– Разумно. До какой высоты?
– Километр подойдет?
– По-моему, достаточно близко, чтобы расслышать шелест крыльев Ангела Смерти. И сколько времени у нас останется? В смысле, на падение с километровой высоты?
– Так… квадратный корень из тысячи двухсот… Около тридцати пяти секунд.
– Годится. Продолжай наблюдать за высотой и местностью. Когда спустимся до двух километров, начну понемногу гасить орбитальную скорость.
После этого у меня должно остаться время для разворота на девяносто градусов – кормой вниз. Гвен, и зачем только мы вылезали из постельки…
– Я тщетно пыталась вам это втолковать, сэр. Но я в тебя верю.
– Чего стоит вера, не подкрепленная делом? Эх, оказаться бы сейчас в Падуке… Время?
– Около шести минут.
– Сенатор…
– Билл, заткнись. Не сбросить ли половину оставшейся скорости?
– Импульс на три секунды?
Я дал трехсекундный импульс, пользуясь все тем же дурацким способом для запуска и остановки двигателя.
– Две минуты, сэр.
– Следи за допплером. И дашь знать.
Я запустил двигатель.
– Хватит!
Я тут же его выключил и начал разворачивать космокар – кормой вниз, «ветровым стеклом» вверх.
– Показания?
– По-моему, будь внизу океан, мы бы уже утонули. Но шутки в сторону: посмотри на указатель топлива.
Я взглянул и помрачнел.
– Ладно, не буду тормозить, пока не спустимся совсем низко.
«Вольво» опускался кабиной вверх, и мы видели впереди только небо. В левый иллюминатор можно было увидеть поверхность Луны под углом примерно сорок пять градусов. В правом, если взглянуть мимо Гвен, она тоже виднелась – далекая, под дурацким углом, и потому бесполезная.
– Гвен, какова длина этого попрыгунчика?
– Никогда не видела их целиком, только в ангаре. А это имеет значение?
– Еще какое, черт побери, – когда я прикидываю расстояние до поверхности, поглядывая через плечо.
– А-а. Я думала, ты спрашиваешь точную цифру. Считай, метров тридцать. Одна минута, сэр.
Я уже собрался дать короткий тормозной импульс, но меня опередил Билл. Оказывается, бедняга весь полет мучился от морской болезни, но в тот момент я предпочел бы увидеть его не за спиной, а в гробу. Его обед, пролетев над нашими головами, врезался в передний иллюминатор и равномерно его покрыл.
– Билл! – заорал я. – Прекрати безобразие!
(Не стоит и упоминать, что требование мое оказалось чрезмерным.) Билл выдал лучшее, на что был способен. Повернув голову, он накрыл вторым залпом левый иллюминатор, предоставив мне управлять вслепую.
И я попробовал. Не отрывая глаз от радарного альтиметра, я коротко тормознул, – и остался без альтиметра. Уверен, когда-нибудь проблема точного измерения расстояния на близких дистанциях – измерительным лучом, проходящим сквозь выхлоп двигателя, и поправкой на высоту «травки» на поверхности – будет решена. Я просто родился слишком рано, вот и все.
– Гвен, я ничего не вижу!
– Зато я вижу, сэр.
Она ответила невозмутимо, спокойно и ровно – как и подобает настоящей подруге капитана Полночь. Повернув голову направо, она вглядывалась в поверхность Луны, держа палец на сетевом выключателе компьютера – нашей аварийной «педали газа».
– Пятнадцать секунд, сэр… десять… пять…
Она перебросила выключатель.
Двигатель выплюнул короткую вспышку, я ощутил нежный толчок, и мы снова обрели вес.
Гвен повернула ко мне голову и улыбнулась:
– Второй пилот докладывает…
И тут же ее улыбка сменилась испугом – наш кар принялся вращаться.
Вы когда-нибудь играли в детстве волчком? Тогда знаете, как он себя ведет, замедляя вращение – его ручка начинает описывать все более широкие и низкие окружности, все ниже и ниже, а потом волчок валится на бок и замирает. Именно это и проделал наш паршивый «вольво».
Кончилось все тем, что он улегся во всю длину и перевернулся. А мы – пристегнутые и без единой царапины – повисли в креслах вниз головой.
