– Все хотят переделать этот амбар в театр, или в ресторан, или, на худой конец, в приют Гуггенхайма [6] для бедных. Вы ещё не видели его сверху. Давайте пройдёмся. Захватите с собой своё питье.

Они поднялись на галерею, и он показал ей кабинет, комнату для гостей, просторное жилище котов и балки, на которых коты занимались гимнастикой.

Когда они вернулись вниз, Селия порылась в сумке, чтобы достать свой блокнот.

– Ну! Готовы ли вы, шеф, услышать то, что сейчас услышите? После смерти Эдди Тиш рассказала мне нечто ужасное. Как, по-вашему, перед последним вздохом умирающий приходит в себя?

– Иногда перед смертью наступает момент прозрения, – изрёк Квиллер. – Если верить биографиям, великие люди произносят последние слова, которые становятся достоянием истории, другие же открывают тайны, которые хранили всю жизнь.

– Это как раз то, что произошло вчера утром. На счастье, сиделка оказалась на месте, когда позвонили из больницы. Тиш в спешке поехала в город. Эдди спал, но она заговорила с ним. Он открыл глаза и попытался ей что-то сказать – какие-то бессвязные обрывки фраз.

– Вы были там? – спросил Квиллер.

– Я ждала за дверью. Тиш рассказала мне об этом потом. Мы заехали ко мне, выпили чаю, и вдруг она заплакала, Эдди оказался замешанным в гораздо более ужасные вещи, чем можно было предположить.

В этот момент зазвонил телефон.

– Простите, – извинился Квиллер и снял трубку в библиотеке.

Дрожащий голос произнёс:

– Квилл, отвези меня в больницу. Мне нехорошо.

– Сейчас буду! – твёрдо ответил он. – Вешай трубку! Вешай трубку! – Едва услышав гудок, он набрал 911. Затем рванулся к чёрному ходу, на бегу бросив Селии: – Это срочно! Выберетесь сами, хорошо?

Квиллер сломя голову помчался на Гудвинтер-бульвар и прибыл туда чуть раньше кареты „скорой помощи“. Он открыл дверь своим ключом, впустил в дом бригаду врачей и устремился вверх по лестнице.

Полли сидела на стуле с прямой спинкой, бледная и испуганная.

– Боли в груди, – слабым голосом произнесла она. – В руках – ощущение тяжести.

Пока медики клали ей под язык таблетку и вводили в нос трубку с кислородом, Квиллер сделал короткий телефонный звонок.

Когда Полли уже привязали к носилкам, она повернулась к Квиллеру, лицо у неё было жалобное.

– Бутси, – прошептала она.

– Не беспокойся. Я позвонил твоей невестке. Она о нём позаботится. Я поеду за „скорой помощью“. – Он сжал ей руку. – Всё будет хорошо… любимая.

Полли взглянула на него с благодарностью.

Пока Полли размещали в палате, Квиллер находился в больнице. Туда вскоре приехала и Линет Дункан. Они с Квиллером уселись в комнате ожидания и стали разговаривать о том, что беспокоило Полли в последнее время.

– Знаете, – призналась ему Линет, – до поездки Полли в Орегон к подруге, откуда она вернулась с маниакальной идеей построить собственный дом, я уговаривала её переехать ко мне в старую усадьбу Дунканов. Я тогда только что получила её в наследство от брата, который жил там с тех пор, как умерли наши родители. Полли была замужем за моим младшим братом. Он был добровольцем-пожарником и погиб при ликвидации пожара в амбаре. Трагедия! Они только-только поженились. Впрочем, полагаю, вы в курсе. Так вот, теперь я владею этим огромным столетним домом с большими комнатами и высокими потолками. Дом очень хорош! Но слишком велик для меня одной. Думаю, Полли понравилось бы там, да и Бутси смог бы бегать вверх-вниз по лестницам.

В комнатах, где родственники ждали приговора врача, слышалось нервное, бессвязное жужжание голосов.

Наконец появилась молодая женщина в белом халате. Квиллер затаил дыхание.

– Миссис Дункан чувствует себя хороша Хотите её увидеть? Я – Диана Ланспик. Случилось так, что я находилась в нескольких кварталах от больницы, когда её привезли.

