Но я-то знал, что почти все то время, когда разворачивались эти легендарные события, тетушка Лилибет пролежала без сознания, навзничь, стало быть, максимум, что она могла созерцать в минуты просветления, был потолок машины. И все же она наверняка верила всему, что говорила! Вне всякого сомнения! Вот это свидетельство очевидца!

(И нельзя сказать, что мне хотелось бы его оспорить!) Тетушка объяснила также, почему автобус должна была повести Гвен, и тут… я обнаружил, что моя штанина задрана и я демонстрирую протез! Я никогда такого раньше не делал, но ведь потребовалось доказать, что в стандартный скафандр моя искусственная нога влезть не может, а, следовательно, будучи на одной ноге, я управлять машиной не способен…

Но окончательный удар по готовой рухнуть постройке обвинения нанесла Гвен уже после того, как тетушка Лилибет закончила свое колоритное повествование. Гвен сделала это с помощью фотоснимков. А теперь слушайте внимательно. Моя жена, как вы помните, использовала все свои патроны, то есть шесть штук. Потом аккуратно, как всегда, уложила «мийако» в сумку и… вытащила оттуда «мини-гельвецию», фотоаппаратик, которым и щелкнула два раза! Она установила камеру так, чтобы схватить в кадр не только обе бандитские машины, но еще и трех убитых, валяющихся на земле, и одного, бегущего к нам. На втором снимке на земле лежало уже четверо, и было видно, как «суперпончик» убирается восвояси.

Не знаю точно, сколько ей на это понадобилось времени, но между тем моментом, когда были израсходованы все ее боеприпасы, и бегством гигантского колеса прошло, по крайней мере, четыре секунды. Ее камера на каждый снимок требует столько же времени, сколько нужно для одного выстрела из полуавтоматического пулевого оружия, то есть одну секунду.

Отсюда вопрос: чем же она была занята в оставшиеся две секунды?

Просто бездельничала?!

Мы не то чтобы бежали оттуда, но постарались все же убраться как можно скорее. Да, конечно, тетушка вставила хорошенькую клизму мистеру Мао, заставив его признать, что мы не столь преступники, сколь герои, но это отнюдь не вызывало у него горячей любви к нам, и я это ясно ощутил!

Майор Бозелл даже не постарался хотя бы изобразить лояльность по отношению ко мне. «Отступничество» капитана Мэрси разъярило майора, а снимки Гвен, на которых так ясно были видны бандиты (там, где они «не могли быть»!), совсем разбили ему сердце. Потом его босс наверняка учинил ему жесточайшую взбучку, приказав собрать отряды, направиться туда и найти их! И сделать это немедленно. («А если вы, майор, не можете выполнить свой долг, я буду вынужден найти такого, кто сможет! Это же ваша идея о стокилометровой зоне. Вот и расхлебывайте то, чем так хвастали!») Конечно, Мао устроил этот разнос не в присутствии посторонних, тем более – не в моем. Просто я знаю, как это бывает, исходя из профессионального опыта и побывав в каждой из ролей…

Я думаю, что тетушка Лилибет, получив сигнал от Гвен, сообщила Мао, что ей пора уходить.

– Моя маленькая нянюшка в госпитале сделает мне выговор за столь долгое отсутствие. А я не хочу получать выговор. Ее звать Мэй Ли Успенская – ты ведь с ней знаком, Джефферсон? Она знает твою матушку.

Те же два охранника покатили тетушку через анфиладу комнат и дверей и вывезли ее кресло-коляску в наружный коридор, вернее, в сквер. Все правительственные учреждения выходили на Революционный сквер. Она попрощалась с нами, и охранники покатили коляску дальше, в сторону госпиталя имени Вайоминг Нотт, находящегося ниже на два уровня и к северу от сквера. Не думаю, чтобы они планировали такое путешествие. Скорее всего, Гвен договорилась с ними о помощи внутри офиса Председателя, но тетушка решила, что они довезут ее до госпиталя, и они не посмели отказать.

– Нет, нет, Гвен, голубка, тебе не нужно идти со мной – эти добрые джентльмены знают, куда меня везти!

(Леди всегда будет оказан радушный прием, если она знает, что он будет оказан! И обе – и Гвен, и тетушка Лилибет – всегда исходили из сего правила!)

Напротив муниципальных офисов стоял огромный украшенный флагами транспарант:

СВОБОДНОЙ ЛУНЕ – 112 лет!

