И наконец она почувствовала знакомое движение, услышала звон якорных цепей, и ее надеждам был нанесен последний удар. С каждой минутой судно уносило ее все дальше от Англии и дома, что делало ее положение все более невыносимым и ужасным.

Не стоит и предполагать, что Маргарита Блейкни потеряла силу духа или отвагу. Но она была настолько беспомощна, что инстинкт самосохранения вынудил ее оставаться неподвижной и бездеятельной и не сопротивляться одолевшим ее силам. Сейчас, посреди Ла-Манша, окруженная злодеями, в чьи лапы попала, она ничего не могла сделать… разве что беречь свое достоинство молча и покорно.

На рассвете ее высадили на берег, недалеко от Булони. Теперь уже никто не боялся, что она позовет на помощь: ей даже развязали руки и ноги, как только уложили в лодку, которая и доставила ее до берега. Но несмотря на затекшие конечности и безумную усталость, она проигнорировала протянутую руку и выбралась из лодки самостоятельно.

Лица вокруг были незнакомые: четверо или пятеро мужчин, угрюмых и молчаливых, вели ее по скалам и камням, а потом вдоль побережья, к маленькой деревушке Вимере?, которую она хорошо знала. Побережье в этот час было пустынным, только однажды они встретились с компанией пышнотелых молодых женщин, тащивших на плечах сети с уловом креветок. Женщины широко раскрытыми глазами уставились на маленький отряд и женщину в мокрой порванной одежде с растрепанными золотистыми волосами, храбро старавшуюся не упасть и окруженную пятью грубыми типами в засаленной одежде и коротких дырявых панталонах.

При виде этих женщин Маргариту на мгновение одолел безумный порыв бежать, умолять о содействии во имя их возлюбленных и мужей, броситься к их ногам и заклинать о помощи. Должны же они, женщины, возыметь сострадание к своей сестре!

Но порыв так же быстро прошел, как и появился: он был всего лишь соломинкой, которая создает утопающему иллюзию спасения!

Женщины прошли мимо, смеясь и болтая. Одна из них запела «Марсельезу», и Маргарита поняла, что все призывы о помощи будут напрасны.

Позже, в жалкой маленькой гостинице на окраине Вимере?, ей наконец дали поесть. Пища, хоть грубая и невкусная, все же немного подкрепила ее силы, в которых она так нуждалась.

Остаток пути протекал без происшествий. Из неосторожных слов одного из негодяев она поняла, что ее везут в Париж. Но мужчины по большей части молчали. И обращались с ней неплохо. Без грубости и жестокости. Экипаж, в котором она сидела, был просторен и довольно удобен, хотя с порванными подушками спинок и заплесневелой кожей сидений. К счастью, здесь она была одна, как и во время остановок в придорожных гостиницах, где ей позволялось поесть и отдохнуть. Бесконечно тянувшиеся две ночи она тоже проводила в одиночестве. Когда мужчины по очереди добывали еду или спиртное в каких-то невидимых в темноте домах, Маргарита тщетно пыталась заснуть и забыться. Одна она была и следующий долгий день, пока частые летние дожди тяжелыми каплями били в окна экипажа и знакомые вехи на пути в Париж мелькали, подобно зловещим призракам, мимо ее тоскующих глаз.

До Парижа они добрались на рассвете третьего дня. Семьдесят два часа, тяжелых, как свинец, протекли с того момента, когда она уселась в экипаж во дворе своего дома в Ричмонде, окруженная своими слугами. Уселась рядом с предателем Монкрифом. Боже, какой груз скорби и тревоги пал на ее плечи. Но и он казался пушинкой в сравнении с мучительными мыслями о любимом, все еще не знавшем о ее ужасной участи и об интригах, которые сплели подлые негодяи, вознамерившиеся отомстить Алому Первоцвету.

Маргариту наконец поселили в маленькой, хорошо меблированной квартирке, в доме, который находился, похоже, где-то в дальнем парижском квартале.

