни кошки, ни собаки, ни человек не имели права занять его.

Закончив учиться, Джанет переехала в Молена-Пойнт, в другую дешёвую комнату, и бралась за любую сварочную работу в доках, чтобы заработать на жизнь. Всё до гроша она тратила на краски и холсты, кислород, ацетилен и листовую сталь для своих скульптур. Она отправляла свои работы на все возможные конкурсы в Калифорнии, но только спустя два года её признала галерея Аронсон. Тогда жизнь стала налаживаться, и Джанет смогла купить подержанную мебель и фургон, тоже не новый. Меньше чем через год после переезда в Молена-Пойнт она стала встречаться с Кендриком Малом. В то время он был художественным критиком в «Сан-Франциско Кроникл», а по выходным приезжал в Молена-Пойнт, где у него была квартира. Когда они поженились, Джанет переехала к нему, а свою прежнюю комнату стала использовать как студию. После свадьбы обзоры Мала, где речь шла о работах Джанет, были благосклонными, но, по понятным причинам, сдержанными. Когда же они развелись, Кендрик стал называть её картины дешевым хламом. Через несколько месяцев после развода Джанет стала встречаться с Клайдом. Джо полагал, что ей были необходимы более спокойные и простые отношения.

Джо вытащил с полки второй альбом, который оказался заполненным глянцевыми снимками двадцать на двадцать пять: рекламными фотографиями Джанет и её работ. На первом снимке она стояла спиной к пёстрому пейзажу, на котором каменный утёс был изображён снизу вверх, с уровня пенистых волн. В самом верху картины угадывались блестящие крыши на фоне тонкой полоски неба. Джанет стояла перед этим полотном, глядя прямо в камеру и лукаво улыбаясь. Её руки и спецовка были перемазаны в краске, а глаза полны энергии и жизни.