Однако всему настает конец.

Толпа, опасаясь, что ее одурачили, злобно завыла. Робеспьер, еще более осунувшийся и бледный, чем обычно, повернулся к спутникам, пытаясь прочесть их мысли.

— Чему суждено… — пробормотал Сен-Жюст, но не посмел продолжить.

Да и сейчас было не время что-то предпринимать. Массивные дубовые створки уже поддавались настойчивым усилиям. Резное дерево затрещало под давлением живого тарана. Вой толпы мгновенно сменился дикими криками восторга. Те, кто ломал ворота, приостановили и свои усилия. Все немедленно задрали головы. Причудливый свет факелов играл на худых шеях и немытых головах, создавая фантасмагорические, причудливые образы.

Робеспьер и его спутники инстинктивно подняли глаза. Там, на несколько метров поодаль, на балконе третьего этажа соседнего дома только сейчас появилась фигура Рато. И все увидели, что комната за его спиной наполнена светом, четко обрисовавшим силуэт гиганта на ярком сияющем фоне. Голова обнажена, длинные жирные волосы шевелил ветер, лохмотья рубашки открывали широкую грудь. На его левом плече висела безжизненная женская фигура. Правой рукой он тащил вторую женщину. Прямо под ним краснели уголья огромной жаровни. Вид этого великана, истинного олицетворения «праведной» мести, заткнул рты вопившим. Он постоял неподвижно всего несколько мгновений, на виду у толпы, на виду у всемогущего тирана, за оскорбление которого поклялся отомстить. Потом он высокопарно вскричал:

— Да погибнут все заговорщики против свободы людей, все изменники правого дела от руки народа и во славу их избранников!

Изогнувшись, он поднял бесчувственных женщин, даже не подумавших сопротивляться, и мощным броском швырнул через железные перила. На какой-то момент обе бесформенные фигуры словно повисли в темном воздухе, и все скопление фанатиков затаило дыхание в предвкушении казни. Они ждали, благоговейно трепеща, чтобы разразиться оглушительными воплями, когда оба тела упали прямо в тлеющую жаровню.

— Еще двое пойдут следом! — зычно крикнул он.

Люди толкались, едва не дрались, чтобы получше разглядеть. Женщины орали, дети плакали, мужчины богохульствовали. Крики «Да здравствует Робеспьер!» смешивались с воплями «Да здравствует Рато!». Вскоре присутствующие взялись за руки и затеяли дикую сарабанду вокруг жаровни. Эта безумная оргия радости длилась не менее трех минут, пока самые смелые не приблизились к жаровне, чтобы своими глазами увидеть последнюю агонию изменников. Немедленно посыпались ругательства и проклятия.

Некоторые лишились дара речи и дрожащими руками показывали на странные узлы, еще не охваченные огнем.

И это были именно узлы! Тряпки, поспешно связанные вместе и изображавшие человеческие фигуры.

Их безобразно надули. Надул изменник, еще больший негодяй, чем те, гибели которых они жаждали.

— Проклятие! Смерть предателю!

— Да, именно смерть!

Этот гигант, должно быть, колдун, если способен избежать безумной ярости обманутого народа!

— Рато! — хрипло завывали они, глядя на балкон третьего этажа, так притягивавший их несколько минут назад. Но дверь на балконе уже была закрыта, оттуда не пробивалось ни лучика света.

— Рато! — вопили люди.

Но Рато исчез. Все это казалось сном, кошмаром. Существовал ли Рато или это призрак, посланный издеваться и пугать честных патриотов, добивавшихся свободы и братства!

Многие попытались придерживаться этой теории: мужчины и женщины с душами, изуродованными бесконечными ужасами и несчастьями последних пяти лет, пытались заменить мистикой прежнюю религию, изгнанную из их сердец.

Но в этом случае казались нереальными даже суеверия. Рато исчез, это верно. Дом, с балкона которого он издевался над людьми, тщательно обыскали, но не нашли ничего, кроме голых полов и стен, пустых комнат и нескольких старых буфетов, на которых и сорвали гнев.

Но внизу, на жаровне, медленно тлели два тряпичных узла, безмолвные доказательства существования неуклюжего создания, размеры и мощь которого в устах потрясенных людей уже стали легендарными.