Квартирка состояла из трех комнат: спальни, гостиной и туалетной. Мебель была простая, но новая. Постель чистая и удобная. На полу лежал ковер, на стенах висели картины. Имелись также два кресла, а в шкафу даже стояли книги. Старуха с кислым лицом, но услужливая и внимательная делала все, что могла, для бедной уставшей женщины. Она принесла теплого молока и домашнего хлеба и объяснила, что масла просто не достать, а сахара они не видели много недель.

Маргарита, измученная и голодная, с аппетитом подкрепилась, но сейчас больше всего нуждалась в отдыхе. Поэтому, следуя ворчливому приглашению старухи, она разделась и с благодарным вздохом вытянулась на простынях. Тревога на несколько часов уступила место ощущению комфорта, и Маргарита, с именем любимого на устах, заснула, как дитя.

Проснулась она уже к вечеру. На стуле рядом с кроватью лежало чистое белье, чулки, стояли вычищенные туфли и висело платье: настоящая роскошь, при виде которой этот молчаливый и одинокий дом показался ей даже уютным и приветливым. Маргарита встала и оделась. Белье оказалось тонким, очевидно, принадлежавшим женщине со вкусом и деньгами. Собственно говоря, все в этой крохотной туалетной комнате: расческа, ручное зеркальце, мыло, душистая вода — позволяло предположить, что все это принесено сюда отнюдь не простолюдинкой.

Немного погодя угрюмая служанка принесла хлеб и тарелку тушеных овощей.

По мере того как шло время, ситуация становилась все более загадочной. Ощущение теплой сухой одежды и сытной еды позволило Маргарет собраться с мыслями и прояснило ум. Открыв окно, она выглянула наружу и отметила, что находится в задней части дома с видом на неухоженную грязную местность, застроенную мастерскими, складами и лесопилками. Она также определила, что смотрит в направлении северо-запада и что ее временное жилище — на верхнем этаже стоящего в отдалении дома, который, судя по определенным, смутно знакомым меткам, расположен где-то недалеко от ворот Сент-Антуан, а следовательно, почти рядом с Бастилией и Арсеналом.

Мысли лихорадочно метались. Где она? Почему с ней так хорошо обращаются? Это противоречило тактике, обычно применяемой врагами Алого Первоцвета. Она не в тюрьме. Ее не морят голодом. Ей не угрожают. Ее не унижают.

День близился к концу, а она так и не встретилась с кем-нибудь из злодеев, которые, очевидно, используют Маргариту в качестве приманки для ее мужа.

Но хотя она, Маргарита Блейкни, не в тюрьме, все же остается узницей. В этом она убедилась в первые же пять минут пребывания в квартире. Она могла переходить из комнаты в комнату, но и только. Входная дверь была крепко заперта, и когда старуха входила в квартиру с подносом еды, Маргарита заметила за порогом несколько человек в мундирах Национальной гвардии.

Да, она узница! Могла открыть окна квартиры и вдыхать мягкий влажный воздух пустыря, но внешняя стена дома была абсолютно гладкой, так что спуститься по ней невозможно.

Следующие сутки она была предоставлена собственным мыслям и не видела никого, кроме старухи служанки. Неопределенность ситуации скоро начала действовать на нервы. Еще утром она была спокойна. Но по мере того как тянулся день, одиночество, таинственность, тишина все больше лишали ее самообладания. Вскоре она уже смотрела на служанку как на тюремную надзирательницу и, оставаясь одна, постоянно напрягала слух, чтобы подслушать, о чем переговариваются стоящие за дверью мужчины.

Во вторую ночь она почти не могла уснуть.

Через двадцать четыре часа ей нанес визит гражданин Шовелен.

Она постоянно ожидала либо его, либо записки от него. Когда он явился, Маргарите понадобилось все ее мужество, чтобы не позволить ему увидеть, как подействовало на нее его присутствие. Омерзение, брезгливость — вот каковы были ее первые ощущения. Но омерзение было сильнее, потому что он был одет с безупречной тщательностью и подражал манерам и повадкам общества, которое давно его отвергло. Перед ней стоял не грубый, невежественный террорист, не демагог-революционер, который без разбора уничтожает касту, всегда презиравшую и игнорировавшую его. Шовелен скорее напоминал разорившегося, сломленного джентльмена, с которым жестоко обошлась фортуна, и теперь он стремится отомстить тем надменным людям, по вине коих стал парией.