– …посадка совершена, сэр, – закончила Гвен.
– Благодарю вас, второй пилот.
Глава 10
Овцам не имеет смысла голосовать за вегетарианство, если волки остаются на противоположных позициях.
Каждую минуту кто-то рождается.
Я добавил:
– Прекрасно выполненная посадка, Гвен. «Пан-Америкэн» никогда бы не сумела посадить корабль мягче!
Гвен оттянула полы своего кимоно и потупилась.
– Вовсе не такая уж прекрасная. У нас просто кончилось горючее.
– Не скромничай. Меня особенно восхитил последний маленький гавот, которым наш кар отметил соприкосновение с поверхностью. Вполне подходяще, учитывая, что у нас здесь нет трапа для спуска на поле.
– Ричард, почему же так получилось?
– Затрудняюсь ответить. Возможно, удружил гироскоп – заклинило при посадке. Нет данных, значит, нет и мнения. Дорогая, а ты очень соблазнительно выглядишь с задранным подолом. Тристам Шенди[17] был прав: женщина показывает свое самое лучшее, задирая юбку на голову.
– Сомневаюсь, что Тристам Шенди такое произносил!
– Ну, тогда ему следовало это сказать. А у тебя прелестные ножки, моя дорогая!
– Благодарю. Надеюсь, что это правда. А не мог бы ты любезно помочь мне избавиться от этого вороха тряпья? Мое кимоно запуталось в ремнях, и я не могу их отстегнуть.
– Не возражаешь, если я тебя сперва сфотографирую?
Гвен произнесла нечто, не вполне подходящее леди, что явилось наилучшим способом изменить ход моих мыслей. Отстегнув ремни, я быстро и чувствительно «приземлился» лицом на пол, бывший прежде потолком, перевернулся и начал освобождать Гвен. Пряжка ее ремня оказалась настоящей проблемой: сама она никак не смогла бы с ней совладать. Я наконец отстегнул ремни и, не дав ей упасть, поставил на ноги, завершив свои действия нежным поцелуем.
У меня было отчасти эйфорическое состояние – еще бы, всего за несколько минут до этого я ни гроша не поставил бы за благополучное прилунение! Гвен заслужила награды в полной мере.
– Ну, а теперь давай освободим Билла.
– А почему бы ему самому не…
– У него же несвободны руки, Ричард!
Когда я выпустил мою леди из объятий и поглядел на беднягу, я все понял. Билл висел вниз головой с выражением смиренного мученика. Он крепко прижимал к животу мое, простите, наше японское деревце. Оно было невредимо. Билл торжественно и с оттенком извинения доложил Гвен:
– Я не выпустил его!
Я молча дал ему отпущение грехов, простив и «извержение» во время посадки… Всякий, кто ухитряется помнить о долге, схваченный мучительными приступами рвоты, не может быть негодяем!
(Но очиститься я предоставил ему самому – отпущение грехов вовсе не включает в себя услуги по очищению от грязи. И я не позволил бы этого и Гвен, а если бы она стала настаивать, то я вновь сделался бы «macho» и деспотичным супругом, не терпящим возражений!) Гвен взяла деревце и пристроила его на «верхнюю» (бывшую нижнюю) поверхность кожуха компьютера. Пока Билл отстегивал ремни, я держал его за щиколотки и помог плавно спланировать на бывший потолок и встать на ноги.
– Гвен, можешь снова доверить Биллу заботы о горшке. Дерево мне мешает: я должен повозиться у компьютера и приборной панели.
Мог ли я вслух сказать, что меня заботит? Да нет, конечно, а то бы Билла начало снова рвать. А Гвен и сама все понимала.
Я лег на спину, полез под компьютер и постарался его включить.
Знакомый нагловатый голос прокричал:
– Семнадцатый, вы меня слышите? «Вольво» Би-Джей-семнадцать, ответьте. С вами говорит космопорт Гонконга-Лунного. Вызываю «вольво»
Би-Джей-семнадцать!..
– Би-Джей-семнадцать на связи. Говорит капитан Полночь. Гонконг, я вас слышу.
17.
Центральный персонаж одноименного романа классика английской литературы Лоуренса Стерна (1713-1768).