– Я знаю ваших родителей. Мы все очень рады, что вы вернулись в Пикакс.

– Спасибо. Я много о вас слышала. У меня есть один вопрос. Скорее всего, кардиолог порекомендует катетеризацию. Хорошо бы сделать снимки и точно определить, в чём дело. Сердечный приступ – это первый звонок. Если миссис Дункан понадобится помощь в принятии решения, кто бы смог?..

– Я её ближайшая родственница, – сказала Линет, – а мистер Квиллер… – Она обернулась к нему. Добавлять уже ничего не пришлось.

В палате они увидели Полли, которая впервые за много недель выглядела спокойной, несмотря на больничную атмосферу и трубки. Они обменялись несколькими словами, причём Полли говорила только об умелых фельдшерах, добрых сестричках и замечательном докторе Диане.

Когда Квиллер вернулся в амбар, Селия уже ушла, оставив записку: „Надеюсь, всё в порядке. Позвоните, если нужна будет помощь“.

Сиамцы, странно спокойные, бродили по дому в замешательстве; они верно угадали, что Квиллер глубоко озабочен, только не понимали чем. Как только Квиллер уселся в качалку, чтобы унять тревогу, Юм-Юм вспрыгнула к нему на колени и принялась по-кошачьи утешать: то трогая лапкой его усы, то сочувственно мурлыча. Коко наблюдал за хозяином с дружеским участием, а когда Квиллер обращался к нему, жмурился от удовольствия.

Мягкое качание вызвало несколько конструктивных идей: Полли поправится, переедет в усадьбу Дунканов и забудет о постройке дома. Фонд К. вернёт Полли вложенные в строительство дома средства и достроит здание, в котором разместится Центр искусств. Перед приездом Селии Пикаксский совет по культуре и искусству развернул целую кампанию, настаивая, чтобы под Центр отвели каретный сарай.

Квиллер всё качался и качался, лениво оглядывая гостиную, как вдруг взгляд его упал на маленький чёрный предмет, хорошо заметный на светлом плиточном полу. Его первой мыслью было: дохлая мышь! Хотя для мыши предмет имел слишком геометрические формы, скорее походя на большую костяшку домино. Не испытывая желания выбираться из уютных объятий гнутых ивовых ветвей, он старался угадать, что это за посторонний предмет. В конце концов любопытство пересилило.

– Тебе придётся меня извинить, лапочка, – сказал он Юм-Юм, поднимаясь с продолжавшего раскачиваться кресла.

Неопознанный объект оказался самым маленьким из существующих магнитофонов, и Квиллера неожиданно осенило: внук Селии прислал-таки ей магнитофон из Иллинойса; сиамцы украли его у неё из сумки; Селия тайком записывала свои беседы с Тиш, несмотря на все предостережения. Этим объяснялась живость её отчетов и удивительная память на детали. Она переписывала диалоги с плёнки в блокнот, а потом, во время их тайных совещаний, заглядывала в него с таким невинным видом! Восхищаясь её инициативой, Квиллер всё же был недоволен её непослушанием.

Тем не менее он немедля прослушал плёнку.

Перед прослушиванием секретной пленки Селии Квиллер спрашивал себя: „Стоит ли смущать Селию, возвращая ей пленку, или пусть она думает, что потеряла её?“ Он уселся за телефонный столик и приготовился записывать. Сначала шли всхлипывания и рыдания, перемежаемые сочувственным бормотанием и вопросами Селии. Затем он услышал, как надтреснутый голос произнёс:

– Я не могу в это поверить, Селия! Я думала, она моя подруга – моя лучшая подруга! А она использовала меня! Использовала всех нас!

– Что ты имеешь в виду, Тиш?

– Она собиралась перевести деньги для маминого лечения в Швейцарии! Ещё она собиралась перевести деньги для строительства кондоминиумов, которое задумал Эдди. Мы доверяли ей, потому что она казалась такой знающей и такой хорошей! (Взрыв рыданий.) Я даже прибегла к обману, чтобы её уход выглядел как увольнение. Это она предложила… О-о-о! Она была так умна! Почему я сразу не догадалась об её интригах?

– Каких интригах, Тиш? Что она такого сделала?