На третьем этаже нашли погашенную лампу, связку веревок, лохмотья женской и мужской одежды, пару сапог, рваную шляпу — немые свидетели исчезновения таинственного гиганта со свистящим кашлем, одурачившего толпу и сделавшего предметом насмешек самого великого Робеспьера.

Через пару часов на улице Сент-Оноре воцарилось привычное спокойствие. И давно пора. Даже разбушевавшиеся мужчины должны были рано или поздно притихнуть, хотя бы временно. Горевшие в крови энтузиазм, ярость или идолопоклонство не могли долго сохраняться на пике эмоций.

Здесь, как в других кварталах Парижа, братские ужины закончились. Потеющие матроны, тащившие домой усталых детей, медленно расходились по домам, пока мужчины отправились в клубы и кабачки обсуждать поразительные события на улице Сент-Оноре, где можно было пережить все заново и даже пожалеть тех, кому не повезло увидеть все это.

Ранним утром придут мусорщики, чтобы убрать все следы празднеств и отнести столы и стулья в ближайшие муниципальные участки.

Но уборщиков еще не было. Они тоже проводили время в кабачках, обсуждая поразительные события, прославившие угол улицы Сент-Оноре.

Улицы совершенно опустели, если не считать быстро пробегавших юрких фигурок, старавшихся держаться стен. Руки в карманах, красные колпаки надвинуты на глаза. Эти одинокие прохожие явно стараются избежать зорких глаз ночных сторожей и скользят подобно теням по грязным мостовым. Из-под какого-то стола недалеко от дома, где жил Робеспьер, и рядом с тем домом, откуда вещал гигант, появилась такая тень, более безмолвная, более сторожкая, чем предыдущие.

Это был Бертран Монкриф. Куда девался яростный Демосфен? Он превратился в загнанное, изнемогавшее от ужаса создание человеческое, повергнутое в прах огромным кулаком, который заодно спас его от последствий собственной глупости. Все еще не придя в себя, чувствуя, как ноют затекшие ноги и руки после лежания под столом, он не понимал, что происходит. Оттуда, где он лежал, почти ничего не было видно. Оставалось только гадать о судьбе своих спутников.

Все это время им владел лишь слепой инстинкт самосохранения. Скорее чувствуя, чем слыша окружающий переполох, он свернулся калачиком и лежал тихо как мышка в своем ненадежном убежище. Только молчание, длившееся целую вечность, выманило его из норы. С бесконечной осторожностью, едва смея дышать, он выполз из-под стола на четвереньках и огляделся. Никого. Ночь, к счастью, была безлунной и темной. Сама природа была на стороне тех, кто хотел прокрасться незамеченным.

Бертран с трудом встал, сдержав крик боли. Голова раскалывалась, ноги тряслись, но он умудрился добрести до следующего дома и прислониться к стене. Свежий воздух пошел ему на пользу. Апрельский ветерок охлаждал горящий лоб.

Несколько минут он оставался в одном положении, пока наконец к нему не вернулось зрение. Он вспомнил, где находится и все, что случилось. По спине пробежал ледяной озноб, ибо он также вспомнил о Регине, детях и мадам де Серваль.

Но он все еще был ошеломлен, не полностью пришел в сознание и мог только мельком подумать о том, что с ними стало.

Он снова боязливо оглядел улицу. Перевернутые столы, неаппетитные остатки братского ужина, пара все еще тлеющих жаровен… За одним столом кто-то спал, положив голову на вытянутые руки.

Бертран, превратившийся в комок нервов, едва подавил крик ужаса. Казалось, сама его жизнь зависела от того, мертв или жив этот человек. Но он не посмел приблизиться, чтобы взглянуть внимательнее. Только выжидал, все глубже забираясь в тень, не сводя глаз с неподвижной фигуры, от которой зависела, казалось, сама его жизнь.

Человек не шевелился, и постепенно к Бертрану вернулась уверенность, а вместе с ней и способность действовать. Он спрятал лицо в воротнике поношенной куртки, а руки — в карманах штанов и бесшумно, легко ступая, направился вниз по улице. Сначала он несколько раз оглядывался на распростертую на столе фигуру, но она была неестественно неподвижна. Наверное, неизвестный действительно мертв!