(4 июля 2076 – 4 июля 2188)

А что, и вправду настал День Независимости? Я прикинул в уме. Ну да, мы с Гвен поженились первого, значит, сегодня уже четвертое июля. Доброе предзнаменование!

На одной из скамеек, окружавших Революционный сквер, сидела Ксия, дожидавшаяся нас. Я, конечно, все надежды возлагал на Гвен, но никак не на Ксию. За утренним кофе я попросил ее разыскать мою жену и передать ей, куда и по какому поводу отбыл из отеля. («Ксия, мне не нравится этот полицейский визит, этот вызов на допрос, особенно в чужом городе, политическая обстановка которого мне не ясна. И если меня задержат, я хочу, чтобы Гвен знала, где меня искать».) Я не предполагал, что же может предпринять Гвен, хотя за три дня пребывания с ней в супружестве я ни разу не мог предсказать, как она поступит и какие хитрые ходы предпримет! Но быть женатым на Гвен оказалось делом отнюдь не проигрышным!

Я тепло поблагодарил Ксию, но удивился предметам, лежавшим рядом с ней на скамейке. Оглядев их, я спросил:

– Что, кто-то уже занял наши брачные покои?

На скамейке рядом с Ксией находились: чемоданчик Гвен, пакет с париком и кимоно, бонсай-деревце и незнакомый мне пакет, в упаковочной сумке от «Старины Монтгомери».

– Держу пари, моя зубная щетка все еще в освежителе? – пошутил я.

– И что же в этом странного? – заметила Ксия. – Но вы должны уехать, Ричард, а я буду скучать по вам обоим. Может быть, заскочу в Луна-Сити, чтобы повидаться с вами.

– Обязательно! – воскликнула Гвен.

– Великолепно, – подтвердил я, – но только при условии, если мы сами отбываем в Луна-Сити. А мы, что, туда отбываем?

– И немедленно, – ответила Гвен.

– Билл, а тебе об этом известно?

– Нет, сенатор. Но она велела смотаться в «Старину Монтгомери» и вернуть скафандр. Так что я готов. – Ричард, – серьезно произнесла Гвен, – тебе небезопасно здесь оставаться.

– Именно так, – ответил голос из-за моей спины (тем самым доказав, что некоторые классические сюжеты не стоит обсуждать в публичных местах!), – и чем скорее, вы, ребята, двинете отсюда, тем лучше! Ау, Ксия! Вы что, заодно с этими подозрительными персонами?

– Ау, Чоу-Му! Спасибо за поддержку.

Я уставился на него.

– Капитан Мэрси! Я рад, что вы вышли оттуда и я смогу тоже сказать вам спасибо.

– Совершенно не за что, капитан Миднайт… или «сенатор»?

– Ну, вернее, доктор, или еще лучше – мистер. Но для вас я просто Ричард, если не возражаете! Вы спасли мою голову.

– А меня, Ричард, зовите просто Чоу-Му. Но вашу голову никто еще не спас. И я последовал за вами, чтобы это сообщить. Вы, вероятно, полагаете, что одержали победу? Вовсе нет, вы проиграли, так как обрекли Председателя на «потерю лица». Они оба потеряли лицо. А это значит, что вы заложили под себя мину замедленного действия. – Он нахмурился. – Да, не скажешь, что здорово вышло и для меня, раз я присутствовал при том, как они «теряли лицо». Я оказался в роли гонца, принесшего плохие вести королю. Понимаете?

– Боюсь, что понимаю!

– Так что, Чоу-Му? – спросила Ксия. – Номер Первый в самом деле потерял лицо?

– Вот именно, любушка. И это дело рук тетушки Лилибет Вашингтон! Но ее он, конечно, тронуть не сможет. Потому-то и натравит псов на капитана… то есть на Ричарда. Так я понимаю весь расклад.

Спустя двадцать минут мы уже оказались на южной станции баллистического туннеля в сторону Луна-Сити. Собственно говоря, эта затея в достаточной мере совпадала с нашими собственными желаниями. На пути к станции, в вагоне метро Чоу-Му и Ксия, провожавшие нас, пытались убедить меня и Гвен, что мы должны отбыть из города на любом первом транспорте, независимо от пункта его назначения. С южной станции отходили обычные туннели (не баллистические) в сторону Платона, Тихо и Новилена (Нового Ленинграда). Если бы мы прибыли сюда на шесть минут раньше, они бы нас посадили в битком набитый вагон в сторону Платона и это многое изменило бы в наших дальнейших делах… А впрочем, кто знает, изменило ли бы? Не сама ли судьба формировала нас и наши деяния? (Что касается «формирования»